Читаем без скачивания Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мимо прошла Аллочка с какой-то малознакомой девицей из параллельного «Б» класса. До Пуха донесся обрывок Аллочкиной реплики:
— …не пацан вообще, трех раз отжаться не может, прикинь!
Пух, мгновенно утонувший в розовой вате, дальнейшего не осознавал — но то, что произошло в следующие несколько минут, надолго стало легендой 43-й школы.
Вокруг отжимающегося прямо на полу школьной рекреации Аркаши собралась небольшая толпа. Кто-то смеялся, кто-то кричал «лох», кто-то аплодировал. Еще кто-то считал:
— Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!
Смотреть на Пуха было страшно. С него ручьями тек пот, руки дрожали, шея стала малинового цвета.
Неестественно широкой улыбки никто не видел — она была обращена в пол, то приближающийся к Аркашиному лицу, то снова от него отдаляющийся.
— Жирный лох ебнулся! — крикнул кто-то из восьмиклассников. Кажется, это был Пудик — мелкий для своего возраста, но чрезвычайно дерзкий Юра Пудеян. — Охуевший пидор!
Аллочка с отвисшей челюстью смотрела на устроенное Пухом представление.
Продиравшийся через толпу Шаман изменил траекторию, поравнялся с Пудиком и незаметно для окружающих пробил ему короткий в печень. На корчащегося на полу восьмиклассника окружающие внимания не обратили — им было на что посмотреть.
— Двадцать три! — торжествующе крикнул кто-то.
Пух грянулся бы лицом в пол, если бы его не подхватил добравшийся наконец до места событий Шаман. Аркаша трясся, задыхался и плакал. Руки его не слушались.
Улыбки на его губах больше не было.
Аллочка прикрыла рот ладонью, выпучив глаза.
Так был побит абсолютный рекорд по отжиманиям среди семьи Худородовых.
75
— Физические возможности человеческого организма практически безграничны, — бубнил в телевизоре ведущий телепередачи «Очевидное-невероятное». — Скрытые внутри нас резервы…
Крюгер смотрел сквозь телевизор. Вся пурга про возможности человеческого организма пролетала насквозь, не задерживаясь в сознании, полностью занятом ненавистным дядей Геной.
Была суббота. Витя собирался перехватить что-то из еды и двинуть в сторону Нахаловки — он хотел увидеть Шамана с Новеньким и в подробностях расспросить, чтó вчера случилось с Пухом. Сам Крюгер отжиманий не застал — сразу после русского он сквозанул на улицу и поехал кататься на троллейбусе: сел в первый попавшийся и уехал по Буденновскому хер знает куда, в сторону Военведа. Обратно он шел пешком — план заключался в том, чтобы устать до полной невменяемости, рухнуть спать и не слышать звуков, доносящихся из родительской спальни. То есть бывшей родительской, а теперь дядь-Гениной спальни.
План провалился: то ли он недостаточно устал, то ли звуки были слишком громкими. Все последующие планы тоже пошли, как выражались у них в школе, по бороде: товарищ подполковник, оказывается, был очень серьезно настроен по поводу утреннего приема пищи — и заставил исходившего на говно Витю полтора часа ждать, пока мама приготовит вонючие котлеты. Мама Света, между прочим, была совсем не против такой постановки вопроса: она щебетала, пританцовывала и то и дело задевала основательно сидящего на табуретке в семейных трусах и майке-алкашке Жигловатого обтянутым домашним халатом бедром — думая, что Витя этого не замечает.
Когда пытка котлетами наконец кончилась, Крюгер собирался было незаметно выскочить из дома — но опять же не тут-то было. Подполковник поймал педагогическую волну, усадил Витю напротив себя и завел прогон о важности уважения к старшим по званию:
— Основополагающим принципом существования семейной ячейки, — говорил дядя Гена, порыгивая котлетами, — как и воинского подразделения, является принцип единоначалия, на! Я не знаю, на, что тут у вас было… Но я это дело поломаю! При матери надо вставать! Ко мне обращаться уважительно! Я дерзости не потерплю! Я из тебя, Виктор, еще сделаю бойца, спасибо мне скажешь!
Крюгер, в течение этого монолога до боли в висках стиснувший зубы и уставившийся в свою тарелку с едва надкушенной котлетой, вместо «спасибо» предпочел бы сказать подполковнику совсем другие слова. Вместо этого он дождался паузы, повернул голову и крикнул в сторону ванной (мама в последнее время подозрительно часто принимала душ):
— Мам, я пойду, ладно?
Жигловатого тут же разорвало на части:
— Недопонял! В доме хозяин — мужчина! Я решаю, на! Отставить! Дома сегодня будешь сидеть, пока не научишься единоначалию! Щенок, на!
Он грохнул по столу волосатым кулаком так, что зазвенели тарелки.
Так и получилось, что Крюгер завис в гостиной перед телевизором — входную дверь подполковник запер на ключ, который забрал с собой. Мама и дядя Гена сначала на повышенных тонах разговаривали за стеной, а потом заткнулись и снова стали издавать ненавистные звуки.
Не видя ничего от ярости, Витя сделал телевизор погромче.
— …изучению пределов физических возможностей организма, — продолжал очевидный-невероятный, — посвящено интереснейшее научное исследование пределы возможностей человеческого разума мне прекрасно известны. Ваш разум сковывает вас намного более прочными узами, чем ваши физические оболочки.
Крюгер, по ногам и спине которого пробежали ледяные мурашки, замер и уставился в экран. Визуально там ничего не поменялось: плешивый мужчина в коричневом костюме вяло жестикулировал и двигал губами. По-другому звучал только его голос.
— Поэтому я не могу заставить человека сделать то, на что он психологически неспособен, — продолжил плешивый. — Всё, что вы делаете со мной в своем разуме, вы смогли бы сделать и без меня. Другой вопрос, что со мной вы делаете это быстрее, сильнее, эффективнее. Не тратя времени на раздумья.
Витя в панике крутанул ручку выключения телевизора (старенький «Горизонт» пульта дистанционного управления не подразумевал), но «Очевидное-невероятное» и не подумало пропадать с экрана выключенного телевизора.
— Взамен я беру от вас всего лишь по паре глотков ваших восхитительных, чистейших, сочных эмоций. Ах да, помимо них, мне понадобится от вас еще всего одна мелочь об этом мы с вами, уважаемые телезрители, поговорим в следующей программе.
С этими словами телевизор выключился, зато затренькал дверной звонок. Если бы Крюгер не был так поглощен и напуган очевидным-невероятным, он бы услышал, что за дверью уже некоторое время продолжается возня: кто-то снаружи пытался повернуть ручку, невнятно бормотал и шаркал.
Мама, рывками кутаясь в халат, быстрым шагом прошла по коридору. Загремел поворачивающийся в замке ключ.
Крюгер прислушался.
— Света, — голос папы Сережи звучал торжественно. — Ничего не говори, дай мне высказаться. Я всё понял и осознал. Давай забудем все последние годы и начнем всё сначала. Не буду врать, с работой пока не особо, но я клянусь, что…
Мама зашикала и, судя по доносившимся из коридора звукам, попыталась вытолкать недоумевающего (и,
