Читаем без скачивания Комдив. От Синявинских высот до Эльбы - Борис Владимиров

Шел февраль. Грязь была всюду. Обувь сырая, обмундирование заляпано грязью. В первых числах марта 1945 года, наступая на штеттинском направлении, мы подошли к городу Штаргарду, крупному узлу немецкой обороны. До 4 марта дивизия в тесном взаимодействии со всеми соединениями 61-й армии, в составе которой находилась, дралась за этот город и наконец овладела им. Здесь была освобождена большая группа пленных из западных стран и много советских людей, угнанных фашистами в рабство.

Когда я вошел в город, первое, что бросилось в глаза, был пух, летающий всюду. Я невольно вспомнил статью И. Эренбурга, где он писал, что настанет день, когда от фашистов полетит пух. Эренбург пользовался большой любовью у солдат и офицеров, и, как только появлялась его очередная статья, газеты немедленно расхватывались. Писал он остро, целенаправленно и доходчиво. Статья настраивала бойцов на месть, что было осуждено Центральным Комитетом КПСС. Но бойцы решили воплотить в жизнь то, о чем писал Эренбург. Они вспарывали перины, подушки и высыпали их содержимое на улицу. Командиры пытались прекратить эту самодеятельность, но было уже поздно. В воздухе носились хлопья белого пуха, словно хлопья снега.

Возвращаясь от командующего армией, который вызывал мня на свой КП для того, чтобы поставить перед дивизией дальнейшую боевую задачу, я отправился через Штаргард далее на запад, рассчитывая, что части дивизии должны быть много западнее города. Со мною, как всегда при переездах, шли три машины: на одной — я с радистом личной радиостанции и адъютантом, капитаном Ивановым, на двух других — несколько человек комендантского взвода и мой ординарец Веня Смирнов.

Мы уже выехали далеко за город. Наших частей нигде не было видно, и я забеспокоился. По расчету времени они должны были находиться здесь, западнее города. Я приказал остановить машину, вышел из нее и, отойдя шагов на десять, стал смотреть в бинокль. Вдруг слева, не далее 500 м от дороги, я увидел два немецких орудия, направленных в нашу сторону. В тот же миг прогремели два выстрела, снаряды разорвались возле наших машин. Сразу же после выстрелов орудия снялись с позиций и исчезли.

Когда я подошел к машинам, то увидел, что мой ординарец Веня Смирнов и два бойца комендантского взвода убиты. Моя машина вся изрешечена осколками снарядов, особенно передок, а лежащая на сиденье моя карта пробита осколками.

Только после того, как из оставшихся бойцов было организовано круговое наблюдение за местностью, я увидел начальника штаба 1071-го полка майора К. Д. Юркина с ротой разведчиков. Мне не хотелось спрашивать Юркина, почему задержался полк, было ясно, что причиной тому были бесхозные табачные склады.

Так как Штаргард брали в основном с флангов, город разрушен не был. Многие жители покинули его, бросив дома и магазины, как только наша разведка приблизилась к городу. Фашисты рассказывали им байки о нашей жестокости, но с течением времени оставшиеся местные жители уже сами могли судить о нас. Во время боев они укрывались от снарядов в своих крепких подвалах, а после того как мы выгоняли гитлеровцев, спокойно возвращались в свои дома.

Гибель Вени Смирнова и двух бойцов комендантского взвода, которых я тоже хорошо знал, стала настоящим горем для меня. Я не находил себе места. Веньку любил, как родного сына, а он видел во мне отца. Мы очень привязались друг к другу. Веня был непосредственным, мягким, ласковым, заботливым. Ему было около 20 лет, но, по сути, это был ребенок без какой бы то ни было хитрости или лукавства. Хорошо играл на гармошке и в редкие свободные минуты все порывался научить меня, но мне «медведь на ухо наступил», и ничего не получалось, что его очень огорчало.

Мне не везло с ординарцами, а может, им со мной. Первого — Степана Антоненко — я отпустил в отпуск на несколько дней, когда мы дрались под Псковом. Возвращаясь, он не сумел найти дивизию, она была уже в пути. Второй — Николай Ворожцов — погиб от пули снайпера, и вот теперь третий, к которому я привязался всей душой.

Какой-то рок их преследовал, и я решил отказаться от постоянных ординарцев.

Когда в Латвии погиб Николай Ворожцов, которого я очень ценил как замечательного человека и прекрасного ординарца, офицеры дивизионных частей нашли в противотанковом дивизионе Веню Смирнова и направили его ко мне в блиндаж для, так сказать, собеседования. Он явился, вытянулся и доложил:

— Прибыл в ваше распоряжение красноармеец Смирнов.

— Хочешь быть ординарцем у командира дивизии? — спросил я его.

— Нет, не хочу, товарищ генерал, — ответил он.

— Почему же не хочешь? — спросил я. У него было светлое, почти детское лицо.

— Потому что вы злой, — но тут же поправился: — Очень строгий.

— Злой я на врагов наших и еще на тех, кто дерется плохо, а строгим я обязан быть, как положено каждому командиру. Давай так договоримся: ты побудешь у меня суток трое, а потом поступишь, как хочешь. Неволить тебя я не буду.

И Веня Смирнов остался. Уже через сутки он вполне освоился со своим новым положением. Я был доволен им, и чем дальше, тем больше. Все, что надо было делать, делалось им без напоминания. У меня всегда было курево, спички, чистый носовой платок. Иногда он снабжал меня трофейными леденцами, аккуратно завернутыми в чистую бумагу. Он любил сладости и думал, что все их любят. Я его не разочаровывал.

Насколько я помню, Веня был единственным сыном у матери. Она писала ему на фронт нежные, ласковые письма, которые заканчивала словами: «Целую твои беленькие ручки».

После гибели Веньки я поручил офицерам отделения кадров дивизии написать его матери очень теплое письмо. Я понимал, что горе этой женщины не смягчить ничем. Сам пытался выбрать время, чтобы написать ей, но не смог найти нужных слов и боялся еще больше разбередить ее рану. До сих пор, сколько уж лет прошло, не могу простить себе, что так ей и не написал.

После овладения Штаргардом наступление частей нашего корпуса продолжалось на штеттинском направлении. Успехи наших войск в целом и 34 дивизий в частности достигались смелым маневром частей и подразделений и созданием превосходства в силах и средствах над противником на главном направлении. Кроме того, дивизии достаточно полно усиливались артиллерией, танками, и их боевые действия хорошо обеспечивались авиацией. Например, нашу 311-ю стрелковую дивизию поддерживала целая артиллерийская дивизия генерала H. A. Зернова, два полнокровных танковых батальона (один из них тяжелый) и полки штурмовой авиации.

Чем дольше мы гнали и теснили немцев, тем плотнее становились их боевые порядки. У себя дома они отбивались зло, упорно, с ожесточением загнанного в угол зверя. Оборонялся каждый рубеж, каждый населенный пункт. Наступая, мы ориентировались по картам, которые очень неточно отображали местность: если на карте был показан чистый лес, на самом деле в этом лесу могли находиться заводские и фабричные постройки, коттеджи. Вести бой в таком «лесу» было тяжело, так как все каменные постройки были приспособлены к ведению огня из пулеметов и пушек. Оборонявшийся в лесу неприятель стремился заставить нас развернуть как можно больше сил на подступах к населенному пункту и навязать нам длительную борьбу с уже ослабленными силами на его окраинах. По мере нашего продвижения к населенному пункту сопротивление противника нарастало, и поэтому возрастала напряженность боя.