Читаем без скачивания Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери - Рэй Брэдбери

Потом Шэрон услышала скрежет металла по полу, увидела, как блеснула металлическая откидная створка, когда Хейли со знанием дела задвинула ее на место, и на Шэрон обрушился запах влажной земли — темный, холодный и окончательный. Что-то толкнуло ее в спину, что-то ударило по виску, и оказалось, что Шэрон падает, падает неумолимо и тяжело, как ракета — с небес.

С Рэем Брэдбери у меня вышло так, что сначала я съела десерт. Еще ребенком, будучи ненасытным читателем-сладкоежкой, я поглощала фантастику и ужасы с таким же пылом и упоением, как шоколадные конфеты и карамельные батончики, вовсю наслаждаясь «Марсианскими хрониками» и «Человеком в картинках». Позже, став взрослой, я добралась до основного блюда: романов и статей — и тех же самых рассказов, которыми я пировала еще ребенком. Однако теперь я смогла оценить меру художественного труда, вложенного в эти вещи, чтобы они представлялись такими легкими, словно написанными без малейших усилий, играючи. Они читаются не как вымышленные истории, а просто как данность, как явление природы, и это — бесспорное доказательство феноменального мастерства Рэя Брэдбери, его запредельного воображения: его истории воспринимаются как подлинные.

Прямым источником вдохновения для «Папы Хейли» стал рассказ «Весь город спит», дьявольски жуткая история, чье окончание выжало меня, как лимон, и заставило дрожать от страха. Никогда прежде и ни разу после ничто из прочитанного не цепляло меня с такой силой. Когда я читала эту историю в первый раз, она вцепилась в меня мертвой хваткой и потащила, податливую и доверчивую, за собой — а потом, в самом конце, резко выбила почву у меня из-под ног и опрокинула в темноту. Я отчаянно отбивалась. Я хватала ртом воздух. А после, когда отдышалась, вдруг подумала про себя: интересно, какие умные инопланетяне под покровом ночи доставили в наш ничего не подозревающий мир этого волшебника в очках, этого Рэя Брэдбери, этого доброго гения, обладавшего магической силой, отчаянной храбростью и непревзойденным талантом рассказчика?

Сборник статей Рэя Брэдбери «Дзен в искусстве написания книг» стал основной поворотной точкой на пути моих литературных амбиций. Рэй разрешил мне мечтать, разрешил мне быть смелой, сбросить страховочные колесики с детского велосипеда и разрезать веревку, что привязывала меня к установленным правилам и приличиям. «Потому что писатель обязан быть прежде всего увлеченным, — объявил Рэй Брэдбери. — Обязан нести в себе жар и восторг». А его слова должны «бить в страницу, как молнии». У меня до сих пор колет кончики пальцев, когда я вспоминаю этот отрывок.

А добрым инопланетянам, давшим нам Рэя Брэдбери — как же еще объяснить появление на Земле такого блестящего, великолепного мастера и поэта? Только инопланетным вторжением, — мы скажем большое человеческое спасибо и сразу же уточним, что обратно его не отдадим.

Кто стучит?[27]

(Дэйв Эггерс)

Когда я был маленьким и жил в пригороде Чикаго, мы каждое лето ездили в провинциальный парк Кветико на границе штата Миннесота и Канады. «Провинциальный» предполагает что-то унылое и небольшое. На самом же деле парк Кветико — огромный заповедник площадью больше миллиона акров. Там можно бродить много дней и не встретить ни единой живой души.

Мы ходили в походы на несколько недель: сплавы по рекам на каноэ, долгие переходы по суше, наблюдения за медведями, оленями и лосями, ночевки под полным звезд небом. Это был дикий, первозданный край, настолько не тронутый человеком, что там можно было пить воду прямо из озер.

Опускаешь весло в воду, потом наклоняешь его так, что широкая часть смотрит прямо на облака, и просто даешь воде стечь тебе в рот.

Я скучаю по Кветико, но в ближайшее время точно туда не поеду.

После того что случилось с девушкой по имени Фрэнсис Брендивайн — уже нет.

Это произошло года два-три назад. Фрэнсис тогда было семнадцать. Черноволосая, дерзкая и своевольная, она не признавала протоптанных троп — любила прокладывать собственные дороги, и ей нравилось одиночество.

Фрэнсис приехала в Кветико с родителями. Они разбили лагерь в самой глухой части парка, на берегу одного из самых глубоких озер — уединенного, темного водоема, образовавшегося миллионы лет назад на пути проходившего ледника.

Однажды ночью, когда родители уже спали, Фрэнсис села в лодку и направилась к центру озера. Она хотела найти тихое место, прилечь на скамью, посмотреть на звезды и, может быть, написать что-нибудь в дневнике.

Она отплыла от берега и гребла минут двадцать, а когда решила, что уже добралась до самого глубокого места, бросила весла, легла на скамью и уставилась в небо. Звезды сияли необычайно ярко, северное сияние мерцало в вышине, словно неоновое лассо. Фрэнсис было хорошо и спокойно.

А потом она услышала странный звук. Как будто кто-то стучал. Тук-тук-тук.

Фрэнсис приподнялась, решив, что лодку отнесло к берегу, и та села на мель. Но, оглядевшись по сторонам, она увидела, что до берега оставалось еще полмили. Она перегнулась через борт и посмотрела, не наткнулась ли лодка на что-то в воде. Но там не было ничего. Ни бревна, ни камней.

Фрэнсис снова легла на скамью, сказав себе, что это могло быть, что угодно: рыба, черепаха, ветка, проплывшая под днищем лодки.

Она вновь успокоилось и забылась в приятных мечтаниях. Но едва Фрэнсис закрыла глаза, как снова услышала стук. На этот раз он был громче — резкое тук-тук-тук. Словно кто-то настойчиво стучался в деревянную дверь. Только это была не дверь, а днище лодки.

Теперь Фрэнсис стало страшно. Она снова села и перегнулась через борт. Это наверняка какое-нибудь животное. Но какое животное станет стучать вот так: три быстрых громких удара один за другим?

Во рту у Фрэнсис пересохло. Она вцепилась в борта лодки двумя руками и ждала, что будет дальше. Сначала все было тихо. Но через несколько минут, когда Фрэнсис уже начала думать, что ей все почудилось, стук раздался снова. На этот раз — еще громче. Бум, бум, бум!

Надо было скорее убираться оттуда. Фрэнсис схватилась за весла и принялась лихорадочно грести. При такой тихой, спокойной воде она вмиг доплыла бы до берега. Но минут через пять, когда девушка огляделась по сторонам, она с ужасом поняла, что вообще не двинулась с места. Лодку что-то держало.

Мысли метались, ища варианты спасения. Фрэнсис даже подумывала бросить лодку и добраться до берега вплавь. Но она понимала, что в такой ледяной воде далеко не уплыть. К тому же тот, кто стучал в днище лодки, и сам был в воде.

Он опять попыталась грести. Она гребла и гребла — чуть не плача, — но так и не сдвинулась с места.

Она бросила весла, выбившись из сил. Пространство наполнилось звуками ее тяжелого дыхания. Она заливалась слезами. Она рыдала. Но потом вновь успокоилась. Стук больше не повторялся. Все было тихо. Десять минут, двадцать. Ей опять удалось обмануть себя и поверить, что стук ей просто почудился.

Но, как и прежде, когда она уже почти сумела взять себя в руки, стук раздался снова. На этот раз он был громким, как грохот барабана. Бум, бум, бум! Каждый удар сотрясал днище лодки.

И вот тогда Фрэнсис приняла не самое лучшее решение. Она решила опустить весло в черную воду и попытаться нащупать, нет ли там мели или даже какого-нибудь существа, которого можно коснуться. Но, как только весло попало в воду, Фрэнсис почувствовала сильный безмолвный рывок. Весло вырвали у нее из рук и утащили под воду.

Фрэнсис закричала. Отпрянула от борта. Теперь никаких вариантов не оставалось — только сидеть, надеяться на лучшее и ждать. Ждать утра. Ждать, пока не случится то, что должно случиться.

Стук продолжался всю ночь. Иногда он был резким и громким: бум, бум, бум! Иногда — чуть потише: тук-тук-тук. Временами — почти мелодичным: тук-тук-ту-ук.

Она коротала время, записывая в дневнике все, что происходило. Каждый звук, каждый удар. Только поэтому мы знаем о том, что случилось в ту ночь. Сама Фрэнсис уже никому ничего не смогла рассказать. С тех пор ее больше не видели.

Лодку нашли на берегу на следующий день. В лодке не было ничего, только дневник. Лихорадочные записи — почерком Фрэнсис. Все, кроме последней страницы. Когда дневник только нашли, эта страница была еще влажной, и на ней было всего три слова, явно написанные в спешке, пальцем, испачканным в иле, может быть, в оправдание. Там было написано: «Я постучал первым».

Впервые я познакомился с Рэем Брэдбери в начальной школе, когда мы читали «И грянул гром». Это было мощное переживание, особенно когда я узнал что Брэдбери вырос в Уокигане, буквально в двух-трех городах от моей малой родины. И потом, каждый раз, когда нам задавали читать тот или иной рассказ Брэдбери, меня неизменно сражало его безграничное воображение. Честно признаюсь, я много лет не читал Брэдбери, но пару лет назад мне попалось старое издание сборника под редакцией Альфреда Хичкока «Истории не для нервных». И в этом сборнике был рассказ Брэдбери о путешествиях во времени, преступлении, свадьбе, кино, и все это происходило в 1930-х годах в Мексике — немалый набор для рассказа на десять страниц. Но Брэдбери справился просто блестяще, и во мне с новой силой вспыхнуло уважение к его работе, к его таланту, к его умению ошеломлять и удивлять.