Читаем без скачивания Рок, туше́ и белая ворона. - Алёна Лепская

Я чувствовала, как она слабнет и опадает под моими руками. Чувствовала, свою власть над ней, над предводителем армии демонов. Я откровенно доминировала, но не ощущала силу в себе. Потому что знала, что в один прекрасный день, тоже самое ждёт и меня. С той лишь разницей, что никто не укажет мне на моих демонов, и не заставит меня искать в себе силы, потому что имя моему будущему ― одиночество. Я смотрела на свою мать, чувствуя боль. Но не чувствовала, ни любви, ни тоски ни жалости к ней. Я отпустила её, и она схватилась за раму зеркала, чтобы не упасть прямо на колени. И она не упадёт. Скорее мозги себе вышибет, но на колени никогда не упадёт, зубами вгрызаясь в свою гордость и тщеславие.

Вот теперь я узнаю свою чёртову мать.

У порога комнаты, я обернулась. Она тяжело дышала, обеими руками держась, до бела в костяшках за зеркало. Через отражение я видела её суровый морозный взгляд, направленный на меня. Я вскинула подбородком.

― Запомни раз и навсегда: я плевать хотела на твое раскаянием за своё больное дерьмо. Я до глубины души ненавижу тебя, я никогда тебя не прощу. Но это не означает, что мне станет легче дышать когда ты сдохнешь.

Я почти клевала носом за столом, измотанная бессонной ночью, со всеми её открытиями и битвами. Аля орудуя у плиты, напряженно молчала. Она кажется очень обеспокоенной. Очень нервной. Кажется я сильно напугала её вчера, своим поведением. И вообще-то я очень перед ней виновата. Это убивает меня. От этой боли всегда осталась только драма. Только горечь, и вина. Это жестоко. Я конечно всё убрала в своей комнате, но факт остаётся фактом: я взбесилась и разгромила комнату. И она об этом знает.

Передо мной снова мои таблетки.

Да уж, её не проведёшь и зубы не заговоришь. Потому что, эта женщина знает о сумасшедших и чем их кормят ― всё. От части из-за меня, от части из-за того, что у неё образование фармацевта. Я виновато отвела глаза. Чёрт. Это она ещё не знает о том, что я себя порезала.

Чёрт! А если Гетман узнает? Хм, а как он собственно узнает, если я не скажу? Я ведь не скажу, правда? Или лучше сказать? Всё-таки приступ мании, дело серьёзное. Или не говорить? Просто начну пить то, что мне назначили, и всё пройдёт. Для этого мне собственно это и прописали, не так ли? С тоской посмотрела на таблетку. Судорожно перевела дыхание. Деваться некуда, забросила пилюлю в рот и запила водой.

― Ты знала, что моя маман шизофреничка? ― решила я спросить. Аля замерла. Отложив в сторону полотенце, она подошла к островку и села напротив меня.

― Честно? Ну, о чем-то таком я догадывалась.

― Догадывалась, ― кивнула я медленно, и подалась вперёд, ― А какого же чёрта, ты осталась работать в этом дурдоме, Аль? Она же ненормальная! Так же как и я! Неужели тебе не страшно?

― Успокойся, Тори, ― она сдержанно на меня взглянула, ― Ты думаешь я не поняла, что что-то не так со всеми вами? Неправдоподобно высокая оплата, договор о конфиденциальности, и целый свод правил и ограничений. Не обязательно быть психологом, чтобы понять, что что-то не в порядке. Да, одного только правила о неприкосновенности к тебе, было достаточно чтобы понять, что-то, тут не так. Я нарочно осталась. Я конечно подписала документ о конфиденциальности, но всё хотела подловить Инну, понимаешь? И не смотря на то, что она, как оказалось вообще больна, она весьма скрупулёзно всё контролировала и скрывала, и деньги и связи, хорошо с этим справлялись.

― Но ты не ушла? ― не отставала я, ― Почему?

Выдержав мой взгляд, она вздохнула.

― Много почему.

― Это, не ответ, ― покачала я головой, ― Ты ведь можно сказать всю свою жизнь посвятила этому бесконечному карнавалу душ. За каким таким чёртом, ты увязла в этом долбанном омуте, имея все возможности создать свою, семью!

Женщина пожала плечами.

― Вы и есть моя семья. Другой у меня никогда не было. И уже не будет.

― Эмм… нормальную семью, ― обозначила я, ― Нормальную, Аль! Единственный мужчина, которого я видела рядом с тобой, является моим отцом, и всё!

― Я просто не могла позволить себе это, ― сказала она. Я вскинула брови, подрастерявшись.

― Да? И почему?

― Я не могла дать кому либо, то что было бы нужно, то, чего бы хотелось. Не могла дать гарантию что человек будет счастлив со мной. Конечно так было не всегда, просто к двадцати пяти годам, у меня нашли опухоль, меня оперировали, но не было никакой гарантии, что она не возникнет вновь и не станет злокачественной. А когда я поняла, что опасность миновала, то поняла и ещё кое-что, поняла, что упустила время, мне ведь уже 37. Но я никогда не жалела ни о чём и не пожалею. Я просто не хотела омрачать этим чью либо жизнь, ведь жизнь так коротка, Тори.

Ага? Так вот значит в чём дело…

― Знаешь, а правильно, ― кивнула я, серьёзно, ― Правильно, потому что если бы ты не упустила время, ты бы никогда не встретила моего придурошного старика! ― я нагло улыбнулась. Аля, закатила глаза к потолку.

― Виктория, ― простонала она и поднялась из-за островка. Я развела руками.

― Что? Скажи ещё, что Костя, не придурошный! Ты вообще когда-нибудь встречала сорокалетних детей, кроме него?

― Все мы дети, в той или иной степени, ― ответила она задумчиво, но весело.

Я поднялась в комнату, она заметно опустела, после погрома. Или это мне было как-то пусто, я внимательно осматривала комнату. Она выглядела странно. Не похожей на мою собственную. Мрачность в цветах, но без претензий на безвкусицу. Дымчато-серая шелкография на стенах. Тёмный паркет. Вместо плакатов рок-звёзд, чёрно-белое граффити на стене, с изображением инструментов и исполнителей. Мебель с изящными кованными элементами, и много тёмно-фиолетовых и чёрных тканей. Белый здесь не был в цене. И не одного зеркала. Но ведь это же моя комната, я сама её обставляла, своей собственной рукой. Почему мне так пусто здесь?

Я взяла гитару в руки. Но она словно не звучала. Книги не укладывались в голове, так как я бы хотела. Руки не желали рисовать, то что было бы мне нужно. Реальность, словно потускнела, стала тривиальной моему взору. Не этого я хотела, не знаю конечно, чего, но уж точно ни этого. Это надломило меня. Пронзило мой туман, мой терапевтический киллер в ужасе застыл. Я хочу бежать, но не бегу. Подперев тяжелую голову, рукой, я сижу за своим письменным столом. Я задержала дыхание. Я слежу за бегом секундной стрелки на настольных часах. Ещё пара секунд и стрелки сомкнутся в одной точке. Где-то отдалённо слышаться тихие звуки. Здесь только секунды и моё сердце. Стрелки замирают на нулях. Сердце замирает. Теперь время ровно 12:00:00. Можно представить, что цифры замерли на нулях. Секунда замирает. Замирает время. Словно остановка сердца. И кажется, что навсегда. Что время остановилось, чтобы навсегда оставить всё так, как есть. Стрелка сдвигается и время движется дальше. Сердце движется обгоняя такт. Ускоренно. Я слышу его шаги. Никто не слышит, а я слышу. Он ходит тихо, совсем беззвучно, словно тень. Мягкая статичная поступь, самого опасного существа, когда либо являвшегося миру. Хладнокровный убийца, в сравнении с которым тренированные и закалённые асассины, нервно курят в стороне. Если он выстрелит он не промажет. Он выстрелит чётко в голову. После маленького освобождения, он особенно жестокий и подавляющий. Он ― это зомбирующий медикаментозный туман, эффект от препарата, сливающийся со мной в сложносплетении симбиоза. Никто не убивает мозг так хладнокровно и отточено как он. Я слышу стук своего сердца. Ровное, неестественно последовательное, такое же как движение стрелки. Что интересно сейчас слышит Гордеев, ход стрелок или стук своего сердца? Что интересно он подумает если я спрошу об этом? Надеюсь я настолько обессилена, что не смогу поднять телефон и позвонить. Я бы даже поволноваться, ведь вчера он потопал домой пешком, за полночь, один. Но я не могу. Эмоции борются с фармокинетическим киллером, но явно терпят поражение. Так не было. Видимо это из-за пропущенного приёма и недосыпа.