Читаем без скачивания Маршалы и генсеки - Николай Зенькович

Как видим, ни у Жукова, ни у Москаленко, ни у Зуба (полковника, тогдашнего начальника политуправления Московского военного округа, его рассказ о тех событиях тоже опубликован) о войсковых маневрах упоминаний нет. А как у военных рангом помельче? Записки «крупняка», скорее всего, предварительно читали «наверху». Может, у кого-то из чинов поменьше проскочили интересующие нас сведения?

Конечно, неблагодарная это работа — перелопатить многие десятки сборников военных воспоминаний, газетных подшивок. Но что поделаешь — охота, как говорится, пуще неволи.

И, представьте себе, нашел. Рассказ А. Скороходова, тогда подполковника, о том, как их гвардейский зенитный артиллерийский полк, находившийся в подмосковном поселке, «готовили на войну» с Берией.

Это произошло 20 июня 1953 года. Обратили внимание на дату? День, как обычно, шел по установленному распорядку. Скороходов, замещавший командира полка, уехавшего в отпуск, составлял план штабных тренировок на предстоящий месяц. Потом пошел пообедать. Успел съесть тарелку борща, как его срочно вызвали на КП. В телефонной трубке он услышал знакомый голос начальника штаба артиллерии округа полковника Гриба:

— Сейчас же снарядите машину с 30 автоматчиками и тремя офицерами. Всем выдать по полному боекомплекту. Через два часа быть в штабе округа. О выезде доложите.

Команду Скороходов выполнил через полчаса, взяв солдат в полковой школе. И сразу же новое приказание: выслать еще одну машину и тоже с 30 автоматчиками.

Между тем новый приказ:

— Развернуть батареи на огневых позициях, действовать по плану боевой работы!

Вой сирены привел в движение весь военный городок. Главный пост молчит, никаких донесений о появлении воздушных целей не передает. Из жилых домов выбегают офицеры. Солдаты под дружный вскрик «раз-два, взяли…» выкатывают из парка тяжелые пушки. Поступает новое приказание: объявить боевую тревогу и батареям, находящимся в лагере.

Скороходов повел колонну сам. Сержант на проходной широко открыл ворота, полк трогается и почти сразу же останавливается. По шоссе мимо артиллеристов стремительно проносится головной танк. «Тридцатьчетверка» на большой скорости идет в сторону Москвы, из выхлопных труб вылетает черный дым, пушка и пулемет расчехлены, в открытой башне видна фигура танкиста в шлеме и черном комбинезоне. За ним движется большая колонна машин. Истошный рев моторов, дымный чад, резкий запах солярки. Неужели опять война? А может, это Берия стягивал к столице войска МВД для захвата власти? Но ведь танков-то они не имели…

Наконец и машины Скороходова выезжают на шоссе. Спустя некоторое время сворачивают и занимают огневые позиции. Устанавливают связь с КП дивизии и округа. Новый приказ: на все огневые позиции батарей завезти по полному комплекту боеприпасов, открыть склады, взять снаряды. По радио передают самые мирные известия — где-то убирают урожай, играют в футбол, Клавдия Шульженко поет о любви. А полк занял огневые позиции около Москвы.

Так (в боевой готовности!) провели три дня. Наконец с КП округа дали «отбой», и все батареи, кроме дежурных, возвратились в городок.

Только 2 июля дошел до них слух: всему причиной был Берия.

Скороходову в то время дважды приходилось приезжать в штаб Московского военного округа, на территории которого находился бункер с именитым арестантом. Даже в октябре 1953 года, когда Скороходов приехал туда в первый раз, на площадке с колоннами стояли два станковых пулемета. Полевой «газик» командира дивизии, на котором вместе с ним приехал Скороходов, остановили на углу. Дальше пришлось идти пешком. У пропускной вертушки, помимо дежурного, стояли еще по два автоматчика. Возле бюро пропусков — тоже вооруженные солдаты.

Четырехугольный двор штаба округа был ярко освещен прожекторами, установленными на стволах деревьев. Мощный свет выбеливал каждый камешек на дорожках, скамейки и низкую чугунную ограду, окружавшую небольшое возвышение в центре. Командир дивизии незаметно показал Скороходову глазами на невзрачный холмик, и подполковник понял, что это и есть тот бункер, куда запрятали всемогущего Берию.

Скороходов на всю жизнь запомнил подробность: во всех четырех углах двора стояли танки в полной готовности.

Много времени спустя, пишет Скороходов, полковник Зенкин, бывший рядовым караульным в команде генерала Батицкого, рассказывал:

— Поганая была работа, наверное, за все годы службы не было так погано. Редкий мерзавец попался, вел себя исключительно нагло. Приходилось стоять у двери — там окошко. Эта тварь и ругалась, и запугивала, и, можешь себе представить, бабу требовала! Такая пакость!

Разные мысли обуревали меня, признается Скороходов, в том числе и такая: зачем, скажем, Хрущеву нужно было поднимать войска противовоздушной обороны столицы? Ведь в частях, подчиненных непосредственно Берии, не было авиации. Видно, Хрущев не сбрасывал со счетов и того, что у Берии в войсках МВД и госбезопасности было немало сторонников, отнюдь не механически, а вполне сознательно защищавших хорошо отлаженную к тому времени карательную систему.

А если бы, задается вопросом автор, генерал Москаленко не успел прибыть в Кремль прежде, чем туда вошли бы верные Берии подразделения? Неужели офицеры и солдаты, генералы и маршалы, министры и рабочие — все ревностно и вполне сознательно стали бы подчиняться диктату Берии, на партсобраниях коммунисты негодующе осуждали бы антипартийные действия «оппозиции», вставали и аплодировали бы при имени нового вождя?!

Скорее всего, так бы и было. Вставали же и аплодировали при имени победителя в кремлевском поединке Хрущева, а спустя десять лет поступали точно так при имени того, кто победил Хрущева. И первого, и второго потом сбросили с пьедесталов: оба, как оказалось, были носителями многих пороков.

За десять дней до ареста в Кремле Берия отбыл в Берлин. В соответствии с решением Президиума ЦК и Совета Министров СССР его направили в ГДР — там резко обострилась обстановка.

Всегда осторожный и подозрительный, Берия на этот раз подвоха не учуял. Мотивы командировки опасений не вызывали. Действительно, его присутствие там было необходимо. В Восточном Берлине не прекращались демонстрации под антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами. Митингующие жгли портреты Сталина, Вильгельма Пика и Отто Гротеволя, требовали объединения Германии и ее столицы. Берлинской стены тогда еще не было, и поток беженцев в ФРГ постоянно возрастал. Советским и восточногерманским пограничникам приходилось туго. Недовольство восточных немцев подогревалось извне. Пять крупнейших западногерманских радиостанций призывали население ГДР к гражданскому неповиновению.