Читаем без скачивания Любовь и маска - Дмитрий Щеглов

А для звезды нужна была роль.

Завадский распорядился назначить «Ве-Пе» на роль миссис Сэвидж.

Молчадской, отвечавшей за вводы в спектакль, вскоре позвонил директор.

«А вы Орловой сказали?» — спросила она, узнав о назначении.

Ответить директору было нечего.

Когда Орлова вернулась со съемок, работа с Марецкой уже началась.

«Что значит все это хамство?» — спрашивала она Молчадскую.

Что ей мог ответить человек, по распоряжению дирекции отвечавший за вводы в «…Сэвидж»?

Что это — театр? А в театре все происходит вдруг? Все лучшее, и все худшее тоже?

Марецкая вытащила роль на зубах, на своем нечеловеческом характере. Когда, казалось, запас успеха, рассчитанный на роль миссис Сэвидж, полностью истощился, «Ве-Пе» сумела внести в список побед и свое имя. Правда, это уже был изрядно девальвированный успех — инерция самой роли, шлейф предыдущих побед.

Симметрия этого успеха, обид, оскорбленных самолюбий и их проявлений была далеко не полной.

Прелестна эта верная лазутчица Раневской, честно таившаяся в полутьме боковой ложи во время прогона с Орловой.

Любовь Петровна, в свою очередь, действовала иначе. Она лично отправилась на премьерный спектакль Марецкой. Она хотела это увидеть.

Главным вопросом было: что надеть? Несколько дней она перебирала весь свой гардероб, прежде чем остановилась на очень скромном, коричневатого оттенка платье, напоминающем старые школьные формы старшеклассниц. Она взяла с собой внучатую племянницу. В зале она села во втором ряду, с краю. На нее смотрели, ее узнавали, но никто не подходил.

Орлова увидала то, что и рассчитывала увидеть.

«Не могу смотреть на эту домработницу», — сказала она после первого акта, но высидела до конца.

В театральном обиходе есть правило: актер, введенный на роль, должен сыграть два спектакля подряд.

«А Любочка мне это разрешит?» — в своей неподражаемой капризно-кокетливой манере спросила Марецкая на премьерном банкете.

О Любочке в тот момент думали меньше всего.

Марецкая сыграла семь «…Сэвидж» подряд.

Орлова звонила в дирекцию узнать, когда будет ее спектакль.

«Следующий ваш, Любовь Петровна, безусловно ваш, какие могут быть разговоры!»

Разговоры происходили в кабинете Завадского. Это были тихие, грустные, вполне понятные разговоры.

«Вере осталось немного, — говорил Завадский, готовый заплакать. — Совсем немного… Ну, пусть сыграет еще один… Как-нибудь выкрутимся».

Выкручиваться Приходилось директору.

— Я хочу знать, — меня что, сняли с роли? — прерывала Орлова удрученные директорские бормотания по телефону.

Следовал воркотливый поток признаний и заверений.

— Хочу вас предупредить. Если следующий спектакль не мой — я иду к Демичеву.

Она несомненно пошла бы. И несомненно добилась бы своего. Все знали: чтобы пробить свой последний с Гришей фильм, она ходила к Георгадзе, и ей помогли.

Уставший, постепенно отходивший от дел, Завадский не решился спасать «Ве-Пе» ценой еще одной проблемы.

Следующий спектакль играла Орлова.

А Марецкая легла в кунцевскую больницу. Если она и существовала для Любочки, — хотя бы как неизбежный и будоражащий раздражитель, — то после этой истории кончилась навсегда. Не действовали и разговоры о болезни «Ве-Пе», о ее скорой смерти.

«Не надо мне это говорить, — молниеносно вспыхивала Орлова, — хамства я не прощаю никогда».

Как показало время, доводы о болезни и смерти можно было приводить кому угодно, только не ей.

Если на самом деле в человеке заложено знание своего смертного часа, то для Любочки эти разглагольствования имели только обратную силу.

Из трех актрис, игравших «Странную миссис Сэвидж», первой ушла та, что, казалось, переживет остальных.

Когда ее не стало, сниматься для телевидения, записывать спектакль на радио должна была Раневская. Должна и по положению первой исполнительницы, — да и какое там положение! — просто потому, что она была жива, потому, что надо было отлавливать каждый миг этого небывалого художественного создания — «Фуфы».

Время шло, ни о какой записи не было и речи.

Саввина в своем очерке о Завадском вспоминала, как однажды сама подошла к Раневской — уже действительно очень старой, действительно очень больной.

— Фаина Георгиевна, а почему не пишем «Сэвидж»?

— Я отказалась.

— Как, опять отказались?

— Знаете, позвонил Юрий Александрович. Он сказал: «Фаина, Вера очень плоха, ей немного осталось. Помоги ей, пусть она запишет „Сэвидж“, откажись. И я отказалась».

Так и осталась Марецкая главной миссис Сэвидж, официальной Сэвидж, — в полном соответствии с должностью Хозяйки. Она осталась в радиозаписи и в телеверсии, словно не было ни Раневской, ни Орловой.

Умирала «Ве-Пе» страшно и мужественно. Из оставшихся в живых ни у кого нет прав судить ее и преданного ей Завадского. Зритель? Он принимает то, что есть, и не догадывается о том, чего лишился. У умерших же, как обычно, есть дела поважнее.

Глава 16

Все неудачливые жизни одинаково драматичны, все удавшиеся — драматичны по-своему.

«Жизнь вообще драматична», — говорил один выдающийся человек. «И вы заметили, чем все это кончается?» — добавлял другой.

Переклички тайных тем даже в самой бесконфликтной судьбе способны обнаружить совершенно иную личность, нежели ту, что запомнилась расторопным сородичам.

Пуля, отправленная славным поручиком в небеса, мгновенно возвращается небесами в виде золотого слитка его судьбы.

Сватовские коровы спустя полвека превращаются в нежную Дочку.

Раковая опухоль, давящая на мозги обреченной актрисы, воздействует на судьбу другой, не менее обреченной.

И так без конца — сплетаются, переслаиваются темы, двоятся и разбегаются в стороны неиспользованными возможностями линии судьбы, бесчисленные «может быть» и «что, если бы», а в энциклопедическом словаре появляется несколько сбитых в столбики строк, равнодушно суммирующих эти переплетения.

Мы любим смотреть старые фильмы и записи спектаклей, скрупулезно подсчитывая число именитых покойников в титрах. Какие сшибки характеров, какие подтексты считываются за паузами и репликами. Если бы выписать все те внутренние монологи, что их питали, проявить тайные конфликты в явном сценическом действии, переплести основной текст со сносками и комментариями, получилась бы книга в действительную длину человеческой жизни.

«Черт возьми! Вы хорошо держитесь в седле!» — на прощание говорит миссис Сэвидж один из вечных пациентов «Тихой обители».