Читаем без скачивания Амальтея (сборник) - Виталий Пищенко

— А почему он сбежал со своей планеты? — спросил я, вспомнив неоконченный разговор, прерванный выходкой робота.

— Соседу отомстил.

— Как?

— С другом, работавшим в зверинице, сделал эку с разъяренного удава и подарил соседу.

— Просто взял и подарил?!

— Запечатал в конверт и подбросил в почтовый ящик.

— Просто подбросил и все?!

— Не совсем. Написал на конверте: “Мусику от Мурочки”.

— А кто такая Мурочка?

— Тоже соседка. Молоденькая, красивая. Сосед почти год у нее эку выпрашивал, а она не давала.

Робот подошел к столу и принялся собирать грязную посуду.

— Чем закончилась эта затея? — спросил я робота.

— Ну другой день соседа увезли в больницу, а мы сбежали сюда, за сотни парсеков от суда и следствия.

Я потолкался с минуту возле робота, раздумывая: прощаться с ним или не надо, бросил напоследок взгляд на млеющего во сне Робинзона, тяжело вздохнул и молча побрел прочь.

Утром, когда я выводил свой драндулет на трассу, у меня болела голова, а синтезатор зачем-то приготовил мне огуречный рассол…

На свадьбу свою я все же опоздал. Невеста, обидевшись, трасформировалась и вышла замуж за какого-то трехглавого дракона из созвездия Ящерицы.

Премиальных я тоже лишился — пи-мезоны прокисли.

Игорь Ткаченко

РАЗРУШИТЬ ИЛИОН

1

Я счастливчик. У меня жена ведьма.

2

Каждый вечер, возвращаясь с работы, я гадаю, что ожидает меня за дверью на этот раз.

Весело громыхнут серебряные цепи подъемного моста, затрубят горнисты на стенах, взовьются и затрепещут разноцветные флажки, бабахнет пушка, распахнутся кованые ворота…

Или пахнёт сиренью, забормочет, засверкает медным боком самовар под яблоней, и пчелы, сонно гудя, будут кружить над янтарными сотами.

Что будет на этот раз: мавританский дворец, хижина рыбака, княжеский терем, приткнувшаяся к скале над пропастью сакля горца или висячие сады?

Честно говоря, разнообразие утомляет.

На всякий случай я вынул из портфеля зонтик. Последнее время ей полюбились дожди. Я находил ее в стогу под березой на краю осеннего поля. Чугунные тучи Цеплялись за верхушки деревьев и сеяли мелкий-мелкий дождь. От моего прикосновения она вздрагивала, виновато улыбалась, спешно навешивала над лесом радугу и тряпкой принималась собирать воду, потому что снизу отсыревали обои и соседи грозились пожаловаться в домоуправление.

Что-то новенькое.

Крохотная прихожая, соломенный половичок на блеклом линолеуме у двери, бормотание радиоточки на кухне.

Давно бы так. Одумалась.

И комната тоже была обычной. Утром за окном цвела сакура и на вершине Фуцзи сидело мохнатое облако, а сейчас достраивался второй этаж универмага, полыхала сварка, и два подъемных крана тягали поддоны с раствором.

Я включил телевизор, сел в кресло и стал придумывать слова, которыми встречу Вику, когда она кончит возиться на кухне и придет звать меня ужинать.

Я придумал двести семьдесят три тысячи ласковых и одобрительных слов, страшно проголодался, а она все не шла.

Один раз она уже запаздывала с ужином, в Шотландии градом побило вереск, тайфун “Феличита” разогнал краболовные судна у побережья Камчатки, в Аргентине забастовали водители автофургонов, а на Вологодском молокозаводе сломался сепаратор. Она очень расстроилась и успела приготовить лишь макароны по-флотски.

Это не должно превращаться в систему. Я отправился на кухню.

В духовке “Электра-1001” не шкворчало, на конфорках не булькало, из крана капало. Из съестного на столе были только талоны на колбасу и масло, придавленные солонкой, чтобы не унесло сквозняком. По рассыпавшейся вокруг солонки соли бродил унылый таракан.

Я разозлился, рассвирепел, метал громы и молнии, они рикошетили, царапали полировку кухонного гарнитура “Мрия” и шипели, попадая в мойку.

Я потерял над собой контроль, прогнал таракана, сложил в бумажник талоны и включил чайник.

Я выпил цистерну грузинского чая и съел столетний запас печенья. За окном падали листья, потом пошел снег, грянула гроза, и опять пошел снег.

Прошла еще тысяча лет. Татьяна Веденеева помогла Хрюше и Степашке разобраться в морально-этических аспектах жадности, сыр на тарелке скукожился и прослезился.

Прошла еще тысяча лет, началась программа “Время”, и в дверь позвонили.

Это была не она. Это был кентавр Василий. Василий был убежденный хронический холостяк, приходил к нам по вечерам смотреть ритмическую гимнастику и всегда опаздывал к началу. Василия я недолюбливал, но всегда любил гречневую кашу. Василий был неряшлив и зануда, за ним приходилось убирать каштаны, но он приносил гречневую крупу, которая полагалась ему как ветерану двух Пунических войн.

Василий протянул пакетик гречки и грустно спросил, заглядывая через мое плечо в комнату:

— Опоздал?

От него пахло сигаретами “Кент”, конюшней и дезодорантом “Мистер”, который Вика подарила ему на очередной тысячелетний юбилей. В кудрявой бороде застряли репьи. Я посторонился. Василий принял это за приглашение и процокал в комнату. В хвосте у него тоже застряли репьи.

Устраиваясь перед телевизором, Василий с тяжким кряхтением подогнул передние ноги с опухшими бабками, уперся руками в пол, вытянул в сторону ревматические задние, отдышался и только после этого спросил:

— А где Вероника?

И тут меня прорвало. У меня выросло сто рук, одни я засунул в карманы, другие скрестил на груди, третьими размахивал, остальными потрясал.

— Я не знаю, где Вероника! — орал я. — Мне нет никакого дела, где Вероника! И вообще! Я за ней не слежу. Вот.

— Где-где-где она может быть? — надрывался я, млея от ярости. — Где она может быть, когда я пришел с работы? Голодный. Усталый. Ни тебе ужина, ни тебе отдыха.

— Она думает, это просто — с девяти до шести, — таял я от жалости к себе. — Она думает, я это так оставлю. Она думает, я молча проглочу. Она думает…

— Где она может быть? — прошептал я. Лишние руки отпали, Василий смахнул их хвостом под диван, оставшимися двумя я схватился за голову. — Где она может быть?

— Может быть, она на работе? — предположил Василий. — Ты звонил?

Я не звонил, я не знаю ее рабочего телефона и не знаю, есть ли он вообще. Я не знаю, где она работает. В каком-то институте что-то делает с пленками или растворами, которые на свету светлеют, а в темноте темнеют. Что-то она мне пыталась рассказать, один раз, очень давно… Какая может быть работа, когда я дома?!