Читаем без скачивания Гимн неудачников - Eugene

Друидка покрутила головой, и вынесла вердикт:

— На север!

— Действительно? Всегда мечтал посмотреть на вечные льды…

Лоза, ты же не надеялся, что тебе ответят, правда?

Где-то рядом восточная железнодорожная ветка, которая ведет к Номма Эрро, столице двадцатого региона. Никогда не думал, что заберусь так далеко. Я вообще не думал отправляться в приграничье. Хм. Тогда я вообще не думал. Тот поезд ехал на север, и я поехал на север…

Раскисшую землю устилали опавшие листья и чавкающий на каждом шаге мох, и даже вместо травы торчало что-то жесткое и редкое. Начали попадаться странные холмы и канавы, заполненные темной водой, и мертвые высохшие яблони с мумифицировавшимися яблочками, как в саван завернутые в паутину. Птицы не пели, комары не жужжали, и никто не выл с тоски в темной глуши. Ниморская лоза забивала все. Она висела на ветвях, обвивала стволы, ползла по траве, сплеталась над головой, затягивала тропинку настолько плотно, что приходилось прорубать дорогу. Изрезанное и измятое растение пахло настолько сильно, что от горечи, скопившейся на языке, начало подташнивать. Я мельком увидел, как за друидами стебли вновь сплетаются, закрывая тропу, и понадеялся, что больше соседи ничего не выводили.

— Мы идем в Номма Эрро? — все-таки не удержался я.

— Не твое дело, — моментально отреагировал Кактус. Друидка, недовольная тем, что ее опередили, поджала губы и бросила на меня странный взгляд.

— Ну… не совсем.

Бесполезно.

Яблоневая роща окончательно превратилась в рощу мертвых яблонь, когда впереди наконец забрезжил свет. Сорняк пропал; пепельно-серая голая земля похрустывала под ногами, а плотно упакованные в паутину деревья напоминали сахарную вату на палочке. Интересно, что здесь за пауки, и еще более интересно, кого они тут едят. Хм. Нет, пожалуй, не очень. В оврагах показался слежавшийся грязный снег, потом сугробы стали появляться в тени деревьев, а потом роща закончилась, выведя нас на берег, полностью покрытый поблескивающим ноздреватым серым настом.

Нимора мчалась впереди всех: пофиг на август, у нее ноябрь!

Перед нами лежало озеро почти идеально овальной формы с черной непрозрачной водой, по краям затянутое тонким ледком. Из тяжелых облаков сыпалась белая крупа; холодный ветер бросал ее в лицо, поземкой мел по берегу, скрипел ветвями старого дуба.

О, этот дуб можно было назвать королем дубов. Толстый бочкообразный ствол возносил к небу ветки, больше похожие на бревна. Толстая темно-серая кора, покрытая изморозью, бугрилась и морщилась, раскидистая крона, казалось, занимала полнеба, а из земли торчали мощные корни, уходящие прямо в воду. На нижних ветвях, среди редких пожухлых листьев, полоскались длинные ленты, поблекшие и грязные.

Вопреки ожиданиям, с объятиями и криками радости никто к дереву не побежал.

— С-с к-какой, р-радости з-здесь т-так…

Я лязгнул зубами и умолк, поняв, что обращаюсь в пустоту. Крапива протолкалась вперед, к Клену, уже доставшему белую ленточку, и стало понятно, что реньевцы, не будучи дураками, пропускают начальство вперед. Готовился какой-то ритуал с песнями, плясками и, надеюсь, без жертвоприношений. Косвенно отсутствие крови и жертв подтверждало то, что Черная Смерть нагло отлынивал, мирно прогуливаясь по бережку и мечтательно разглядывая озеро; зрелище всеобщего умирания было как раз той вещью, что трогало чувствительные струнки в душе каждого колдуна.

Я подышал на озябшие руки — воздух вырывался изо рта облачками пара — и пошел к озеру, пытаясь хоть немного согреться.

От воды веяло морозом, зимой и тихой жутью. Черная гладь простиралась далеко вперед, упираясь в разрушенный каменный пирс. За ним виднелись груды камней, в которых еще можно было узнать очертания величественных зданий… при большом желании и еще большей фантазии. Главные лаборатории. Точнее тот прах, что от них остался.

Я неосторожно ступил на самый край обрыва, так, что сухая земля осыпалась под ногами, взметнув вихрь снежной крупы. Спускаться расхотелось: внизу, у самой кромки воды, стоял Смерть и жадно смотрел на противоположный берег.

В дождливое лето десять лет назад Холла Томаи были взяты штурмом и под последний ниморский гимн взорваны шовалльцами. Погибло все. Подопытные, нападающие, хозяева… Техника, оружие… Богатейшие архивы за много лет исследований магии… каждый страдал о своем, разумеется. Экспедиции и искатели-одиночки бессмысленно гибли под завалами, и лаборатории закрыли.

Снегопад усилился, закрывая от людских глаз осколки чужого величия, дерзких надежд и честолюбивых стремлений. Что друиды копаются, долго еще тут куковать?!

От дерева донеслось странное пение. В тоскливом заунывном вое мелькали знакомые слова; я прислушался, пытаясь понять смысл, и тягучие звуки с готовностью заползли в уши, заполнили голову, отзываясь во всех закоулках мозга…

Славься, славься… нам светит во мраке… разгоняя тьму… истинный путь, наш путь истины…

Ведет к свету… Только вместе мы… Молчать! Молчать, лестница постижения вас забери! Лестница постижения… широка и высока, достаешь до потолка… о чем я? Десятая ступенька из чистейшего хрусталя… Девятая ступенька из бумаги… Восьмая ступенька из золота…

Пение смолкло. Я дошел до первой ступеньки и только тогда отважился отнять ладони от ушей. Оказывается, и от насмерть затверженных религиозных формул может быть толк. По крайней мере, на мозг они действуют похлеще ниморской частушки. Крапива явно вызывала что-то неизмеримо жуткое, потому что только настоящая жуть могла идти НА эти звуки, а не от них. Мне лично не забыть никогда, как же хотелось оглохнуть и зарыться на метр в землю.

Ренья Нова, Нова Рения. А славься, славься у нас, дайте-ка угадаю, Великий Лес. А это дерево, раз растет на территории Ниммы, значит, по-нашему не понимает. Дуб-иностранец. Я бы на его месте сделал все, чтобы больше не пели.

Тут колдун меня заметил, и я, сделав вид, что просто прохожу мимо, перебрался к друидам. Ну его, такие злобные гримасы не способствую общению.

Экспедиция из Реньи Новы чего-то ждала — не иначе неупокоенных душ ниморских солдат, жаждущих мести за концерт. А, нет: вперед выступил Клен, полоснул чем-то себя по ладони и приложил ее к дереву. Вот и кровушка. А я-то мечтал, что мы ленточку повесим, хороводы вокруг поводим и обратно пойдем. На миг почудилось, что морщины на коре чуть искривились, сложившись во множество оскаленных харь…

Я передумал и обошел компанию вместе с деревом стороной. Эх, глупо помереть от насморка, а от зелья от насморка — еще глупее. Надеюсь, у него хотя бы нет привыкания. К галлюцинациям я давно привык.