Читаем без скачивания Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

– Кто не копает, приготовить оружие. Мало ли что.

Я как раз был занят копкой. Крикнул, обернувшись назад:

– Мою подайте! – и, поднапрягшись, отвалил здоровенную булыгу на самом выходе. Вместе с Мишкой вывалился наружу. Много ли надо для счастья?

– Пронесло, – выдохнул он и, вытащив из кармана пилотку, вытер с лица черный пот.

Следом, щурясь на солнце – хотя какое тут солнце, почти не видно, – вылезли Старовольский и Зильбер. Мне передали винтовку. Появились Молдован, Мухин и еще кто-то – под слоем пыли я не узнал.

– Пока живем, – констатировал лейтенант, сияя черным лицом. Обернулся назад. – Что Костаки?

Я не понял, о чем это он. Зильбер ответил:

– Плохо.

Оказалось, что сидевшего у входа Костю завалило рухнувшими сверху камнями. Это он и простонал тогда «я». Его быстро откопали, еще раньше, чем я дополз туда со своей лопаткой, но пострадал он очень сильно. Была повреждена рука, левая нога перебита и, похоже, продавлена грудная клетка. Он уже час находился без сознания, и оказать ему помощь на месте возможным не представлялось. Только приладили на ногу самодельную шину.

– Еще раненые? – серым голосом спросил Старовольский Зильбера.

– Двое, но не сильно. Ушибы, порезы.

Едва он это произнес, как нам пришлось нырять обратно. Под рев сирены немецкого пикировщика. Ввалившись спиной в проход, я успел увидеть, как взметнулась стеной земля и как посыпались сверху камешки, пыль и осколки.

Больше нас, однако, не заваливало. Лейтенант решил спасать Константина. «Есть добровольцы?» Мишку он не пустил, пулеметчику отлучаться не следует. Пошли вчетвером: Молдован, Кузьмук, я и Саня Ковзун. Костя был без сознания, может, и к лучшему, мы погрузили его на плащ-палатку и понесли. Несчастные двести метров до Маринкиного медпункта забрали у нас более часа. По пути я увидел убитого красноармейца. И еще лоскут гимнастерки, круживший в воздушном вихре. Правда, мы сами добрались без потерь. Костя в сознание не приходил.

Там оказалось хуже, чем у нас. Раненых набралось уже шесть человек, из разных мест, причем совсем не легких. Они лежали на земле, в тесном пространстве, наполненном запахом йода. В придачу ко всему ранило нового санинструктора, в живот, безнадежно, так что с заменой ничего не получилось и поэтому Маринка оставалась здесь. Санинструктор терял сознание, возвращался и, позабыв медицинские правила, просил у Маринки воды. «Нельзя», – говорила она. А сама чуть не плакала – от отчаяния, бессилия. Увидев Костика, не выдержала, схватилась за голову. Я понял – боится спросить о своем. Но ничего не сказал от нечеловеческой усталости. Ее успокоил Молдован, обычным кивком головы.

Костаки открыл глаза. Увидев Марину, проговорил: «Ты снова к нам в гости пришла?» Она заплакала. «Всё хорошо», – прошептал он ей. «До санчасти його треба», – сказал Саня Ковзун. «Надо», – сказала Марина.

В санчасть надо было не только его. В санчасть надо было всех. И едва огонь немножко ослаб, мы с бойцами из взвода Лукьяненко и двумя артиллеристами занялись выносом раненых. Провозились до самой ночи. По счастью, остались целы и сумели вытащить всех – кроме умершего на Маринкиных руках санинструктора. Когда волокли Константина, он из последних сил старался не стонать – чтобы нас чересчур не расстраивать. Хирург отправил его в инкерманский госпиталь. Уже не видя нас, Костик выкрикнул из кузова полуторки: «Увидимся, хлопцы. Тримайтесь».

– Должны доехать, – рассудил Молдован, оценив какие-то приметы.

– Доидуть, – согласился Саня Ковзун.

Хотелось верить.

Краски русского юга

Большая прогулка

Флавио Росси

5-7 июня 1942 года, пятница – воскресенье, четвертый и пятый день артиллерийского наступления и первый день штурма крепости Севастополь

– Мне осточертели шашлыки, чебуреки, вино и эта чертова канонада! – решительно заявил Грубер, когда оберштурмфюрер Лист, опираясь на свою блондинку, торжественно удалился с веранды, а стеснительный Швенцль, дождавшись ухода дамы, стремительно бросился в клозет. – Надеюсь, вы не забыли, что нас ожидает завтра?

– Не забыл, – безрадостно ответил я.

Признаться, я весь вечер надеялся, что об этом забудет Клаус. Или, скажем, напьется и окажется не в состоянии исполнить намеченный план. И если бы не Лист с его дурацким пьяным трепом, так бы скорее всего и было. Но вышло иначе. После свидетельств Листа Грубер оказался не в состоянии пить. В итоге он остался трезв, и на следующий день меня ожидала прогулка в горы, привлекавшая меня после излияний оберштурмфюрера еще меньше, чем накануне.

– Я вот только, знаете, что думаю, Клаус – стоит ли, право? Штурм может начаться с минуты на минуту, и лучше находиться в Симферополе. Мне так, по крайней мере, кажется.

Грубер понимающе ухмыльнулся.

– Наслушались всяких ужасов и теперь боитесь наглядеться. Но это наша работа. Мы с вами военные люди. Борьба с партизанами – это не бессмысленное убийство безоружных людей, а настоящая война – суровое дело для настоящих мужчин. Вроде нас с вами. Представьте, какой великолепный очерк появится в миланской прессе! «СС под ливнем пуль. Уничтожен очередной очаг коммунистического бандитизма. От нашего корреспондента с Крымской Яйлы». Звучит?

Я вздохнул.

– Звучит, конечно…

Грубер пожал плечами.

– Я понимаю, что вы все еще надеетесь кое-кого дождаться. Однако боюсь, некоторые личности поймут ваше нежелание иначе. Тот же Лист, например. Ему не суждено уразуметь высоких устремлений наших душ, и он истолкует всё на свой примитивный манер: итальяшка и докторишка наложили в штаны и предпочли отсидеться в тылу.

Я вздохнул еще раз и плеснул себе вина. Грубер поднял глаза на подошедшего Швенцля – тот, не понимая, о чем разговор, был заметно удивлен последними словами зондерфюрера.

– Присаживайтесь, всё в порядке, – успокоил его Грубер. – Предлагаю выпить за успехи наших предприятий и разойтись по домам. Уже на самом деле поздно. А нам с Флавио рано вставать.

От поездки в горы я не ждал ничего хорошего. Не говоря уже о перспективе схлопотать пулю от лесных разбойников. При одной лишь мысли о подобном исходе перед моим измученным умственным взором возникали скорбные физиономии Тарди и Елены. Признаюсь, мне легче было вынести мысль об их художествах в постели – какие бы фортели они там ни проделывали. Потому что плевать я хотел на их фортели, покуда я жив и сам могу кого-нибудь любить. Валю. Зорицу. Бьянку Гримальди.

Интересно, кстати, чем теперь занималась Бьянка? По-прежнему торговала книжным антиквариатом в лавке своего хитромудрого папаши, строя глазки университетским докторантам? Между прочим, ходили упорные слухи, что папашка тот был не вполне ариец, а его дедушка даже не был католиком. Что бы сказал на это оберштурмфюрер Лист? Подлая тевтонская скотина.

Суждение о скотстве Листа было последним проблеском моего засыпающего сознания. Мой сон, увы, оказался недолог. В полвторого ночи я проснулся. Выпил воды, попытался уснуть, но больше не смог. В полчетвертого утра появился сияющий Грубер. В камуфлированной брезентовой накидке и с ранцем в руках.

– Это вам, – объявил он, вытаскивая из ранца точно такую же накидку. – Хоть какая, а маскировка. Оружие проверили?

Я кивнул.

– Патронов достаточно? Какой у вас пистолет?

– «Парабеллум».

– Патроны попросим у наших полицейских чичероне. Впрочем, стрелять не придется. Больших операций нынче не проводится, всего лишь дежурная подчистка прифронтовой зоны. Маленькая прогулка, род экзотического туризма. Испытание на прочность. Кстати, вчера в пражском госпитале умер Гейдрих. Заражение крови, общее воспаление. Представляю, что теперь начнется. Тоже не спали всю ночь?

– Почти.

– А я и не пытался. Выходим. Юрген с машиной ждут.

«Мерседес» Грубера тоже изменил свой цвет, покрывшись подобно нам бурыми и зелеными маскировочными пятнами. Заметив мое изумление, Юрген довольно ухмыльнулся.

– Отличная краска, сохнет молниеносно.

– А старый цвет удастся восстановить? – обеспокоенно спросил я, вспомнив прежнее сияние нашего авто.

Юрген равнодушно махнул рукой и посмотрел на шефа.

– Восстанавливать будем в рейхе, – бодро сказал зондерфюрер. – А здесь светиться лаком ни к чему. Я уже давно хотел перекрасить нашу лошадку. Для прогулок с девицами окрас, пожалуй, не самый подходящий, но мы поедем в совсем другое место.

И мы поехали в совсем другое место. Нет нужды описывать нашу многочасовую дорогу. Сперва она вела меж лесистых холмов, затем петляла среди гор, сначала по шоссе, затем по каким-то сомнительным каменистым тропам, где казалось вполне естественным сверзиться в неожиданно возникавшую рядом пропасть. На дорожных постах к нам присоединялись новые люди и техника – и перед началом собственно операции наш караван состоял из бронеавтомобиля, десятка мотоциклов, двух грузовиков с солдатами и двух легковых авто – нашего «Мерседеса» и открытого «Опеля», в котором, словно бы позабыв о плачевной судьбе обергруппенфюрера Гейдриха, сидели два чина СС – хауптшарфюрер Хазе и унтерштурмфюрер Эренталь, как пояснил мне специальный фюрер Грубер.