Читаем без скачивания Рондо - Маргарита Гремпель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эх, Сергей Петрович, все равно жизнь стала другой! Посмотри, какая молодежь выросла! – он говорил мне о ней, о Пичугиной Валентине Петровне.
– Ну, тогда посмотри, какая растет молодежь в лице дочери Маскаевых! – ответил я.
После всех формальных протокольных процедур суда, хотя они все обязательны, судья спросил:
– Валентина Петровна, вы, наверное, кого-то знаете из присутствующих в зале суда или уже видели? Кроме адвоката, конечно, – судья умышленно подчеркивал, – раз адвокат вас пригласил, вы, безусловно, знакомы.
И Николай Викторович стал подозревать, что может произойти что-то неожиданное и неординарное. Нечто такое ему шептал или даже бормотал внутренний голос.
– Да, я видела вот эту девочку и ее маму, – объявила Валентина Петровна, – по крайне мере, мне их так представили. Документы я у них не проверяла. Но они Маскаевы, как знаю я.
– Ваша честь, разрешите мне задать такой же встречный вопрос потерпевшей стороне? – вступился Леха-адвокат, мой дорогой агент национальной безопасности.
Когда он мне все это пересказывал, у меня выступили слезы на глазах, и я понимал, что старею, потому что становлюсь сентиментальным.
– Да, пожалуйста! Что вы хотите спросить? – разрешил судья стороне защиты.
– А вы, Анастасия Петровна, и вы, Ирина, извините, Ирина Петровна! – он перечислил чету Маскаевых, кроме главы семейства. Тот сидел в зарешеченном месте, специально предназначенном для подсудимых в российских залах судебных заседаний. – Знаете ли вы эту женщину? Точнее, доктора, врача-гинеколога?
Ирина замешкалась, хотя и встала, опережая мать, а Анастасия Петровна, поднявшись, резко отрезала:
– Первый раз видим!
– Маскаев, – судья обратился к подсудимому, – встаньте! – Петр встал. – А вы знаете вот этих двух женщин? – судья показал на Анастасию Петровну и на их дочь Ирину. Он сделал сейчас все неосознанно, у него появились визуальные флэшбэки, связанные с работой когда-то следователем, или это было страшным ощущением дежавю, как будто в душе пробудились скрытые воспоминания детства.
– Да, – угрюмо промычал Петр Федорович, – это жена и дочь… мои.
– Тогда поясните, Валентина Петровна, почему вы их знаете, а они не запомнили вас? Они обращались к вам на прием? – так хотел смягчить ситуацию Сербенев и надеялся, что угадал. Но было не совсем ясно, в чью сторону он хотел все переориентировать.
– Нет, нет, не совсем так! Я участвовала в проведение судебно-медицинской экспертизы девочки, – своим ответом она ставила то ли точку, то ли знак вопроса. Повисла тишина. Адвокат приосанился. Сербенев замер в немой паузе. А прокурор чуть не сломал себе правый шейный позвонок, когда вытянул голову на новоиспеченного специалиста. – Я записала ее в наш журнал приема больных или просто пациенток. Я работаю в женской консультации и совмещаю дежурантом в стационаре. Данные о них я списала из постановления следователя. Меня с постановлением ознакомил судебный врач, Рондов Сергей Петрович! – открыто, без всяких ужимок, проговорила чистую правду молодой гинеколог.
– То есть, вы хотите сказать, что вы видели собственными глазами документ о назначении девочке судебно-медицинской экспертизы в нашем сердобском отделении? – переспросил судья.
– Да, и с привлечением для нее необходимых специалистов, – удивилась доктор от такого «таинства», скрытого вдруг от судебного процесса.
– Ваша честь! Позвольте мне задать вопрос свидетелю! – спросил разрешения защитник. Он спрашивал по всей форме судопроизводства в России за последние годы.
– Хорошо, спросите! – Сербенев все еще не понимал и только гадал, неужели Сунин использовал его втемную.
– Скажите, Валентина Петровна, вы, что определяли с экспертом и для каких целей он привлек вас? – Федорчук решил разорвать завесу тайны, разворошить кучу дерьма от Джумгара, раскрыть пока никому не понятную подоплеку в непростом деле.
Прокурор встал, тяжело поднял свою тушу, а вместе с ней и толстую задницу, чтобы воспрепятствовать дальнейшему опросу свидетеля:
– Стойте! Прекратите! Здесь должен, на этом месте, – он показал на Валентину Петровну, – стоять судебный врач! В первую очередь! А не гинекологи, к которым ходят все женщины!
– Сядьте, Андриан Анатольевич! Будет вам и судебный врач! – спокойно в очередной раз сказал Сербенев. И он перевел взгляд на доктора. – Валентина Петровна, мы хотим дослушать вас!
– Насколько я знаю, я не единственный гинеколог, кто участвовал в экспертизе, и от меня они собирались идти к хирургу, – пояснила доктор.
– Как узнал о вас адвокат, что вы участник половой экспертизы? – прищурил глаза Николай Викторович.
Адвокат хотел выкрикнуть, что задан некорректный или не валидный вопрос, но промолчал.
– Ничего удивительного, – продолжала Валентина Петровна, – я хорошо знаю жену Алексея Игоревича. И не выходя за рамки врачебной этики и тайны следствия, я обмолвилась ей как-то, что сейчас даже дети пишут заявления на своих родителей. Новое время! Новое поколение! И ничего более. Мы не обсуждали саму тему с ней. Независимо от меня поползли невероятные слухи по городу. Вот тогда, я думаю, и решил Алексей Игоревич прийти ко мне на работу с адвокатским запросом.
– Ваша честь! Не нужно искать в темной комнате черную кошку… Разрешите мне задать свидетелю главный вопрос, и тогда многое уже станет на свои места? – опять вмешался защитник.
Сербенев кивнул головой, что означало – разрешение. Только Леха не смог понять в этот раз, как секретарь суда запишет в протокол судебного заседания, что, мол, судья разрешил «кивком головы»? Федорчук невольно улыбнулся, а прокурор подумал, что он не улыбается, а ехидничает. И все выразилось в неуклюжей фигуре и злобном лице Яроша.
– Скажите, Валентина Петровна! Но ведь какие-то предварительные результаты при осмотре вы получили? Что-то поняли для себя? – Вел свою линию защитник Маскаева, так он определил направление главного удара.
– Она девственница! – заявила Валентина Петровна.
9
Для суда и для всех, кто был в зале, слова гинеколога стали громом среди ясного неба. Оно было событием из ряда вон выходящим. Что случилось впервые у Сербенева Николая Викторовича за всю его практику. Он не смог бы такого представить даже в страшном сне. Ему никогда не снились сны о работе. И сейчас оказался бы самый худший из снов, как он посадил невиновного человека. Но он слышал о таких сновидениях, которые мучили его коллег. Хотя он не всегда понимал, отчего судье испытывать подобные страхи, если дело ведет следственный комитет, а ему, судье, приходится лишь