Читаем без скачивания Фаворитка императора - Жюльетта Бенцони

Марианна не торопясь приблизилась к гробнице. Она сразу заметила ее красоту, столь необычную, что взгляд ее, равнодушно скользнув по великолепной картине, изображавшей Деву Марию с двумя святыми, приковался к гробнице и уже не мог оторваться. Она никогда не представляла себе, что гробница может обладать таким изяществом, таким очарованием чистоты и покоя. На окаймленной фризом с держащими гирлянды цветов ангелами плите покоилась молодая женщина в длинном платье, с маленькой собачкой у ног, со скрещенными на груди руками, гладко зачесанными волосами, открывавшими очаровательное лицо, которое Марианна долго созерцала, восхищаясь цветущей молодостью, с такой любовью воспроизведенной скульптором. Она не знала, кто была эта Илария, умершая четыре века назад, но почувствовала удивительную духовную близость с нею, хотя на этом тонком лице не отражались страдания, которые привели ее на пороге жизни в гробницу.

Чтобы побороть желание прикоснуться к рукам лежащей и неуместную, по ее мнению, чувствительность, Марианна поодаль преклонила колени, спрятала лицо в ладонях и попыталась молиться. Но ее сознание оставалось настороже. И она не вздрогнула, когда кто-то опустился на соседнюю скамеечку для молитв. Скосив глаза, она узнала крестного, несмотря на поднятый воротник черного плаща, почти закрывавший его лицо. Увидев, что она смотрит на него, он слегка улыбнулся.

– Вечерня сейчас закончится, – прошептал он. – Когда все уйдут, мы побеседуем.

Ожидание не было долгим. Через несколько минут священник покинул алтарь, унося ковчег. Мало-помалу церковь опустела. Слышался шум отодвигаемых скамеечек, удаляющихся шагов. Пришел сторож потушить свечи и лампу на хорах. Свет остался только в трансепте перед прекрасной статуей святого Жан-Батиста, очевидно, работы того же скульптора, что и гробница. Кардинал поднялся с колен и сел, жестом приглашая Марианну сделать то же. Она заговорила первая:

– Я прибыла, как вы мне это приказали…

– Нет, не приказал, – мягко поправил ее кардинал. – Я только просил тебя, ибо полагал, что в этом твое спасение. Ты приехала… одна?

– Одна! И вы предвидели это, не так ли? – добавила она с неуловимой горечью, не ускользнувшей, однако, от тонкого слуха прелата.

– Нет. Бог мне свидетель, что я предпочел бы увидеть тебя с человеком, который дал бы тебе возможность выполнить свой долг и одновременно удовлетворить твою привязанность. Но я вижу, что у тебя не было ни достаточно времени, ни, возможно, выбора. Тем не менее у меня такое ощущение, что ты сердишься на меня из-за положения, в котором оказалась?

– Я сержусь только на себя, крестный, уверяю вас. Скажите только, все ли в порядке? Мой брак…

– С англичанином? Надлежащим образом расторгнут, иначе тебе незачем было ехать сюда. Мне не составило большого труда добиться расторжения. Ввиду чрезвычайных обстоятельств, касающихся и Святого Отца, пришлось удовольствоваться малым трибуналом, чтобы вынести решение о твоем случае. Я на это и рассчитывал, ибо в противном случае мы не добились бы такого быстрого успеха! Затем я уведомил консисторию английской церкви о расторжении брака и написал нотариусу, который составлял контракт. Теперь ты свободна!

– Но на такое короткое время! Тем не менее я благодарна вам. Для меня это величайшая радость – быть свободной от унизительных цепей, и я буду вечно благодарить вас! Похоже, крестный, что вы стали весьма могущественной особой?

Несмотря на слабый свет, Марианна заметила на некрасивом лице кардинала улыбку.

– У меня нет другого могущества, кроме того, что приходит от Бога, Марианна. Готова ли ты сейчас слушать продолжение?

– Да… по крайней мере, я считаю так!

Странным казался этот диалог в пустом соборе. Они были одни, сидя бок о бок среди тьмы, где иногда отблеск пламени высвечивал один из висящих на стенах шедевров. Почему именно здесь, а не в комнате гостиницы, куда кардинал в своей гражданской одежде мог проникнуть так же легко, как и аббат Бишет, невзирая на присутствие солдат? Марианна слишком хорошо знала крестного, чтобы не сомневаться в том, что он обдуманно выбрал эту обстановку, может быть, для того, чтобы придать своего рода торжественность словам, которыми они обменяются. И, возможно, из-за этого он сейчас предался размышлениям. Кардинал закрыл глаза, склонил голову. Марианна подумала, что он молится, но ее измученные дорогой и беспокойством нервы были уже на пределе. Не в силах сдержать себя, она сухо проронила:

– Слушаю вас!

Он встал и, положив ей руку на плечо, мягко упрекнул:

– Ты нервничаешь, малютка, и это вполне естественно, но видишь ли, это на меня падет вся ответственность за то, что произойдет, и я обязан еще раз все обдумать… Теперь слушай, но прежде всего запомни, что ты не должна ни в чем огорчать человека, который собирается дать тебе свое имя. Между вами будет заключен союз. Однако вы никогда не составите супружеской пары, и именно это мучит меня, ибо служителю Бога не подобает способствовать заключению подобного брака. Но, сделав это, вы окажете взаимные услуги, ибо он спасет тебя и твоего ребенка от бесчестия, а ты дашь ему счастье, на которое он больше не надеялся. Благодаря тебе благородное имя, обреченное им на исчезновение, не угаснет с ним.

– А разве этот человек не способен… иметь ребенка? Он слишком стар?

– Ни то, ни другое, но произвести потомство – вещь для него немыслимая, просто ужасающая. Он мог бы, конечно, усыновить какого-нибудь другого ребенка, но его останавливает опасение привить к старому семейному дереву вульгарный росток. Ты принесешь ему смешанную с лучшей кровью Франции не только кровь Императора, но и человека, которым он восхищается больше всех в мире. Завтра, Марианна, ты выйдешь замуж за князя Коррадо Сант'Анна…

Забыв, где она находится, Марианна вскрикнула.

– Он? Человек, которого никто и никогда не видел?

Лицо кардинала окаменело. В синих глазах сверкнули молнии.

– Откуда ты знаешь? Кто говорил тебе о нем?

В нескольких словах она описала сцену, невольной свидетельницей которой она была в гостинице. Закончив рассказ, она добавила:

– Говорят, что он поражен ужасной болезнью и из-за этого так тщательно скрывается, говорят даже, что он безумен.

– Никому никогда не удавалось сковать язык людей, а тем более их воображение. Нет, он не безумен. Что касается причины его добровольного затворничества, я не вправе раскрыть ее тебе. Это его тайна. Возможно, он откроет ее тебе когда-нибудь, если сочтет нужным, но это меня сильно удивило бы! Знай только, что им движут побуждения, не просто достойные уважения, но очень благородные.

– Однако… если мы должны будем заключить союз, я, по меньшей мере, обязана увидеть его!