Читаем без скачивания Что движет солнце и светила (сборник) - Николай Семченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выдумщиком был этот Буратина. В сухом листочке березы чудился ему целый лес, а в тонком и пушистом неведомом злаке — похожем, правда, на уменьшенную копию бурундучьего хвоста — он видел веселое летнее разнотравье. Но в тот вечер, когда незваным пришел он в наш дом, вдруг почудился дразнящий весенний аромат — легкий, как грусть, как тень облака на лице, и в ответ на наши недоуменные взгляды Буратина вынул из-за пазухи ветку рододендрона.
В его тугих, с темно-зеленым глянцем листьях притаились бутоны. Из них торчали желтые клювики будущих лепестков. Лариса ойкнула н сказала, что ни за что бы не подумала, что рододендроны зимуют под снегом, в сорокаградусные-то морозы — и с зелеными листьями, готовые расцвести!
Буратина, оглядевшись, приметил хрустальную вазу и поставил в нее эту ветку. Потом мы пили чай, ели домашнее печенье и говорили о всякой всячине, пока Лариса не спросила, что такое Буратина вытворяет с женщинами, и хихикнула.
Он замолчал, опустил голову и тихо, чуть слышно сказал: «Разговариваю. Они ведь забыли, что женщина — это красота, любовь и жизнь». Он ушел, а наутро, в воскресенье, мы узнали: его не стало.
Буратина проходил у Дома культуры мимо полуразвалившегося сарая; кто-то в нем возился, и слышались стон и глухое рыдание.
Буратина шагнул туда и увидел местного бича Афоню: заломив какой-то женщине руки, согнув ее, он прижимался к ней — большой, в распахнутой овчинной бекеше; бормотал мужик гнусные слова и, возбуждаясь от их непотребного, животного смысла, опрокидывал женщину на темный, в грязных клочьях соломы снег. Буратина ткнул кулаком в его спину, и Афоня, пьяный и от борьбы озверевший, повернул голову, ругнулся и ударил нежданного свидетеля ногой в живот.
Буратина устоял, но, никогда не дравшийся, он не знал, как опасна сволочь, которой что-то мешают делать, и потому, согнувшись от острой боли, он снова ударил Афоню кулаком по спине, и еще раз, и еще. Тогда бич, удерживая женщину одной рукой, развернулся и, натренированный в драках с себе подобными, резко, наотмашь саданул Буратину в лицо и, когда тот упал, топтал и мял его ногами, пока не устал.
Обезумевшая от страха, запаха пота и крови, женщина уже не могла кричать — только тихо, протяжно стонала, и тогда Афоня, распаленный дракой, толкнул ее на снег рядом с Буратиной и, мокрый, запаренный в овчине, обрушился сверху. Но Буратина очнулся и смог-таки дотянуться до Афони. Его руки сцепились на шее бича, и как тот ни вырывался, сколько ни бил Буратину головой о землю, так и задохнулся, извиваясь в его неразомкнувшемся объятии.
Когда женщина сумела выбраться из сарая и прибежала в милицию, дежурный ничего от нее не мог добиться — она мычала, мотала головой и тянула его за собой. Но помочь Буратине уже не смогли: кровоизлияние в мозг, перелом основания черепа.
Той женщиной была Людмила. И Буратина ее узнал, потому что назвал по имени, сказал; «Ничего, Люда, держись, нас двое, ничего не бойся». И ударил Афоню…
Буратиной прозвала Буратину она, Люда. Ведь у него был длинный, острый нос и черные глаза-пуговицы, и ходил он в вязаной шапочке с помпончиком. Худой, нескладный, он никогда не смотрел себе под ноги — вечно спотыкался и при этом смеялся то ли от веселых своих мыслей, то ли от неловкости. Люда, вообще-то, хотела сказать «дурачина», но у нее почему-то вырвалось: «Буратина».
А мы с Ларисой в тот год уехали к морю, и ели шашлыки, и смотрели на чаек, и лежали на золотом песке, а про Буратину вспомнили, когда вернулись обратно и увидели Люду.
Она шла по улице и, спотыкаясь, смотрела в небо. Там плыли два облака: одно — похожее на жирафа, другое — не понять на что, то ли заяц, то ли евражка. Удивительно! И почему это мы никогда не смотрели раньше на небо?
ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА
Из цикла «Рассказы просто так»
На улице он сразу закурил, торопливо, жадно глотая дым. Сердце неприятно защемило, и мужчина бросил окурок в снег. «Все! Хватит», — решил он.
На главной улице города горели огни, светились неоновые рекламы. Навстречу ему попадались все больше молодые пары — девушки свободно, не стесняясь, прижимались к парням. Как-то незаметно, отрешенно скользили мимо одиночки. Он нахлобучил шапку на лоб — холодно!! Дошел до центрального гастронома и тут вспомнил, что забыл купить хлеб. Торопливо забежал в уютный, теплый зал, не выбирая, схватил батон, машинально расплатился, глядя на часы, — господи, как поздно, опять придется что-то придумывать, объяснять, говорить, что играл в шахматы с Димой, не было автобуса… Снова закурил, зябко ежась, и опять бросил окурок: «Хватит! Пора кончать, пора…»
Дина, казалось, ждала его у двери — только хотел осторожненько сунуть ключ в замок, как тот щелкнул, и дверь открылась… «Наконец-то! А я звоню-звоню на работу — молчание… Ты хоть бы предупреждал меня, что задержишься… У Димы сидел? И когда только ему поставят телефон — хоть бы спокойна была, зная, что ты у него…» Жена обняла его, торопливо что-то говорила, а он с раздражением думал, что вот распустила телячьи нежности, а в кухне, наверное, опять пусто — придется сидеть и ждать, пока Дина приготовит хотя бы глазунью.
Он никак не мог понять, почему жена не занимается ужином, пока он не вернется домой. Может сидеть просто так на диване, уставясь на экран телевизора, или слоняться по квартире — даже пыль не вытрет, ждет, когда он придет. Бывает, сядет в кресло с новым журналом, а она зовет: «Андрей! Иди ко мне, поговорим…»
И приходится идти на кухню, невпопад говорить «да» — «нет», уткнувшись в журнал. Жена его любила, и он это знал. Только не знал, как себя вести…
И в этот раз дождался, когда поджарятся гренки, вымыл руки, ел, говорил, улыбался, намазывал на батон масло, пил чай, смотрел на руки жены, а сам думал: «Нет, это невыносимо… Надо кончать такую жизнь…»
Проснувшись ночью, он впервые после многих-многих других ночей услышал ее тело, уловил какой-то особенный, терпкий запах волос и осторожно, чтобы не разбудить, стал целовать шею, руки, грудь. И она проснулась…
«Ты что, Андрей?» — удивленно шепнула Дина, и прижала его голову к себе, и взъерошила ему волосы, и Андрею показалось: сейчас, вот-вот он заплачет…
А утром он поднял телефонную трубку, услышал знакомый голос — веселый, певучий, лукавый… «Нормально дошел… Все хорошо… Не знаю, Ира… Может быть… Ну, не дуйся, зайчик… Загляну, наверное, как всегда — через день…» Другая женщина засмеялась, он с тоской зажег сигарету и курил до тех пор, пока не обжег пальцы…
КРАСНЫЙ КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ
Затрещал телефон, и мужчина привычно снял трубку: в это время всегда звонила жена.
— Привет! Нашёл окорок в холодильнике? Перекусил?
— Да.
— Я задержусь. У нас тут масса заморочек. Не успеваем отчёт сделать…
— Понял.
— И еще, лапусенька миленький, если звякнет Мила, передай: буду завтра договариваться насчет поставок для её аптеки. Нужного человека сегодня не отыскала.
— Да.
— Ну, не хмурься там, смотри телевизор. Сегодня, говорят, интересный сериал по сотовому телевидению — на пятом канале. И не кури в бронзовую пепельницу. В неё, между прочим, один из великих князей когда-то курил… Теперь, ох, нужно думать, как антиквариатчицу задобрить, чтобы она про хорошие вещички успевала мне шепнуть. Ну, чао!
Резко забили-застучали короткие гудки, и мужчина устало опустил трубку, потом он прошёл на кухню, налил чая в красивую фарфоровую чашку и, вернувшись в комнату, поставил её на льняную салфетку, предусмотрительно расстеленную на журнальном столике. Поморщившись, он включил телевизор — и экран вспыхнул разноцветьем красок: аллея, золотистая дорожка, мокрая рябинка, красные листья клёна на зелёной траве…
Мужчина закурил, озорно улыбнулся какой-то своей мысли и — бросил спичку в бронзовую пепельницу. Потом подошёл к телефону, снял трубку и накрыл её носовым платком:
— Алёу! Валентина Николаевна! Не узнаёте? Как же, как же, в ваших поклонниках можно заблудиться, как в корабельной роще. Что вы, не разыгрываю! Вы — лучшая женщина на свете… Опять узнала! Я же платком трубку закрыл, чтобы изменить голос… Валечка, какая осень на улицах бродит, какая осень! Давай погуляем сегодня вечерам, а? Я тебе найду самый красивый на свете кленовый лист! И ещё купим астры у той старушка на углу Муравьева-Амурского и Шеронова. Помнишь, я у неё первый букет для тебя три года и четыре месяца тому назад купил, и стоял у почтамта, и не знал, куда от смущенья деться: жених!.. Ты помнишь? Ну, извини… Понимаю, что тебе не до сантиментов… Когда ты задерживаешься, я всегда боюсь: вдруг тебя увезла «неотложка» или ещё что-нибудь случилось… Ну-ну, не буду больше. Я просто соскучился. Жду!
Он положил трубку, вздохнул, подошёл к окну. Тополь напротив их подъезда весь пожелтел, но листьев на тротуаре не было: добросовестный дворник тщательно их подмёл. Он подумал, что в японских садах осенние листья специально разбрасывают по дорожкам — для красоты и гармонии.
