Читаем без скачивания Европейская мечта. Переизобретение нации - Алейда Ассман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Флаг в США не только главный объект в повседневном ритуале исповедуемой нации, он стал еще и символом гражданского протеста. Это проявилось, например, после того, как 30 апреля 1970 года президент Ричард Никсон выступил с телевизионным обращением, в котором попросил американский народ поддержать его намерение распространить войну во Вьетнаме на Камбоджу. Он ни словом не обмолвился о военной эскалации, о войне и насилии, но говорил – как в оруэлловском зазеркалье – о «мире, свободе и справедливости». Уже на следующий день с акцией протеста выступили студенты Кентского университета в Огайо. В знак своего несогласия они сожгли на территории кампуса национальные флаги и экземпляры американской конституции. Но это был не акт кощунства, а знак протеста во имя мира с Вьетнамом. «Не от моего имени» – так называется песня певца Бодо Вартке[429]. Аналогичный сигнал посылали студенты в американском кампусе и этим дистанцировались от своего государства и его злоупотреблений основополагающими ценностями и символами. Спустя три дня конфликт обострился. Вызванное подразделение национальной гвардии застрелило четырех и ранило тринадцать безоружных студентов. Стрелявших так и не привлекли к ответственности.
Если в американских школах и общественных зданиях флаги обычный атрибут, то в Германии их увидишь редко. Поэтому здесь дискуссии ведутся о присутствии не столько национальных символов, сколько символов религиозных вроде креста, платка или кипы. В Германии национальный флаг встретишь гораздо реже, чем флаги, цвета и аксессуары футбольных клубов. Но с точки зрения еврейского меньшинства, считает поэт Макс Чоллек, все выглядит иначе. Он описывает 2006-й – год чемпионата мира по футболу в Германии с его «черно-красно-золотым угаром» как «травматическую дату в немецкой истории», прямо связывая ее с 2017 годом и появлением в бундестаге АдГ. Он с ностальгией вспоминает: «В девяностые я чувствовал себя прекрасно, никаких болей по поводу угнетенного национализма, никакой ломки из-за изъятых национальных флагов»[430]. Вполне понятно, что в еврейских семьях из поколения в поколение все немецкие знаки и символы национального передавались как травматический опыт. Размахивание немецкими флагами на чемпионате мира по футболу Чоллек воспринимал как травму разделения и дискриминации. «Я и мои друзья не тосковали по флагам. Вы по ним истосковались. Вы раскрасили ими свои щеки. Вы вскакивали в пивных на скамейки и распевали национальный гимн. В торжествующей толпе и в бойких газетных отчетах вы радовались тому, что Германия, наконец, вновь стала страной, которой можно гордиться»[431]. Глубоко спрятанный в памяти кошмар прошлого с национальным флагом неожиданно вторгся в реальность, подтверждая подозрение в том, что в этой стране ничего не изменилось: новые немцы – это старые немцы. Несколько иначе видел ту же картину Джеки Дрекслер, музыкант и сын еврея, пережившего Холокост, который рассказал о своем представлении Германии в радиоцикле Denk ich an Deutschland («Когда я думаю о Германии») на «Дойчландфунк». Он тоже упомянул флаг, но явно без тени травмы. «Это страна, где реют флаги, но только в автокортежах после футбольных матчей»[432].
Еще один национальный символ – «Песнь немцев». Гимном регулярно в полночь заканчивается радиовещание, правда, исполняется он без слов. Если иногда и доходит до совместного пения, то этот порыв довольно слабый, а знание текста сомнительно. В Германии не так много поводов петь хором; исключение – игры национальной сборной по футболу. По-другому дело обстоит в соседних странах, где гимн поют гораздо чаще и с большим задором. «Песнь немцев» – это важный исторический документ, но подходит ли он в качестве общего исповедания в настоящем и будущем? Гимн, написанный в 1841 году, оказался востребованным много лет спустя, лишь в 1922 году в годы Веймарской республики, впервые закрепившей основные демократические права в конституции. Тогда «Песнь» подошла. При нацистах гимн исполнялся до 1945 года. В это время гипербола первой строфы («Deutschland, Deutschland über alles, / Über alles in der Welt» – «Германия, Германия превыше всего, / Превыше всего в мире») была реализована с чудовищной буквальностью, а смысл третьей строфы («Einigkeit und Recht und Freiheit» – «Единство, закон и свобода») полностью выхолощен. Когда канцлер Конрад Аденауэр предложил в 1952 году возродить гимн, президент Теодор Хойс высказал серьезные сомнения, но потом уступил, ограничив гимн третьей строфой. В таком виде он снова исполняется и после 1991 года. С 1841 года политическая система Германии радикально изменялась пять раз, но гимн остается неизменным. Что это значит для немецкой идентичности? Затруднения очевидны. Каролин Эмке так описала свое отношение к гимну и флагу: «Я никогда не пела и не буду петь немецкий гимн; я никогда не размахивала и не буду размахивать немецким флагом. Я знаю, что строфа и ее смысл не отягчены виной, так же как флаг и его цвета – но все же мне от них не по себе. Как и все эти понятия „родина“, „отечество“, „патриотизм“, „гордость за Германию“, которые в последнее время мне все настойчивей напоминают, что я должна что-то чувствовать, что не чувствовать – это недуг, а чувствовать – норма»[433].
У меня не было возможности размахивать немецким флагом, но «Песнь немцев», хотя и очень редко, мне приходилось подпевать вместе с другими. Признаюсь, произносить слова национального гимна мне становится все труднее. Слово «Отечество» больше не входит в лексикон моего поколения, а «по-братски» я автоматически заменяю выражением «по-сестрински». Я даже написала об этом президенту ФРГ Франку-Вальтеру Штайнмайеру и предложила ему заказать новые слова для «Песни». Может быть, Бодо Вертке?
Коллективная самосакрализация и сакральность личности
Кто и что священно – коллектив, личность, текст, предмет, событие, идея? Как мы видели, священное играет важную роль в дискурсе националистов при формировании национального нарратива. Не дискредитируется ли этим священное в политике и обществе? Существуют ли еще формы, в которых священное может быть не только терпимо, но и действенно в секулярном обществе?
В связи с этими вопросами уместно прислушаться к совету философа религии. Ханс Йоас посвятил священному две книги: «Священность личности» (2011) и «Власть священного» (2017)[434]. Для нас особенно актуален вопрос о том, в какой форме священное дошло до наших дней и как оно действует. Об этом последняя глава его книги «Власть священного» – «Священное и власть. Коллективная самосакрализация и ее преодоление». Йоас отмечает общую склонность людей канонизировать все что угодно: «Канонизировать можно
