Читаем без скачивания История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский

немедля созвал сейм в Лемзале. На чем он решил, нам неизвестно; но вскоре затем в Дерпт прибыл от новгородских наместников посол Келарь Терпигорев за подтверждением перемирного договора. В епископском совете долго рассуждали и спорили о том, как поступить. Канцлер епископа Гольцшир предложил привесить свои печати к договорной грамоте, но в действительности дани не платить, а представить это дело тотчас на решение императора, как своего верховного ленного государя. «Московский царь ведь мужик (ein Baur); он не поймет, что мы передаем дело в имперский каммергерихт, который все это постановление отменит», — пояснил канцлер. Мысль показалась удачной. К договорной грамоте привесили новые печати, возвратили русскому послу и тут же в его присутствии начали писать прогестацию на имя императора. «Что это один говорит, а другие записывают?» — спросил Терпигорев. Когда ему объяснили, в чем дело, он заметил: «А какое дело моему государю до императора? Не станете ему дани платить, он сам ее возьмет». Пришед к себе домой в сопровождении епископских гоф-юнкеров, Терпигорев вынул из-за пазухи договорную грамоту и приказал своему подьячему завернуть ее в шелковый платок, уложить в ящик, обитый сукном; причем шутя заметил: «Смотри береги этого теленка, чтобы он вырос велик и разжирел».

Со времени первого прибытия ливонских послов в Москву протекло три года. В это время возникла и успела окончиться война Густава Вазы с Иоанном IV. Ливония, как мы видели, не двинулась на помощь Густаву; в ней самой произошло тогда подобное междоусобие вследствие борьбы между светской и духовной властию. В 1546 году на Вольмарском сейме постановлено было, чтобы впредь архиепископ, епископы и магистр не назначали себе в коадъюторы или преемники лиц из германских владетельных домов. Сам архиепископ Вильгельм подписал это постановление; но в 1554 году он вдруг назначил своим коадъютором семнадцатилетнего Христофа, герцога Мекленбургского, своего родственника, призвал его в Ливонию и передал ему некоторые из своих замков. Орден решительно восстал против такого незаконного поступка. Магистр фон Гален созвал сейм в Вендене, где сословия решили употребить силу против архиепископа и его коадъютора. Для найма ратных людей магистр отправил в Германию молодого динабургского комтура Готгарда Кетлера, бывшего родом из Вестфалии. Началась междоусобная война. Ландмаршал фон Минстер, раздраженный тем, что магистр назначил своим коадъютором не его, а феллинского комтура Фирстенберга, принял сторону архиепископа. Город Рига и дерптский епископ держали сторону ордена. Фирстенберг осадил Кокенгузен и взял в плен архиепископа вместе с его коадъютором; их посадили под стражу. Но за них вступился король Польский Сигизмунд Август, родственник Вильгельма, и потребовал их освобождения, в чем получил отказ. К этому поводу присоединилось еще случайное убийство на ливонской границе польского гонца Ланского. Сам король с большим польско-литовским войском вступил в пределы Ливонии. Орден оказался не в силах ему сопротивляться. Новый магистр Фирстенберг (фон Гален между тем умер) у курляндского местечка Позволяя, близ замка Бауске, заключил мир с королем (в сентябре 1557 г.): архиепископ и его коадъютор были вполне восстановлены в своих правах. Эти события ясно показали упадок Ливонского ордена и его военную несостоятельность. Чтобы предотвратить опасность, грозившую со стороны московского государя, магистр вскоре после Позвольского мира поспешил заключить с Сигизмундом Августом, как с великим князем Литовским, оборонительный и наступательный союз. Один уже этот союз давал московскому царю повод к войне, так как был нарушением прямой статьи пятнадцатилетнего перемирия.

В феврале 1557 года в Москву прибыли ливонские послы. Трехлетний срок для внесения дани истекал; но они явились сюда не с деньгами, а с просьбой о сложении дани с дерптского епископа. Царь не пустил к себе на глаза этого посольства, а через тех же Алексея Адашева и дьяка Висковатого велел отвечать, что он сам будет искать на магистре и на всей Ливонской земле за ее неисправление. Послы уехали. Дорогой они ясно поняли, что москвитяне готовятся к войне: в известных расстояниях видны были новопостроенные ямские дворы с помещениями для большого количества лошадей; к западной границе тянулись санные обозы со съестными и военными припасами. Вслед за послами царь отправил окольничего князя Шастунова с товарищами строить на устье Наровы ниже Ивангорода «корабельное пристанище» или гавань; причем запретил новгородским, псковским и ивангородским купцам ездить с товарами к немцам. Испуганные сими приготовлениями, ливонцы в декабре того же 1557 года вновь прислали посольство с предложением внести за прежние годы одну определенную сумму в 45 000 ефимков (или 18 000 московских рублей), а впредь с Юрьева ежегодно брать по тысяче угорских золотых. Царь согласился; но, когда от послов потребовали денег, их не оказалось. По известию ливонских летописцев, послы понадеялись на обещание московских купцов дать им денег взаймы; ибо для русских купцов торговля с Ливонией была выгодна, и они не желали войны. Но царь будто бы под страхом смертной казни запретил своим купцам ссудить немцев деньгами. Напрасно послы просили оставить их самих заложниками, пока деньги будут доставлены из Ливонии. Царь не соглашался ни на какие отсрочки. Очевидно, он уже решил войну бесповоротно. Послы уехали; говорят, на прощание их посадили обедать и подали пустые блюда в знак того, что они приехали с пустыми руками[39].

В январе 1558 года русские воеводы вторглись в Ливонию. Русское войско, простиравшееся до 40 000 и заключавшее в себе отряды хищных касимовских и казанских татар и пятигорских черкес, состояло под главным начальством известного касимовского хана Шиг-Алея; а товарищами его были Михаил Васильевич Глинский, дядя царя, и Даниил Романович, царский шурин. Воеводы имели наказ не заниматься осадой городов и замков, а только повоевать, то есть опустошить, неприятельские волости, что и было исполнено в точности. Войска наши, разделясь на несколько отрядов, прошли Ливонию на полтораста верст в длину параллельно с литовским рубежом и на сто верст в ширину; деревни и посады они сжигали, скот и хлебные запасы истребляли, стариков и детей убивали, но молодых забирали в плен; причем, по словам ливонских летописцев, совершали ужасные варварства. Местами немцы пытались обороняться в открытом поле, но были везде побиваемы по своей малочисленности. Дошедши недалеко до Риги и Ревеля, русское войско повернуло назад и вышло в Псковскою область, обремененное огромной добычей; ибо страна была до того времени богатая и цветущая. По выходе из Ливонии, Шиг-Алей с воеводами послал к магистру грамоту (конечно, сочиненную в Москве), в которой говорилось, что государь Московский присылал свою рать покарать ливонцев за их неисправление и что если они повинятся и пришлют челобитье, то воеводы готовы