Читаем без скачивания Белые тени - Иван Дорба

Ирен только всплеснула руками и кинулась вызывать врача. Потом пришлось ехать в больницу, где мужу наложили гипс и заклеили пластырем щеку и лоб,

— Когда операция была уже закончена, — рассказывал он жене, морщась от боли, — на нас вдруг напал какой-то монстр, какое-то чудовище и раскидал нас как щенков. Я еще легко отделался. Жаль Вихрастого — пришлось пустить по течению. А что делать? Полиция, следствие! Только этого не хватало! Досталось и Доске. Уверял, будто пырнул нападающего ножом, но я не верю. Когда после удара я отлетел в кусты — слава богу глаза целые, — то видел, как богатырь помогал нести Хованского в тот ресторан... Доннерветтер!

— А ты прятался в кустах? — спросила Ирен.

— Что делать? «Жизнь наша пир: с приветной лаской фортуна отворяет зал, Амур распоряжает пляской, приходит смерть, и кончен бал». Умирать я, мадам, еще не собираюсь. Вот так-то, мой друг! — и глубоко задумался.

Ирен поднялась, как-то странно посмотрела на него и вышла из комнаты. А он, проводив ее равнодушным взглядом, с циничным безразличием констатировал: «Опять неудача».

Способный мальчик, оболваненный психологической муштрой морского кадетского корпуса, подавлявшей всякую попытку к самостоятельному мышлению, он уже в тринадцать лет утратил веру в справедливость. Позднее, уже как разведчик, Берендс понял, что живет в мире, где люди следят друг за другом по принуждению или добровольно, где донос перестал быть пороком, а является актом патриотизма. Все то, что передала ему мать, с годами в нем погасло. Поблекло чувство прекрасного, злого и доброго. Он презирал книги и человеческую мудрость и не знал, когда нужно смеяться, а когда плакать. Став слугою «великого рейха», он научился воспевать их фальшивое, бездушное сектантство, хотя отлично видел тупость и невежество фюреров, больших и малых, которые за несколько лет своего владычества превратились в карьеристов, демагогов, преступников, коварных и жестоких изуверов и палачей.

После его «женитьбы» дети отошли от него, и последний теплящийся в тайниках души светильник погас. Жить было скучно и противно, умирать — страшно. Он понимал, что истина всегда конкретна, что сегодняшнее добро может завтра оказаться злом. Он понимал, что народы уже добираются до сути нацизма, и если немцы еще находятся под его гипнозом, то надолго ли? Молох требовал жертв. «Аншлюссы» и «лебенсраум», и «блицкриги» — только они могли еще удержать подобный режим, только они могли держать в трансе народ, приучать его к запаху крови, сладости насилия, торжеству темных инстинктов, к зверству и жестокости. Но Берендсу было еще неясно: кто победит в грядущей большой войне? Ему хотелось, чтобы войну выиграли фашисты.

«Что делать, если Хованский заставит работать на американскую разведку?» — спрашивал он себя, предполагая, что Алексей служит американцам.

Шли дни, слагаясь в недели и месяцы. Алексей по-прежнему захаживал изредка к ним на субботники-рауты и как ни в чем не бывало разговаривал о разных пустяках.

«Пустозвоны действуют на эмоции, а молчальники на сознание», — замечал Берендс про себя после встречи с Хованским. И спрашивал Ирен:

— Когда же он наконец заговорит? Должно же это рано или поздно случиться! — И, взвесив все «за» и «против», уже который раз приходил к заключению:

«Такова, знать, моя судьба — быть разведчиком с двойным дном! Доннерветтер!»

Деятельность Олега Чегодова как начальника контрразведки НТСНП свелась с началом войны к минимуму. Повсюду вводилась цензура, письма подвергались перлюстрации. Началась шпиономания. В союзе наметился раскол. Если вчера, чувствуя никчемность собственного существования и неуверенность в завтрашнем дне, молодые русские люди за рубежом, мучаясь извечным вопросом: «Чем жить?», бежали от самих себя в НТСНП, в Имперский союз, к младороссам или еще в какую-нибудь организацию, то сегодня все усложнилось. Грянула война. Все понимали, что она перерастет в мировую, что на карту поставлены судьбы государств, в том числе и Советского Союза. И все больше убеждались, что «бредовые» идеи нацизма не «увлечение незрелого ума», не «детская корь», а весьма последовательный и очень страшный план, который скрупулезно, по рецепту «Майн кампф», будет доведен с немецким педантизмом до конца.

«Кто победит в грядущей схватке?» — вопрос, который задавали себе неоднократно и вожаки НТСНП. «Капиталистический строй изжил себя, его слабость проявляется во всем! — утверждал Байдалаков. — Фашизм и только фашизм освободит Россию от большевиков!» — «Англия никогда еще не проигрывала кампании, — возражал ему Георгиевский, — у нее сильные союзники. Если понадобится, Рузвельт найдет повод начать войну». — «Гитлер не круглый идиот. Не сомневаюсь, что, когда начнется война немцев с большевиками, Гитлер победит СССР, а затем примирится с Англией и США, и мы, белоэмигранты, в любом случае окажемся в выигрыше», — уверял Кирилл Вергун.

В 1939 году в НТСНП еще колебались.

Из тех же соображений: «Кто победит?» — «Сектор закрытой работы» перешел в ведение Околова, властного, самоуверенного, понюхавшего пороху, связанного с разведками ряда стран. Деятельность секретных филиалов теперь сводилась только к вербовке возможно большего количества людей для переброски в СССР.

Хованскому оставалось одно: найти пути к проникновению в «Закрытый сектор» НТСНП, в его «святая святых», и узнать истинных его хозяев. Вот почему в первой же партии перебрасываемых из Белграда в Бухарест «офицеров революции» выехал Олег Чегодов.

Алексей дал согласие на его отъезд скрепя сердце. Вынуждали обстоятельства, прежде всего нужно было наладить бесперебойную связь с Центром, которая стала весьма нерегулярна после убийства Ивана Абросимовича, потом ввести в курс дел недавно прибывшего из Москвы в Бухарест товарища, своего бывшего подчиненного, честного, но, пожалуй, несколько примитивного парня, который делил людей на две категории: овец и козлищ, и одних возносил в царство небесное, а других ввергал в геенну огненную. И наконец, следовало удовлетворить просьбу самого Чегодова.

Жизнь его по многим причинам сложилась неудачно. Олег был в отличие от многих сверстников сравнительно обеспечен, здоров, неглуп, пользовался авторитетом у товарищей, успехом у девушек и молодых женщин, благосклонностью старших, но временами его охватывало острое чувство внутренней неудовлетворенности, доходившей до отчаяния. Под внешним благополучием таилось какое-то отвратительное ощущение постоянного, где-то под спудом, душевного разлада и досады на себя и свои нередко безрассудные поступки.

Разладу этому способствовали и вечное чувство неполноценности, присущее каждому изгнаннику на чужбине; и некоторая двойственность во взглядах на Советский Союз и события, которые в нем происходили (ведь Олег не бывал в новой России); и несвойственное его возрасту болезненно-острое реагирование на ложь, грубость и несправедливость; и, наконец, неудачная женитьба, потом развод и досада на себя, собственное недомыслие, на то, что жизненный бой, первый бой, так неразумно проигран.

Он тянулся к Алексею Хованскому. И вскоре под его влиянием обрел себя и задался целью начать все сначала там, в России! По его же совету Чегодов вступил в ряды НТСНП, а спустя немного времени возглавил так называемую контрразведку союза. Он окреп душой, бесила только слепота товарищей да смущали порой ошеломляющие блицкриги нацизма, кажущаяся уступчивость Советского Союза немцам, заключение с Германией пакта о ненападении; растерянность Антанты, смятение на Балканах и торжество злобствующей белой эмиграции, которая, точно воронье перед снегом, каркала во все горло, предвещая скорую гибель коммунизма.

Но теперь Олег уже все яростней ненавидел самоуверенных пустозвонов НТСНП. Ему удалось сколотить небольшой костяк из товарищей, которые согласились помогать Советскому Союзу.

29 февраля 1940 года с группой, возглавляемой. Околовым, Олег Чегодов выехал из Белграда в Румынию, навсегда распростившись со всем, чем жил до сих пор столько лет: со страной, которая так радушно приютила его, с красотами, чудесным, мужественным народом, благополучным старым укладом, с добрым учителем и другом Алексеем Хованским, с родными, близкими и товарищами, со всем, что было мило некогда сердцу... Распрощался мысленно, с затаенной грустью.

Никто не должен был знать, когда и куда он уезжает.

Эпилог

Шел 1940 год. Война в Западной Европе полыхала вовсю. Гитлеровские орды захватили Данию и Норвегию, Нидерланды, Бельгию и Люксембург, сбросили в море у Дюнкерка английскую армию. 22 июня капитулировала Франция.

На Востоке, после разгрома Красной Армией финляндских войск Маннергейма, 12 марта 1940 года был заключен мирный договор. В июле народы Латвии, Литвы и Эстонии провозгласили Советскую власть. 28 июня в состав СССР вошли Бессарабия и Северная Буковина.