Читаем без скачивания Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи - Борис Соколов

Не вызывает доверия рассказ Георгия Константиновича об обсуждении итогов оперативно-стратегических игр у Сталина. Если генсек столь критически относился к поведению Павлова во время игры, то, спрашивается, почему же он не только оставил Дмитрия Григорьевича командующим Западным особым военным округом, но и в следующем месяце присвоил ему звание генерала армии? Вряд ли бы Сталин допустил, чтобы одним из важнейших округов командовал человек, в чьих военных способностях он сомневался.

И большое выступление Жукова, полное страстных призывов строить укрепрайоны не ближе чем в 100 километрах от границы, — скорее всего, плод его собственной фантазии. Ведь и предыдущие беседы со Сталиным, и существовавшие к тому времени планы стратегического развертывания на Западе, наконец, сам ход только что проведенных игр доказывали: Красная Армия собиралась наступать, а не обороняться. УРы же в глубине собственной территории нужны только той армии, которая не собирается нападать первой, а при нападении противника планирует держать основные силы на линии укрепленных районов на значительном расстоянии от границы. Там с подходом резервов можно остановить неприятеля, а затем контрударом обратить вспять. Но совсем не так собирались действовать Сталин, Тимошенко и сам Жуков. Январские игры отнюдь не были репетицией катастрофы июня 41-го, как думает П.Н. Бобылев. Они представляли собой репетицию будущего советского вторжения в Западную Европу. Но пропагандистский стереотип требовал, чтобы Красная Армия всегда наносила удар в ответ на «империалистическую агрессию». Поэтому-то и были даны вводные сведения о нападении на СССР «западных», «юго-западных» и «южных». Чтобы у участвовавших в играх красных командиров не возникало подозрений, будто советская миролюбивая политика — всего лишь ширма для экспансионистских планов. Хотя высшие военачальники, вроде Жукова, не могли не знать правды. На практике в ходе обеих игр отрабатывалось только вторжение советских войск на сопредельные территории. Выступление же по поводу укрепленных районов было сочинено маршалом, чтобы создать у читателей впечатление, будто в проведенных играх «восточные» (Красная Армия) оборонялись, а «западные» (вермахт) — наступали.

Советские дивизии («восточные») по своей боеспособности принимались равными немецким дивизиям («западным»), что, как показал опыт Великой Отечественной войны, было большой натяжкой. В действительности, в вермахте солдаты и командиры всех уровней были подготовлены гораздо лучше, чем в Красной Армии. Все задания командующих во время игр выполнялись в срок, и не возникало трудностей с тыловым обеспечением, а воздушные десанты высаживались в точно назначенных местах (что в войну с советскими десантниками случалось довольно редко). Подобная идеализация, в целом, играла на руку тому из командующих, кто действовал быстрее и активнее, т. е. Жукову.

В целом же, воевать на бумаге было легче, чем в жизни. Вот и в своем докладе о современной наступательной операции Георгий Константинович и его соавторы ничего не говорили о реальных недостатках, свойственных Красной Армии в сфере управления, боевой подготовки войск и тылового обеспечения. Но об этом сказали некоторые другие из выступавших на совещании. Так, Штерн поднял «вопрос о самостоятельности и инициативе нашего командира. Этот вопрос имеет особенно большое значение после того, как мы получили большой и полезный опыт в войне с Финляндией и на Халхин-Голе. Этот опыт показывает, что наши люди очень любят действовать компактно (другими словами, сбиваются в кучу, толпу, где можно просто повторять действия соседей, а не думать самому, что именно надо делать в сложившейся обстановке. — B.C.). Товарищ Жуков, наверное, помнит, как ему приходилось не раз доказывать, что фронт недостаточно занят (как можно понять из контекста, в данном случае именно Штерн доказывал Жукову, что бойцы 1-й Армейской группы расположены по фронту чересчур скученно. — Б. С.). Наши люди не особенно любят работу по боевому охранению (опять-таки потому, что она требует самостоятельных действий. — Б.С.)… Мы должны учить и воспитывать подразделения, не боясь за тыл».

Буденный, в чьем ведении находились все тыловые службы, в своем выступлении на совещании отмечал: «…О немецкой армии пишут, когда она действовала на востоке (очевидно, должно быть: на Западе. — Б. С.), то ее тыл действовал как хороший хронометр; в этом я сомневаюсь. Мне думается, что насчет тыла мы много разговариваем, а сейчас нужно делать. В первую очередь, нам нужны люди оперативно грамотные и прекрасно знающие оперативный тыл, чтобы они при академии Генштаба прошли курс по организации соответствующего тыла. А сейчас люди не знают, как организовать тыл.

Мне пришлось в Белоруссии (во время советского вторжения в Польшу в сентябре 1939 года. — Б. С.)… возить горючее для 5 механизированного корпуса (тогда он назывался танковым. — Б. С.) по воздуху. Хорошо, что там и драться не с кем было. На дорогах от Новогрудка до Волковыска 75 процентов танков стояло из-за горючего. Командующий говорил, что он может послать горючее только на самолетах, а кто организует? Организация тыла требует знающих людей».

К этому можно добавить, что из-за трудностей в снабжении горючим, неумения ремонтировать технику и нехватки средств связи для управления на марше оба участвовавших в польском походе советских танковых корпуса отстали по темпам движения от кавалерийских дивизий. Все это были те самые «овраги», которые в «бумажных» играх не учитывались и о которых ничего не говорилось и в написанном Баграмяном и Ивановым докладе. Жуков, как кажется, не представлял себе в полной мере недостатков, присущих танковым и механизированным соединениям Красной Армии, недооценивал трудности тылового обеспечения войск в боевых условиях. Когда в Великую Отечественную пришлось драться по-настоящему, за все недоработки мирного времени пришлось платить самой дорогой ценой — человеческими жизнями. А Семен Михайлович зря сомневался, что тыл у вермахта работает как часы. Очень скоро Красной Армии на собственной шкуре предстояло убедиться в справедливости этой оценки.

Можно предположить, что неудачу «восточных» в первой игре списали на мощь восточнопрусских укреплений и ошибки Мерецкова при планировании игры. Успех же советской стороны во второй игре выглядел вполне закономерным. Его объясняли не просчетами командовавших войсками «западных», «юго-западных» и «южных» Павлова и Кузнецова, а правильностью выбора направления главного удара. Поэтому наиболее близким к истине выглядит то описание разбора игр, которое дает Мерецков — без выступлений Павлова, Жукова, Кулика и прочих, с одной только робкой попыткой начальника управления Генштаба Ватутина заступиться за своего шефа. И о назначении Жукова Сталин объявил сразу же, очевидно, приняв это решение еще до встречи с Мерецковым и другими военачальниками. Основную роль тут сыграло поведение Георгия Константиновича во время оперативно-стратегических игр и его выступление на совещании. Баграмян и Иванов перестарались, написали слишком хороший доклад. Сталин решил, что докладчик вполне подходит для должности начальника Генерального штаба. Никто не вспомнил давнюю аттестацию, подписанную Рокоссовским, где категорически не рекомендовалось привлекать Жукова к штабной работе. На самом деле, Георгию Константиновичу лучше всего подошла бы должность, на которую был возвращен Мерецков, — заместителя наркома обороны по вопросам боевой подготовки и военного обучения. Здесь бы Жуков принес куда больше пользы.