Читаем без скачивания Быстрее империй (СИ) - Фомичев Сергей

— Кораблестроение станет локомотивом экономики, — убеждал он. — Пусть не сразу, но мы поставим на ноги смежные производства. Всё это дело наживное.

— Раньше я наживу себе горб, — буркнул я.

В первую очередь нам требовались огромные объемы пиломатериалов. Но тёрщики, как называли в России тех, кто фабрикует доску, работали крайне медленно. Само название профессии отдавало чем-то ленивым, неспешным и малопроизводительным. Воображение рисовало картину сплошного перекура, где перетиралось всё что угодно, но только не дерево. Для обеспечения поточного производства следовало возвести лесопилки, которые использовали энергию воды, а значит нуждались в устройстве водяных колёс, плотин и прудов.

Самодействующие пильные мельницы — великое изобретение человечества. Из тех эпохальных изобретений, что изменили мир. Одним из его следствий, между прочим, стало исчезновение в Нидерландах деревьев и превращение страны в один громадный газон. Другим следствием стало возникновение голландской морской империи, акционерных обществ, биржевых спекуляций и финансовых пирамид. Позже той же дорожкой направились англичане, и зашли куда дальше голландцев. Уничтожив леса, они стали добывать уголь, что, в конце концов, привело к рождению паровой машины.

Говорят, что многие цивилизации Америки и Азии исчезли с политической карты, вырубив все окрестные леса. Не из чего стало строить, нечем стало топить, нечего пускать на катки для транспортировки гигантских статуй. Европа в этом смысле совершила качественный технологический скачок и сорвала банк.

Теперь настал наш черёд. И потому, надев парик и сменив одежду, я погрузил в лодку сундучок с монетой и отправился в Лондон.

Вообще-то пилорамы можно было раздобыть и в России, но мир чистогана мне нравился больше. Отдал монеты, получил товар. И никакой головной боли. В то время как на родине пришлось бы вести долгие уговоры и согласования, а деньги не всегда являлись универсальным платёжным средством.

Правда всё равно пришлось повозиться. Сами рамы я легко мог купить и доставить в залив Эскимальт (объяснив товарищам, что прикупил их на охотских плотбищах). А как быть с плотиной и водобойным колесом? Их не погрузишь на лодку, не перебросишь через дырку в континууме. Их предстояло соорудить на месте. Но прежде следовало изучить конструкцию и основы проведения гидротехнических работ. Всё это требовало массы времени.

Мне пришлось даже выбраться в провинцию и посетить несколько пильных мельниц, перетирающих за отсутствием местного сырья архангельский кругляк.

Пока я изображал промышленника в Англии, на берегу залива уже возвели времянки, а Лёшка вышагивал с мерной веревкой и размечал будущие цеха. Он выглядел таким же возбужденным, что и я, когда планировал ставить Викторию.

О чём я не преминул напомнить, протягивая листки с набросками.

— Я бы мог усовершенствовать это дело, — заявил Лёшка, изучая рисунки.

— Усовершенствовать?

— Да. В традиционной схеме имеется лишнее преобразование движения, а это всегда потеря энергии.

— Но люди, которые это придумали, были не глупее тебя, — возразил я, уже устав от его изобретательства. — Они исходили из тех возможностей, которые существуют здесь и сейчас.

— И всё же смотри, — не отставал Тропинин. — Вода осуществляет поступательное движение. Колесо вращается. Но рама с пилами опять действует возвратно-поступательным образом. И накат бревна на лезвия тоже.

— Ну и что? — удивился я. — Лёшка, так пилили веками. И коэффициент полезного действия никого не волновал. Работает — не трогай, не тобой ли сказано?

— Нет, так говорят айтишники.

— Не знаю, кто это, но правильно говорят.

— Это всякие программисты, компьютерщики, отмахнулся Лёшка. — Мне кажется можно исключить преобразование движения и связать падение воды и движение пилы напрямую.

— Как?

— Представь бадью с противовесом, — Тропинин набросал рисунок на обратной стороне моей схемы. — Наверху плотины она набирает воду и опускается под её тяжестью. Внизу опорожняется, например, натыкаясь на специальный крюк, а затем, под действием противовеса, возвращается в исходное положение. Пилорама будет подниматься и опускаться с той же амплитудой. В отличие от колеса, мы сможем получить любую мощность просто повышая объем бадьи.

Иногда его сумрачный гений хватал через край.

— Хочешь пойти методом проб и ошибок? — разозлился я. — Действуй, мешать не буду! Может, у тебя и есть пара сотен лет в запасе для того чтобы создать собственную цивилизацию. Но сперва поставь чёртово колесо!

Глава тридцатая. Железо

Глава тридцатая. Железо

Если проблемы с деревом, парусиной и канатами решались хотя бы в отдалённой перспективе, то с железом возникли непреодолимые сложности — его нельзя было вырастить в поле или срубить в лесу.

— Гвозди бы делать из этих людей, — тоскливо произнёс я, наблюдая за суетой на Новой Набережной, где всё ещё возводилось морское училище и мой особняк.

Мы сидели в плетеных креслах на пристроенном к конторе балконе. Красную линию набережной пришлось немного вынести вперёд, так как мы начали поднимать гостиницу на лишний этаж, а крышу переделывали в более крутую, с размещением двухуровневой мансарды. Для поддержки потяжелевшей конструкции по фасаду поставили массивную колоннаду. А раз пошла такая пьянка, то и к конторе быстренько пристроили портик с балконом. Теперь в хорошую погоду здесь можно было потреблять алкоголь и наблюдать за строительством новых зданий или кораблями в гавани. Я любил такие посиделки.

Сейчас мы с Тропининым, однако, разбирались с бумагами. А точнее со списком необходимых материалов для обеспечения поточного производства.

— Каждая твоя игрушка требует около тридцати пудов одних только гвоздей, — заявил я, рассмотрев итоговую смету.

— Это минимум, — подтвердил Лёшка.

— Да ещё прибавь якоря, цепи, блоки и разную мелочь, — я прошёлся пальцем по другим строчкам списка и отложил лист. — Получается пудов шестьдесят. То есть около тонны. Ты знаешь, сколько стоит протащить тонну металла с Урала на Дальний Восток?

— Нет, — Тропинин разлил по бокалам херес.

— Если грубо, то полторы сотни рублей, — подсчитал я. — Но дело не только в деньгах. Пропускная способность якутско-охотского тракта ограничена. Лошадок становится всё меньше, а до автомобильного транспорта нам не дожить. Я готов обеспечить поставки и оплачивать их, пока одна шхуна строится месяц, но если ты собираешься спускать их по одной в неделю или даже чаще, то нужно искать железо где-то ещё.

Я пригубил вино и добавил:

— Может, в будущем мы сможем организовать поставки по океану, вот тогда и поговорим.

На самом деле меня беспокоили не деньги и не якутские лошадки, которые железо таскали эфемерно, а желание освободить себя от тяжелой работы.

— Поставим цех и наладим изготовление гвоздей на месте, — сказал Тропинин и полез за трубкой.

— Эх ты шустрый какой. Да ведь тогда придётся возить гораздо больше железа. Сколько его в угар уйдёт?

— Пустяки, — отмахнулся Лёшка, прикуривая от свечи. — Что по-твоему ты держишь сейчас в руке?

В руке я держал прямоугольную бутылку светлого стекла с оттиском «Незѣвай». Она стала побочным продуктом городского развития. Тропинин мало помалу расшивал узкие места экономики и, в конце концов, обратил внимание на стекольное производство. Несмотря на мои регулярные поставки, стекло всё еще оставалось дефицитом. Половину городских окон прикрывали ставни, маскируя нашу несостоятельность.

Тогда Тропинин построил небольшую рекуперативную печь, где исходящий жар нагревал поступающий воздух и таким образом температура в печи поднималась до значений, способных превращать кварцевый песок в стекло без свинцового флюса или поташа.

Правда главную задач печь пока не выполнила. Лёшка и его помощники быстро научились выделывать всякие вазочки и грубые безделушки. Но эксперименты с получением оконного стекла заняли гораздо больше времени. В теории Лёшка знал, что нужно сперва выдувать шар, превращать его в цилиндр, используя гравитацию и центробежную силу, а затем разрезать и раскатывать на столе. На практике же никто из наших людей ничем подобным не занимался. В результате стекло или трескалось, или прилипало к доске, камню, получалось мутным или кривым.