Читаем без скачивания Император - Георг Эберс

Пока Поллукс лепил, Антиной рассказал, что приключилось с ним в прошлую ночь. Он высказал сожаление, что при падении в воду потерял серебряный колчан и что потом преследователи изорвали в клочья его розовый хитон.

Восклицания удивления, затем участия, короткий отдых в работе — вот все, что вызвал в художнике рассказ Антиноя о приключении с Селеной и о потере драгоценной собственности Папия, так как в ту минуту все его мысли были поглощены творчеством. Чем далее продвигалась работа, тем более возрастало его восторженное удивление перед оригиналом. Он чувствовал себя точно опьяненным, стараясь передать в своем произведении это воплощение идеи безукоризненной юношеской красоты. Страсть художественного творчества пылала в его крови и отодвигала на второй план, в область обыкновенных вещей, все другое, даже известие о падении Селены в море и о спасении ее.

Несмотря на это, он не остался невнимательным слушателем, и то, что он услышал, должно быть, продолжало действовать на его душу, так как уже долгое время спустя по окончании рассказа Антиноя он, точно говоря со своим произведением, которое уже принимало определенные формы, тихо сказал:

— Странное существо! — И немного после: — И однако, есть что-то великое в этом несчастном создании.

Он работал без перерыва почти четыре часа, потом глубоко вздохнул, отошел от стола, внимательно посмотрел на свою работу и на Антиноя и спросил его:

— Выходит что-нибудь?

Вифинец горячо высказал свое одобрение. И действительно, Поллукс сделал очень много в короткое время.

Из воска выявилась в сильно уменьшенном виде вся фигура прекрасного юноши в том самом положении, в каком был представлен вчера на корабле префекта юный Дионис, похищенный разбойниками.

Несравненно прекрасные формы императорского любимца были нежны, но не слабы. Никакой художник, как говорил себе Поллукс и раньше, не мог бы в самые лучшие часы своего вдохновения представить себе нисийского бога136 иначе и прекраснее.

В то время как ваятель, чтобы убедиться в точности изображения, измерял отдельные части своей натуры деревянным циркулем и полотняными тесьмами, послышался стук колесницы у ворот дворца и вскоре затем лай граций.

Дорида прикрикнула на собак, и какой-то другой высокий женский голос смешался с ее голосом.

Антиной начал прислушиваться, и то, что он услышал, по-видимому, не принадлежало к числу обыкновенных вещей, так как он вдруг оставил позу, которую придал ему художник за несколько мгновений перед тем, подошел к окну и крикнул оттуда Поллуксу приглушенным голосом:

— Право так, я не ошибаюсь! Жена Адриана, Сабина, говорит там с твоей матерью.

Он в самом деле не ошибся: императрица приехала на Лохиаду, чтобы повидаться со своим мужем. Она оставила свою колесницу у ворот старого дворца, так как мощение двора должно было окончиться только вечером этого дня.

Собаки, которых так любил Адриан, были ей противны, и умные животные платили ей за это отвращение точно таким же чувством. Поэтому привратнице сегодня было труднее, чем обыкновенно, унять своих непослушных любимиц, которые напали на незнакомую женщину со злобным ожесточением.

Испуганная Сабина запальчиво приказала старухе избавить ее от собак, а приехавший с нею придворный, на которого она опиралась, отбрасывал ногами неугомонных брехунов и этим усиливал их злобу.

Наконец грации вернулись в домик; Дорида вздохнула с облегчением и обратилась к императрице.

Она не подозревала, кто была незнакомка, так как никогда не видала Сабины и составила себе о ней совсем иное представление.

— Извини, добрая госпожа, — сказала она со своей доверчивой манерой, — эти маленькие собачонки добры и не укусят даже нищего, только они терпеть не могут престарелых женщин. Кого ты ищешь у нас, мать моя?

— Ты скоро узнаешь это, — резко ответила Сабина. — Что за шум подняли вы тут, Лентул, из-за работы архитектора Понтия! Можно себе представить, что делается там внутри, если могла остаться здесь эта избушка, обезобразившая вход во дворец! Ее нужно убрать отсюда вместе с ее обитателями. Прикажи этой бабе провести нас к римскому господину, что живет здесь.

Царедворец исполнил повеление, а Дорида начала подозревать, кто находится перед нею, и, оправляя платье, сказала с глубоким поклоном:

— Какая великая честь посетила нас, великая госпожа! Уж не супруга ли ты императора? Если да…

Сабина сделала царедворцу знак нетерпеливым движением руки, он же прервал старуху, крикнув ей:

— Замолчи и покажи нам дорогу!

Дорида в этот день не чувствовала в себе обычной бодрости, и ее глаза, покрасневшие от слез, снова сделались влажными.

Никто еще не говорил с нею таким тоном; однако же ради сына она не смела заплатить за это оскорбительное обращение той же монетой, хотя обычно была остра на язык.

Она молча поплелась впереди Сабины и довела ее до залы муз. Там выполнение ее задачи принял на себя архитектор Понтий, и почтение, с которым он встретил незнакомку, убедило Дориду, что эта женщина, наверное, и есть сама императрица.

— Противная баба, — сказала Сабина, удаляясь; при этом она пальцем указала на Дориду, от слуха которой не ускользнули эти слова.

Этого было слишком много для бедной старухи.

Растерянная, она упала на один из расставленных в зале стульев, закрыла лицо руками и горько расплакалась.

Ей казалось, что почва исчезла у нее под ногами. Ее сыну грозил император, а ей самой и ее дому — самая могущественная из всех женщин на свете.

Она видела уже себя с Эвфорионом и своими животными выброшенною на улицу и спрашивала себя: что же станется со всеми ими, когда они потеряют свое место и свой кров? Память ее мужа становилась все слабее, скоро он мог потерять и голос, а ее собственные силы так подались в последние годы. И как ничтожны были сбережения, спрятанные в шкатулке!

Веселая, живая старуха чувствовала себя точно разбитою.

Она была огорчена не тем, что ей грозила нужда, а нанесенным ей оскорблением, тем, что она, к которой с молодых лет все и каждый относились ласково, возбудила против себя неудовольствие; ее мучило горькое чувство, что с нею так презрительно, и притом в присутствии других, обошлась могущественная женщина, на помощь которой она надеялась.

Появление Сабины прогнало добрых духов с Лохиады. Это чувствовала и Дорида; но она была вовсе не из тех натур, которые без сопротивления покоряются враждебным силам. В течение нескольких минут она отдавалась своему горю и плакала, всхлипывая, как дитя. Затем она отерла глаза, почувствовав в облегченном сердце благодатное действие слез. Мало-помалу ей удалось восстановить способность думать спокойно.

— В конце концов, — сказала она себе самой, — распоряжается здесь только император; и, говорят, он не в ладах со своей злобной женой и мало сообразуется с ее желаниями. Адриан дал Поллуксу почувствовать свою власть, но со мною он был всегда ласков. Мои собаки и птицы ему нравятся; и разве он не хвалил даже кушанья из моей кухни? Нет, нет! Если только удастся мне поговорить с ним наедине, то, может быть, все повернется к лучшему.

Думая таким образом, она встала.

Когда она уже собралась покинуть залу, вошел антиквар Габиний из Никеи, которому Керавн отказал в продаже мозаичной картины, принадлежавшей дворцу, и дочь которого из-за Арсинои лишилась роли Роксаны.

Понтий призвал его во дворец, и он явился тотчас, так как с прошлого вечера слух, что император находится в Александрии и живет во дворце на Лохиаде, переходил из уст в уста. Кто распространил этот слух и на каких фактах он основывался, никто не мог сказать. Но слух появился, обошел все круги и с часу на час приобретал все большую достоверность. Из всего растущего на земле ничто не растет так быстро, как слух, хотя он не что иное, как бедный подкидыш, который не знает своих родителей.

Антиквар, бросив удивленный взгляд на старуху, прошел дальше во дворец, а Дорида приостановилась в раздумье, соображая, должна ли она здесь искать свидания с императором или вернуться в свой домик и ждать там до того времени, когда Адриан выйдет из дворца и будет проходить мимо ее жилища.

Прежде чем она успела решиться на что-нибудь, показался архитектор Понтий. Он всегда был ласков с нею, и поэтому она осмелилась обратиться к нему и рассказать, что произошло между ее сыном и императором.

Для архитектора это не было новостью. Он советовал ей потерпеть, пока Адриан успокоится, и обещал ей сделать потом все, что только будет возможно, для Поллукса, которого он любил и уважал. При этом он объявил, что сегодня он принужден по поручению императора немедленно оставить Александрию на продолжительное время. Целью его путешествия был Пелузий. Там предполагалось поставить памятник великому Помпею на том месте, где он был умерщвлен. Мысль о замене старого, обрушившегося монумента Помпея пришла Адриану в голову во время путешествия его в Египет, и постройку этого нового памятника он поручил Понтию, работа которого на Лохиаде подходила к концу.