Читаем без скачивания Порядок в культуре - Капитолина Кокшенева

В сущности, Буйда сильно врет — Калининград был под корень разрушен английской авиацией. И то, чем сейчас гордятся калининградцы — могилой Канта, кафедральным собором, городскими воротами и прусскими казармами — все это восстановил тот самый «сброд» (хорошенькая аттестация для победителей нацизма и восстановителей из руин «священных камней Европы»). Восстановили те самые русские, о которых автор говорит как о говорит «беспричинных людях». Беспричинные — случайные, немотивированно, незаконно появившиеся (конечно же немецкий нацизм тут совсем не причем!). Беспричинные — чужие люди, занявшие развалины не своей жизни. Они в этот старый прусского покроя надежный мир, принесли свой страшный, надрывно-жуткий «русский закон», с особенной последовательностью отпечатавшийся в судьбе немецкой девочки Риты. «Беспричинные люди» — это русские садисты, извращенцы, насильники, пьяницы, хамы, быдло, в лучшем случае — просто грязные заурядные пошлые тупые провинциалы. А потому рассказ о девочке Рите предельно-жесток в своем особом — нечистого разлива — «реализме» и вполне примыкает к тем самым «русским цветам зла», «поливать» которые черным ядом ненависти не устают писатели, по недоразумению названными «русскими художниками».

История Риты — вполне «националистическая» (как понимают национализм наши прогрессисты-либералы). Две русские «кобылы», «две бабы лошадиной стати, сестры с квадратными лицами… с одинаковыми отвислыми бородавками-родинками на жилистых шеях, в клеенчатых фартуках и мужских ботинках», к тому же имевших одного жениха на двоих — две русские кобылы насмерть замучат Риту за ее немецкое происхождение. Немцы — «антихристово племя» (автор упрямо и много говорит о набожности православных сестер-уродок), а потому Рита с малолетства вызывала только их ненависть: «Ты дочь антихриста. Ты немка. Ты должна молиться даже во сне. Ты должна пострадать. Ты должна искупить» (Риту, «сучку немецкую», заставляют насильно молиться, стирать чужие тряпки и лет с пяти тяжело и много работать. По любому поводу Марфа и Мария ее били, ее тощим тельцем использовалась одна из сестер для извращенных сексуальных удовольствий. Вообще описанием как били Риту сестры автор отдает немало отвратительной, чувственно-сальной энергии: «И сестры жестоко избили Риту. Раздели донага, разделись донага — и избили. Мучили ее до утра. По всякому»… Ее, «фашистскую шалаву», «немецкую б….» с наслаждением унижали мальчишки-сверстники. Ей хотел попользоваться и расчетливо плел свои мерзкие сети часовщик Ахтунг, который при этом «жил-крутил» с обеими сестрами. Замученная, раздавленная Рита и сама чувствовала себя вполне не человеком, но собственностью сестер («раба рабой»).

Рита сбежит от них. Но не далеко. И попадет к Фуфырю, который был «сгусток злобы…человек, давно остывший от гордости победой, но все же не забывший, что он солдат правды, солдат справедливости, солдат свободы и чего там еще напридумал для них Иосиф Виссарионович…». Исчадие ада, одноногий «солдат правды», целыми днями лежавший на грязном и вонючем топчане в мерзком паучьем углу, — «полуживой укор всем этим сукам» — будет жадно и грязно насиловать сбежавшую к нему заморыша-Риту (нет слов, «хорош» у Буйды воин и победитель!). А потом Ахтунг (претендующий на Риту) убьет Фуфыря, и Риту боясь, что будут ее считать убийцей, вернется к сестре (одна из них была случайно еще прежде убита), и та задушит бедную немецкую девочку, прожившую на этой своей родной земле только 16 лет.

Никаких положительных русских героев в рассказе вы не найдете. Никаких добрых, отзывчивых, милосердных, терпеливых, нравственно стойких качеств русских людей вы также не обнаружите. Русский мир на чужой (прусской) территории — это мерзость и разврат, смрад, гнусность, грязь, вонючая яма, скопище нечистот человеческих. (Цитировать противно). Задача Ю.Буйды все та же, — уже просто с неприличной и тупой механистичностью повторяемая в современной культуре. Он производит свою культурную интервенцию в области значимые, смыслообразующие и стержневые для русской культуры (то есть актуальные и сегодня) — он превращает в мерзости и химеры то, что связано с верой и Церковью (компрометируя их развратными, но якобы «верующими» героями), что ищет опоры в национальном чувстве и подвиге (Великая Отечественная война) Национальное (русское) подано здесь в самом уничижительном животном, даже не в кровном, но оскотиненном обличье.

Ну, а без «метафизики» сегодня писателю и выйти в люди неприлично — будто без штанов на светскую тусовку. Нашпиговал и Буйда свой рассказ интеллектуальными вывертами на тему как, кому и что «Господом назначено»: «Час пробил, да. Бог не выпустит ее, суку немецкую, из своих крепких рук. Он следил за нею, следил всю жизнь, как Марфа., это он дал нарочно дожить до этого часа, чтоб она сама все поняла. У Бога нет души. Душа есть только у созданий ущербных, вроде людей. Может, только в том их ущербность и заключается, что у них есть душа…» и т. д. Ну что мы будем Буйде указывать на его еретические миазмы? На его наглое хуление Бога? Ведь он так хотел оправдать свою бедную немецкую девочку — девочку, ответившую за всех немцев, принесенную в жертву (тут Буйда вновь проводит спекулятивные параллели между Сыном Божиим, который есть Кто Угодно (?!) и Ритой, которую сделали никем — «ни русская, ни немка, почти вещь, зверушка…». И жертвенная кровь Риты (через которую перешагнут все ее мучители и насильники), заполнит эту страшную безлюбую русскую пустоту…Хула и святотатство, возникающие в современной литературе с той же частотой, в сущности уже стали тем, кем в прежние времена были какие-нибудь «идейные жертвы» в литературе советской. Только материализм под видом «интеллектуальной религиозности» таких, как Ю.Буйда, гнуснее советского атеизма. Она прежде всего провокативна. Буйда произвел огромную интенсификацию реальности — темное, отвратительное, пифическое погружение в ненависть необходимо ему для разрушительной работы. И цель — вымести в истории русской западной земли все опорное, «материковое». Вымести, вычистить всё — разодрать и разрушить все укрепления, уже созданные русским словом и русской силой пусть и в короткую историю. Конечно, Ю.Буйда тут просто перекупщик идей, и жаль, что такие идеи оплачиваются местными властями. Ошибка крайне серьезна. Вопрос крайне глубок — для кого Калининградская земля все еще чужая земля?

Эрос. Женщина. Река

Своей новой повестью «Река любви» Владимир Личутин вновь вышагнул поперек современной литературы. И сделал это мощно, ярко, отчаянно. Личутин написал лучшее эротическое произведение последнего десятилетия. Да, тут уместен именно древний «эрос» с его точными оттенками: нежной страсти и любовного безумия, сжигающего ум и волю; с его нутряной тягой к рождению детей, чтобы оставить о себе память на веки вечные, да из рода в род; с его поэтическим преображением жизни, когда сама красота входит в человека хозяйкой.

Тут, у Личутина, все вопиет против секса в его современном виде. Секса — как «индивидуального предприятия по извлечению максимального удовольствия из тела партнера», как бесцельного гламурно-чувственного наслаждения. И вообще-то современная сексуальность, как и всякие «русские красавицы» (сочиняемые оптом на вынос и вывоз) кажутся страшно нищенствующими, ничтожно-жалкими рядом с той откровенностью пола, которую писатель с каким-то надлежащим порядком и открытой простотой воспроизводит в своем произведении. Это, безусловно, по-настоящему русский эрос, искусно вплетенный Владимиром Личутиным в русский эпос. Писатель сопряг эти две силы: эроса и эпоса. Ясно, что сделать это можно было только в пространстве народной, крестьянской культуры и жизни.

Он словно дразнит читателя, отправляя его в 70-е годы XX века, на Север, в студеные русские земли, в деревни, что уже тогда народом оскудели. От советской эпохи, собственно, в повести ничего и не осталось, кроме воздыханий древнющих старух о народе, «избаловавшемся при Брежневе». Но советская эпоха выбрана писателем, видимо, все же не случайно — так уж получается, что она была последней, знающей героизм, эпохой нашей истории, а значит и люди в ней были покрепче нынешних. Впрочем, никакого извилистого сюжета в повести тоже нет — Василий, достаточно молодой корреспондент, отправлен «за материалом» в район — даль далекую, в деревеньку Кучему, что стоит на Кучеме-реке. Его берет на постой «старуха, ветхая годами», в памяти которой многое «незабытно оследилось», а потому «говорит как по-писаному». А за стенкой (дом поделен на две половины) у старухи Ульяны проживает она, та самая немыслимая нынче жаркая, пламенная женщина Полина Королишка — наследница своего отца, человека-великана, человека-горы, «Егора сына Волота, короля Хорсы и Белого озера!». Потому и дочь его вышла «королишкой Хорсы, Кучемы и Белого озера, коли батя король».