Читаем без скачивания Морской волк. Бог его отцов - Джек Лондон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди моих новых специальностей я меньше всего знал пригонку парусов. Я лучше умел управлять ими, чем пригонять их, и не сомневался в том, что сумею привести шхуну в какой-нибудь северный порт Японии. Навигацию я успел изучить по книжкам, а кроме того, я располагал звездной картой Вольфа Ларсена — приспособлением настолько простым, что даже ребенок мог бы с ним управиться.
Что же касается ее изобретателя, то глухота его усиливалась, движения губ становились все менее заметными, но в общем за эту неделю в состоянии его не произошло особых перемен. Однако в тот день, когда мы закончили установку парусов, он совсем перестал слышать и шевелить губами. Но я успел спросить его: «Вы все еще здесь?» — и его губы ответили «да».
Последняя нить оборвалась. Где-то, в этой могиле из плоти, еще жил человеческий дух. Но он уже не чувствовал своего тела. Мир для него больше не существовал. Он знал только себя и беспредельную глубину спокойствия мрака.
Глава XXXIX
Настал день нашего отъезда. Ничто больше не удерживало нас на Острове Усилий. Неуклюжие мачты «Призрака» были на месте, паруса привязаны к реям. Моя работа не отличалась изяществом, но прочность была обеспечена. Я знал, что снасти будут действовать исправно, и это придавало мне сознание собственной силы.
— Я сам сделал это! Сам! Своими руками! — чуть не кричал я.
Но мы с Мод всегда читали мысли друг друга, и когда приготовились поднять грот, она сказала:
— Подумать, Гэмфри, вы все это сделали своими руками!
— Но были еще две руки, — ответил я. — Две маленькие ручки, и не говорите мне, что это тоже выражение вашего отца!
Она рассмеялась, покачав головой, и показала свои руки.
— Мне никогда не отмыть их, — пожаловалась она, — и к ним никогда не вернется их нежность.
— В таком случае, и грубая кожа будет делать вам честь, — сказал я, взяв ее руки в свои. Несмотря на принятое решение, я расцеловал бы эти дорогие руки, если бы она поспешно не отдернула их.
Для наших отношений настало теперь тревожное время. Я долго подавлял свою любовь, но это становилось мне не под силу. Она отражалась в моих глазах, проскальзывала в моих словах, кипела на моих губах в безумном желании расцеловать эти маленькие ручки, так верно и неустанно трудившиеся. Я сходил с ума. Меня неудержимо влекло к ней. И она понимала это.
— Нам никогда не поднять якорь в таком узком месте, — сказал я. — Мы непременно наскочили бы на скалы.
— Что же делать? — спросила она.
— Спустить в море цепь, — ответил я. — А вам в это время придется впервые поработать на вороте. Я должен буду сразу же взяться за штурвал, а вы поднимете кливер.
Этот маневр, необходимый, чтобы тронуться в путь, я изучил хорошо и проделывал его десятки раз. В том, что Мод справится со своей задачей, я тоже был уверен.
Когда я выбил рым-болт, якорная цепь с грохотом скользнула через клюз и упала в море. Я побежал на корму и повернул руль. «Призрак» снова ожил, как только надулись его паруса. Когда наполнился ветром и кливер, нос «Призрака» повернулся, и шхуна тронулась.
Я изобрел автоматический кливер-шкот, который сам перебрасывал кливер и освобождал Мод от необходимости это делать. Повинуясь рулю, шхуна повернулась носом к ветру. Паруса захлопали, заскрипели блоки, и под эту столь приятную для моего слуха музыку корабль вышел из бухты.
Мод справилась со своей задачей и подошла ко мне в своей маленькой шапочке на развевающихся от ветра волосах. Щеки ее раскраснелись, ноздри дрожали. Ее карие глаза сверкали и решимостью, и тревогой, когда «Призрак», едва успев повернуть у скал, загораживавших внутреннюю бухту, бросился вперед и выплыл в открытое море.
День был туманный и тусклый, но теперь солнце прорезало облака, что мы сочли хорошим предзнаменованием, и озарило изогнутый берег, где мы воевали с владыками гаремов и убивали «холостяков». Весь Остров Усилий горел в солнечных лучах. Даже суровый юго-западный мыс казался менее мрачным, и там, где волны разбивались о его подножье, ярко сверкали на солнце бриллианты брызг.
— Я всегда с гордостью буду вспоминать об этом острове, — сказал я Мод.
Она царственным движением откинула голову и проговорила:
— Милый, милый Остров Усилий! Я всегда буду любить тебя!
— Я тоже, — быстро добавил я.
Казалось, глаза наши сейчас встретятся в великом взаимном понимании, но они не встретились.
Наступило почти неловкое молчание, и я прервал его, сказав:
— Посмотрите на эти черные тучи! Помните, я говорил вам, что барометр падает?
— И солнце скрылось, — подхватила она, не отрывая глаз от нашего острова, где мы доказали превосходство человеческого духа над материей и познали самую чистую дружбу, какая только возможна между мужчиной и женщиной.
— И паруса мчат нас в Японию, — весело крикнул я.
Задул свежий бриз, но я решил как можно дольше не спускать парусов. К несчастью, при таком ветре нельзя было привязывать штурвал, и мне предстояло нести вахту всю ночь. Мод выражала желание сменить меня, но у нее не хватило бы сил для управления рулем при такой погоде, если бы даже она и овладела этим искусством в такой короткий срок. Это открытие чрезвычайно расстроило ее, и она с огорчением принялась за уборку палубы. Кроме того, ей приходилось еще стряпать, стелить постели, ухаживать за Вольфом Ларсеном. Свой день она закончила генеральной уборкой кают-компании и кубрика.
Всю ночь я бессменно простоял на руле. Ветер все крепчал, волны усиливались. В пять часов утра Мод принесла мне горячего кофе и испеченные ею бисквиты, а в семь часов — сытный горячий завтрак, придавший мне новые силы.
Ветер усиливался весь день. Казалось, он решил дуть без конца. «Призрак» бежал вперед, оставляя за собой пенистый след и делая не меньше одиннадцати узлов. Жаль было упускать такой случай. Но к вечеру я окончательно выбился из сил. Хотя я был вполне здоров и крепок как никогда, тридцать шесть часов дежурства на руле превысили предел моей выносливости. Мод упрашивала меня положить шхуну в дрейф, и я знал, что если ветер и волна за ночь еще усилятся, то потом мне уже не удастся этого сделать. Поэтому с наступлением сумерек я начал приводить «Призрак» к ветру.
Но я не рассчитал, как чудовищно трудно будет одному управиться с тремя парусами. Убегая от ветра, я недооценил его силу, в чем теперь с отчаянием убедился. Ветер парализовал мои усилия, рвал паруса из моих рук и в один миг уничтожал то, чего я достигал за десять минут. К одиннадцати часам ночи я еще не справился со своей задачей. Кровь выступила у меня на пальцах из-под обломанных ногтей. От боли и изнеможения я плакал в темноте, так, чтобы не увидела Мод.