Читаем без скачивания Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник) - Элис Манро (Мунро)

– А вы никогда не думали… Это, конечно, было бы для вас большое горе… Вы не думали, что его когда-нибудь придется отправить туда насовсем? – сказал Грант.

При этом он понизил голос почти до шепота, но она, похоже, не чувствовала необходимости говорить тише.

– Нет, – сказала она. – Насовсем он останется у меня здесь.

Грант помолчал.

– Что ж. Это говорит о вашей доброте и благородстве.

Он надеялся, что в слове «благородство» не прозвучит оттенок сарказма. Тем более что он и не имел этого в виду.

– Вы думаете? – удивилась она. – Благородство – это совсем не то, что мною движет.

– И тем не менее. Нелегко все-таки…

– Да, нелегко. Однако в моем положении большого выбора-то и нет. У меня просто не будет денег, чтобы это оплачивать, если я не продам дом. Дом – это все, что у нас есть. Никаких других ни средств, ни источников дохода у меня нет. Пенсию мне начнут платить с будущего года, и у нас будет его пенсия плюс моя пенсия, но даже и при этом я не смогу себе позволить долго его там держать, сохраняя за собой дом. А он для меня много значит – ну, то есть дом, я хочу сказать.

– Мило, – сказал Грант.

– Ну а что ж, нормально. Я столько в него вложила. Все эти ремонты, уход…

– Да это я понимаю. Естественно.

– Терять его я не намерена.

– Понятное дело.

– И я его не потеряю.

– Я вас понимаю.

– Та его фирма нас обобрала подчистую, – сказала она. – Я не в курсе всяких там подробностей, суть в том, что на пенсию его буквально выкинули. И в довершение всего сказали, будто он должен им деньги, а когда я попыталась выяснить, что к чему, он только повторял, что меня это не касается. Думаю, он выкинул какую-то дурацкую глупость. Но спрашивать его было нельзя, и я молчала. Вы же были женаты. То есть вы и сейчас, конечно… Сами знаете. А когда я только-только начала добираться до подоплеки всей той истории, мы сговорились с одними нашими знакомыми поехать отдыхать, и отменить поездку было нельзя. А во время поездки он вдруг подхватывает этот вирус, о котором никто слыхом не слыхивал, и впадает в кому. Так что он-то как раз ловко соскочил.

– Да, не повезло, – сказал Грант.

– Я не в том смысле, что он и впрямь заболел нарочно. Так вышло. Он на меня больше не злится, и я на него не злюсь. Жизнь есть жизнь.

– Что верно, то верно.

– От судьбы не убежишь.

Деловитым кошачьим движением она провела языком по верхней губе, слизнула крошки печенья.

– Меня послушать, так я просто философ какой-то, правда? А вы, говорят, были профессором в университете?

– Это давно было, – сказал Грант.

– Я-то не бог весть какая интеллектуалка.

– Да я ведь тоже, если разобраться.

– Я знаю одно: если я решила, то решила. В общем, тут и говорить нечего. Я с домом не расстанусь. А значит, буду держать его здесь и не хочу, чтобы он вбивал себе в голову, будто ему хочется куда-то еще. Возможно, это была моя ошибка – помещать его туда, чтобы на время освободиться, но другого случая могло и не представиться, и я рискнула. Вот так. Урок усвоен.

Она вытащила вторую сигарету.

– Спорим, я знаю, что вы думаете? – сказала она. – Вы думаете, что я корыстный человек.

– Кто я такой, чтобы судить вас. Это ваша жизнь.

– Уж это точно.

Ему подумалось, что разговор надо бы закончить на более нейтральной ноте. И он спросил ее, не работал ли ее муж, когда был школьником, во время летних каникул в магазине инструментов.

– Впервые слышу, – сказала она. – Я ведь не местная.

Подъезжая на машине к дому, он отметил, что болотистая низина, которая зимой была чуть не доверху завалена снегом, строго расчерченным тенями деревьев, уже зацвела сортирными лилиями. Их молодые, размером с блюдце листья на вид настолько аппетитны, что их так и хочется съесть. Цветы у всех растений смотрят прямо вверх, будто язычки пламени, и так их много, желтых-желтых, что они как будто изливают свет, причем вверх, от земли к серому, затянутому облаками небу. Вспомнилось, как Фиона рассказывала ему, что они и тепло вырабатывают тоже. Порывшись в каком-то из потайных кармашков памяти, она сказала, что, если приложить руку к чашечке цветка, говорят, можно почувствовать тепло. И добавила, что она пробовала, пыталась, но не уверена, действительно его почувствовала или это плод воображения. А тепло притягивает насекомых.

– Природа не валяет дурака ради внешних красот.

С женой Обри так ничего у него и не вышло. Что уговорить ее может и не получиться, он предвидел, но причину предугадать не мог. Он-то думал, придется столкнуться с обычной, естественной женской сексуальной ревностью… или обидой, этим упрямым ее последышем. Ведь заранее-то он понятия не имел, каковы ее взгляды. Тем не менее от разговора остался тягостный осадок, потому что, честно говоря, такая позиция была ему очень даже знакома. Их разговор напоминал дискуссии, в которые приходилось вступать с собственными близкими родственниками. Его дядья, например, и даже мать вполне разделяли взгляды Марианны. При этом они полагали, что если люди думают иначе, то либо тешатся самообманом, либо слюнявые романтики, дураки и т. п. – в общем, с жиру бесятся, нахватались тут, понимаешь ли. Утратили связь с реальностью. Начитанные, грамотные и даже некоторые богатые, если они социалисты вроде родителей жены Гранта, – все они связи с реальностью не имеют. Виной тому незаслуженное богатство или врожденная глупость. А случай Гранта, скорей всего, лишь наглядный пример сочетания того и другого.

Да, именно в таком свете Марианна его и видит. Глупец, напичканный никому не нужными скучными сведениями, но при этом везунчик, защищенный от жизни в ее истинной неприглядности. Баловень, которому не приходится всеми зубами цепляться за свой дом, он может поэтому с отрешенным видом разгуливать, погрузившись в свои нарочито умственные раздумья. Делать ему больше нечего, как только выдумывать какие-то сложные благородные схемы, якобы позволяющие сделать других счастливыми.

«Мудак» – вот слово, которым она, вероятно, сейчас его мысленно характеризует.

Столкновения с такими людьми вызывали у Гранта чувство злости, безнадежности и в конечном счете почти отчаяния. Но почему? Может, он недостаточно уверен в том, что может им твердо противостоять? Может, боится: а вдруг правы-то как раз они? Вот у Фионы не было бы никаких подобных опасений. Когда она была в силе, никто не мог сбить ее с толку, загнать в угол. Между прочим, в его воспитании ее многое забавляло, а внушенные ему грубые воззрения она находила странными.

И тем не менее в том, что говорят эти люди, тоже какая-то правда есть. (Во как! Это пошел уже спор. С кем? С Фионой?) В узости фокусировки есть свои преимущества. Такая, как Марианна, может быть хороша в критической, экстремальной ситуации. Она сумеет выжить, сможет правдами и неправдами разжиться пищей, будет способна снять сапоги с лежащего на улице мертвого тела.

Постичь Фиону, предугадать ее действия и возможности всегда было делом безнадежным. Все равно что бежать за миражом. Нет, все равно что жить внутри миража. Что до сближения с Марианной – тут может возникнуть другая проблема. Это как кусать китайский орех личи. Сверху там мякоть с ее нездешней, будто искусственной прелестью, химическим вкусом и ароматом, но мягкий слой тонок, а под ним громадное семя – кость, камень.

Что, если бы и он на такой женился? Подумать только. На девушке вроде этой мог бы жениться и он. Если бы, как пресловутый сверчок из пословицы, знал свой шесток. А что, она наверняка была вполне аппетитненькая – с ее-то выдающимися грудями. Большая кокетка. То, как она ерзала ягодицами по стулу на кухне, как поджимала губы с видом напускной угрозы и неприступности, – это как раз оно, но это и все, что осталось от более или менее невинной вульгарности провинциальной кокетки.

Выбирая Обри, она, должно быть, возлагала на него большие надежды. Видный мужчина, работает в торговой компании, вот-вот выдвинется в начальство. Не ожидала, надо полагать, на склоне лет оказаться у разбитого корыта. А ведь с людьми практической складки так и бывает, причем довольно часто. При всей своей расчетливости и хищнических задатках они подчас так и застревают, не пробившись к уровню, на который могли претендовать по праву. И ей, конечно, это кажется несправедливым.

Первое, что он увидел, войдя в кухню, – это огонек, мигающий на автоответчике. И сразу мысль, которая в последнее время крутилась в голове неотступно. Фиона!

Не успев снять пальто, нажал кнопку.

– Привет, Грант. Надеюсь, я попала куда надо. Мне тут кое-что пришло в голову. В нашем городке в местном отделении «Канадского легиона» в субботу вечером будут танцы – ну, вроде как для неженатых, кому за тридцать, – а я там в оргкомитете. Так что у меня есть право пригласить туда кого-то забесплатно. Вот я и подумала: может, вам интересно будет развеяться? Позвоните мне, когда сможете.