Читаем без скачивания Кумби - Геннадий Самуилович Гор

— Микеланджело Петров? С вами будет разговаривать Марс.

Старинное и смешное профессиональное выражение связистов: «С вами будет разговаривать Марс». Как будто действительно со мной собирается разговаривать планета.

До двенадцати осталось почти пять часов, но я не отходил ни на шаг от приближателя. Кто хочет разговаривать со мной? Таня? Едва ли. Скорее всего кто-нибудь из моих бывших одноклассников, работавших на Марсе, — Борис Заметнов или Рудольф Арбатов.

Сердце билось тревожно и радостно. Я то и дело с нетерпением смотрел на часы, и когда стрелки подошли, наконец, к цифре «12», я включил приближатель.

Сначала послышалась тихая мелодия, звук скрипки и голос флейты. В следующее мгновение ощущение бесконечности охватило меня. Возникло космическое пространство, а на его фоне смеющееся лицо Тани. Она была здесь, рядом со мной, и одновременно там, у себя на Марсе.

— Мика, это ты? Я давно не видела тебя, — окликнул меня Танин голос. — Что же ты молчишь? Сейчас я тебя вижу. Ты совсем мало изменился, чуточку повзрослел. Ты слышишь меня?

— Слышу и вижу. Что ты там делаешь на Марсе?

— Работаю в молодежной бригаде. Мы создаем на Марсе атмосферу и биосферу, слышишь, Мика? Мы хотим, чтобы Марс стал таким же молодым и прекрасным, как Земля… Чтобы там дышалось легко, как в садах возле Лесного Эха.

— А когда мы встретимся, Таня?

Это сказал не мой голос, это крикнуло все мое существо, рванувшееся к Тане и остановленное пространством.

— Через несколько лет, Мика. А что делаешь ты?

— Изучаю память.

— Изучая память, не забывай обо мне. — Это были последние слова, которые долетели до меня. Время истекло, и Таня исчезла.

Эту ночь я не спал, а думал о Тане и об атмосфере, которую создавали на Марсе люди, посланные туда коммунистическим обществом Земли.

И я старался представить себе Марс без биосферы, таким, каким он выглядел в рассказе Володи, чью «память» записала Марина Вербова. Я старался представить себе это, чтобы понять и оценить то, что делали Таня и ее друзья.

24

Меня тянуло к этому Володе.

«Наконец я снова на щедрой и доброй Земле. Мне уже не надо носить с помощью роботов вполне портативный дубликат земной биосферы и выпрашивать у администратора, смотря по настроению, то крик петуха, то голос кукушки. Вокруг меня был мир, наполненный всяческой жизнью — и голосами птиц и шепотом влюбленных. И, глядя на человеческие спины, мне не нужно было бояться, что у этих прохожих, как у Биля, Джека и Ле-Роя, нет человеческих лиц. Вокруг меня было множество лиц, глаз, улыбок. Все смотрели на меня с уважением. Ведь я прибыл с Марса, испытав опасности, трудности и невзгоды человека, измерявшего чужую планету своими собственными ногами, шагавшими там, где нет ни дорог, ни троп.

Мило и сердечно улыбалась мне и она. Ее все звали Катрин, но я называл ее просто Катей. Вскоре она стала моей женой. В сущности, я женился на ней только потому, что она чем-то походила на Зою. Может быть, я проявил легкомыслие и поспешность там, где нужна осмотрительная, все взвешивающая рассудочность. Но я никогда не был рассудочным. Я готов был жениться на первой встречной девушке только за то, что она человек, умеет смеяться и плакать, огорчаться, радоваться, грустить.

Я смотрел в девичьи глаза с таким же наивным и ненасытным восторгом, как смотрел на бег звенящей и рокочущей воды в ручье или на поляну, поросшую изумрудно-зеленой травой и полевыми цветами.

— Катя… — говорил я.

— Катрин, — поправляла она меня.

— Катрин! Посмотри, какие ветви протянул в нашу сторону добрый и приветливый клен. Они живые, как руки. Кажется, он так рад нам, что хочет нас с тобой обнять.

— Ветви как ветви, — говорила она равнодушно, — клен как клен…

— А листья? Посмотри только. Я вырезал в детстве такие же из бумаги и покрывал зеленой краской, страшно переживая и огорчаясь, что они не живые.

— Ты словно только сейчас родился, Володя. Каждый пустяк приводит тебя в восторг.

Может быть, она и была по-своему права. Но ведь ей не пришлось провести два года в обществе роботов. Над ней всегда плыли облака, и деревья всегда поднимали свои ветви к небу. Она не знала, как чувствует себя человек, среду которого несут с собой роботы в портативном и консервированном виде. Ее биосферу нес не робот Биль, а весь земной шар с его лесами и океанами, земной шар, в сущности, не такой уж большой, но все же великан по сравнению с Билем и Джеком.

Я ей рассказывал о Биле, о Джеке и о лентяе Ле-Рое — роботе, который все же чуточку больше был похож на человека, чем его не знавшие никаких изъянов коллеги.

— Значит, ты считаешь, что недостатки сделали робота похожим на человека? По-твоему, достоинства бесчеловечны?

— Да, если хочешь знать, достоинства бесчеловечны, если они пребывают в абсолютном, химически чистом виде, если они отделены от самого человека и его милых слабостей и привычек.

— Милых слабостей? Я никогда не считала слабости милыми. Наоборот…

Нет, ее ум был чуточку прямолинеен. Но, может, сердце… О ее сердце я пока знал очень мало.

— Милых слабостей… — повторила она. — Тогда уж почему не сказать «хороших недостатков»?

Впрочем, она имела право так говорить. У нее-то ведь не было никаких недостатков, а только одни достоинства; она была аккуратна, правдива, точна, трудолюбива, дисциплинированна, заботлива, чистоплотна, всегда в хорошем настроении. Она чем-то напоминала мне Биля. Казалось, природа, наследственность и воспитание вложили в нее программу, в которой не предусмотрено было ни одного изъяна.

Прошел год, и мы ждали ребенка. Она родила мне чудесную девочку. Мы дали ей имя, нравившееся и Катрин и мне, — Лиза.

Однажды, вернувшись с работы, я застал Катрин принимающей какой-то препарат.

— Что это за лекарство? — спросил я.

— Это пролактин. Хорошее средство.

— От чего?

— Как? Разве тебе неизвестно? Пролактин вызывает секрецию молока, а я — кормящая мать. И, кроме того, он усиливает материнский инстинкт.

Я посмотрел на нее, думая, что она шутит.

Нет, она не шутила, но говорила всерьез.

— Откуда ты знаешь?

— Я сама провела несколько опытов в лаборатории.

Я забыл сказать, что она была биохимиком и изучала вместе со