Читаем без скачивания Горец. Оружейный барон - Дмитрий Старицкий

У блокпоста аэросани остановились, захлопав пропеллером на холостом ходу, и из них вылез Молас и еще два офицера с ним в лейтенантских рангах.

Генералу очень понравилось мое выражение лица, разглядывающего это чудо техники.

— Что, Кобчик, думал, что один ты можешь создавать технические шедевры. В Будвице как ты, наверное, заметил, хороших инженеров всегда хватало.

— Я не об этом, экселенц. Я о двигателе внутреннего сгорания, который на этих аэросанях стоит. Откуда он?

— Из республики, — ехидно ухмыльнулся Молас. — С завода. По частному заказу.

— А… — начал я фразу о том, что вроде бы как такой движок обещали мне.

— А у вас, В Реции, ни реки не замерзают, ни снега как такового нет для такого транспорта.

— На чем он работает? — ох как мне стало любопытно, несмотря на то, что совсем не ко времени новой техникой заниматься.

— На газолине, — ответил генерал и сам в свою очередь начал расспрашивать. — Перебежчики есть?

Утренняя поверка показала, что в расположении верных императору частей дезертиров не обнаружено. Очень отрадный факт.

Указом императора создали штрафную гвардейскую роту для перебежчиков от инсургентов к нам. Все они стали временно фельд-юнкерами, без разницы какой чин носили до того. Альтернатива 'смытия позора кровью' была служба в штрафниках до окончания чрезвычайного положения. Я уже прикинул, что расстрельные команды буду формировать именно из этих офицеров — графов, баронов и фрейгерров. Нечего своих горцев постоянно подставлять.

Винтовки им после присяги раздали старые, однозарядные. Какие были в наличии. Некоторым и того не досталось — вооружали их охотничьими винтовками от лесничего. Сами-то офицерики только с сабелькой и револьвером из столицы приперлись. Никакой практичности у этой аристократии.

Ушли на задание ловчие соколятники с большими укрытыми клетками на санях. Им дали небольшую охрану. Символическую. Так как их дело не воевать, а сведения перехватывать. А в случае опасности тикать во все лопатки.

Подтянулись драгуны, притащившие за седлом на веревках пешую разведку от мятежной гвардии.

От лыжников пришли вестовые. И отправлена им смена.

Телефонные звонки постоянные со странными разговорами о то что бабушка плохо себя чувствует в обстановке последних суток. Рыдает или не рыдает по императору… и прочая бытовая лабуда для стороннего уха непонятная.

Сведения все стекались в кордегардию, где обрабатывались людьми майора Сувалки.

Молас еще не сказал своего 'заднего' слова. Заперся с Бисером в его 'госпитальной палате' и что-то там перетирали с глазу на глаз.

Я мотался по округе и латал 'тришкин кафтан' личного состава, который ни на что не хватало. Четверть людей задействована только в разведках разных. Еще пятая часть на обеспечении. И десятина на личной охране императора. Что осталось? Меньше половины. Как хочешь, так и воюй.

Наконец Молас вызвал меня в палату Бисера.

— Коньяк принес? — первое, что я услышал от императора.

Мда… Может мне еще и девочек ему водить? Перетопчется.

— Вот, — достал я из сухарной сумки бутылку. — Раскопали с рассветом. 'Старая химерская водка' четверть вековой выдержки в бочках и разлита в бутылки пять лет назад.

Я не стал уточнять, что это подарок лично мне от горцев. Как вождю.

— Савва, есть хорошие новости, — сообщил мне Молас, щеголяя в новеньких погонах генерала пехоты и аксельбантом императорского генерал-адъютанта. — Аршфорт к шести утра захватил узловую станцию в тридцати километрах от столицы и вытеснил оттуда мятежную гвардию в чистое поле. Аудорф наш. Центральный аппарат военного ведомства, Генеральный штаб, ГАУ, штаб корпуса военных инженеров в настоящий момент присягают Бисеру. Начальником генштаба поставлен пока инженер-генерал Штур. На подходе бронепоезд 'Княгиня Милолюда', но ему до нас еще сутки пути. С ним эшелоны полка огемских гренадер. Как знали, что пригодятся, когда их вызывали еще до голосования. Бьеркфорт телеграфировал о верности законно избранному императору и ведет сюда своим ходом кавалерийскую дивизию из своего корпуса. Генерал Вальд сажает 'железную' бригаду в эшелоны в Калуге.

— Понятно. 'Нам только день простоять да ночь продержаться'. Что с манифестом, экселенц? — спросил я о главном. Все что я пока услышал, шло по констпирологической практике контр-переворота, а не привлечении на свою сторону широких народных масс.

Молас опрокинул вслед за императором рюмку старки, вытер ладонью усы и ответил.

— Манифест свободно, без препон отпечатали в Торте, в частной типографии и даже погрузили тираж на дирижабль, но… погода… этот чертов снегопад. Взлететь 'кит Гурвинека' не может. Пока только фельдмаршал получив текст Манифеста телефонограммой и разогнал его по всему миру телеграфом, гриф: 'всем… всем… всем…'. Столицу после передачи Манифеста от телеграфа отключили. То есть их телеграммы принимают в Аудорфе и складируют, а им извне ничего не передают.

— Телеграф в столице только на железной дороге или есть еще линии, — уточнил я.

— Нет. Только железнодорожный. Никто не предполагал открытого бунта гвардии, — включился в наш разговор до того молчащий монарх, отставив пустую рюмку в сторону. — Ждали изощренных интриг, а не буйного битья лбом об стену. Хватились поздно…

— Вы их недооцениваете, государь, — озарило меня внезапно. — Что если Тортфорт всего, лишь таран и жертвенный барашек для кого-то более хитрого и в интригах изощренного?

— Какой жертвенный барашек? Они все там что, поклонники 'оставшегося бога'? — удивился император.

— Я не знаю об их религиозной принадлежности, государь, но мне показалось по составу перебежчиков, что валить будут весь клан Тортфортов. Но может быть я и не прав. Не настолько я серьезно разбираюсь во взаимоотношениях старых родов. Известно что-нибудь о реакции наследников великого герцога?

— Нет. У них там сейчас свои разбирательства на предмет кто займет этот трон, — пояснил Молас.

— Кто фаворит? — заинтересовался император, наливая и генералу себе еще рюмку.

Моя посудина и осталась стоять нетронутой. Мне еще в бой идти. Да и не пью я никогда в такую рань.

— Бывший имперский принц Тон, — усмехнулся Молас. — Он устраивает все группировки знати в центральной империи по принципу равноудаленности от главных семей. Да и родовое его герцогство маленькое и не так уж сильно экономически развитое, чтобы он мог кому-то что-то диктовать. Так что как можно быстрее надо приводить к присяге воздухоплавательный отряд.

— А каковы там позиции Тортфортов? На земле?

— Никаковы, государь. Их никто не хочет. Они успели со всеми испортить отношения за последние двадцать лет. Все их сторонники в столице. По крайней мере, так выглядит. Уже шестьдесят два офицера гвардии перебежало к нам. Я не знаю, насколько они преданы вам, государь, но это те, кто не желает воевать за Тортфортов.

— Значит ли это, Саем, что коренная империя в столичных беспорядках участия принимать не будет?

— Процентов на семьдесят это так. Большего я не могу гарантировать.

— И то хлеб. Да не просто хлеб, а хлеб с маслом. А это уже не просто хлеб, а бутерброд, — удовлетворенно промурлыкал Бисер.

Тут в дверь постучали, и майор Сувалки в полуоткрытую щель передал Моласу заклеенный пакет и тут же утянулся обратно в холл.

Молас разорвал конверт и нахмурился.

— Что там? — император проявил нетерпение.

— Из города сообщили, что первая гвардейская пехотная бригада в составе лейб-гвардии мушкетерского и лейб-гвардии фузилерного полков при поддержке конноартиллерийской батареи выдвинулись из города в нашу сторону. По городу идут с развернутыми знаменами под барабанный бой.

— Экселенц, информация проверенная? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Тремя независимыми источниками.

— Твой выход, Кобчик, — посмотрел на меня император глазами бассета.

А ведь ему страшно, вдруг подумал я. Страшнее, чем мне.

— Экселенц, теперь ваша главная задача защитить жизни и здоровье императора и герцога, — сказал я Моласу.

— У меня на это счет аэросани есть, — ответил Молас. — Их не догонят. Главное до речного льда добраться, а там как по проспекту. Лучше ты не пусти сюда мятежную гвардию. Тогда не надо будет ударяться в бега.

Да… задачка: об стену убиться. Но когда не умирать все день терять.

Я взял под козырек.

— Государь, разрешите исполнять приказание?

Вокруг все белым бело. Лишь тонкие ломаные черные черточки голых кустов как на японской гравюре. И в самой дали город в зимней утренней дымке. Я жадно всматривался в мощный морской бинокль в то, как из ворот столицы на простор предместий выдавливалась через ворота серая хищная змея гвардейской пехоты. Как на параде с развевающимися яркими пятнами знамен и барабанным боем. Впереди конный дозор — взвод кирасир. За ним в ста пятидесяти метрах командование со знаменными группами. Потом два пехотных батальона в плотной колонне. За ними грохочет по заснеженной брусчатке конная батарея. И опять пехота, выползающая из города…