Читаем без скачивания Она уже мертва - Виктория Платова

– Я взяла твой свитер. Это ничего?

– Ничего.

– Я скучала по тебе.

– Я тоже скучал по тебе.

– Я все знаю, Сережа. Я прочла. О твоем отце. Бедные мы все.

– Бедные, – соглашается Сережа.

Белка все еще не видит его. Повелитель кузнечиков где-то там, за минаретами, за жуками-древоточцами, которые прогрызли ходы не только в дереве, – они добрались и до самого Сережи, источили его душу, источили голос – оттого он такой глухой и бесплотный. Пустой, как желоб, идущий от заброшенной бойни. Желоб полон мертвых насекомых, мертвых листьев, мертвых цветов – они выкрашены в одинаковый бурый цвет. И несут в себе воспоминания о такой же мертвой крови, которая совсем недавно лилась здесь потоком. Скоро и Белка рухнет в этот желоб – маленькой, никому не нужной стрекозой.

Красоткой-девушкой.

– Ты помнишь, как звал меня?

– Белка, – после небольшой паузы говорит Сережа.

– А еще?

Он всё забыл, всё! Забыл даже о Бельче, который еще меньше, чем Белка, еще пушистее. Что уж говорить о таком незначительном существе, как стрекоза?

– Ты звал меня красоткой-девушкой.

– Красоткой-девушкой, да, – эхом откликается Сережа.

Еще совсем недавно Белка страстно мечтала увидеть его. Заглянуть в глаза. Но теперь она постарается избежать встречи с его глазами, с его лицом. Потому что это лицо убийцы, а Белка вовсе не жаждет, чтобы последнее, что она увидит в жизни, было лицо убийцы. Конечно, она могла бы еще немножко поговорить с Сережей вот так, через ширму, немного похожую на глухую заднюю стенку в исповедальне. Но исповедоваться Белке не в чем.

А Сережа вряд ли захочет.

Чего хочет сама Белка? Чтобы все побыстрее закончилось.

Чтобы исчезла тошнота, подступившая к горлу, когда она впервые увидела мертвых детей, собравшихся здесь. Приступ тошноты Белка испытала и в буфетной, сидя на полу и разглядывая фотокопии судебных заседаний. Но теперь все прошло. Кажется. Наверное, она могла бы еще поговорить с Сережей, заговорить его. Они беседовали бы полчаса, час, ночь, вспоминая тот август. Возможно даже, она наконец дотянулась бы до полки, где стоят фундаментальные труды о психологии серийных убийц и постаралась бы дезориентировать его. Вытащить настоящего Повелителя кузнечиков, спеленатого в коконе зимм-мама.

И тем самым спастись.

Или дождаться помощи, которую приведет Тата, – и тем самым спастись. Но все дело в том, что Белка больше не хочет спасаться. Спастись означало бы жить дальше. Каждую секунду вспоминая фиолетовые рубцы и костяшку домино. Памяти о Лазаре в заросшем водорослями гроте хватило, чтобы отравить двадцать лет, но это была лишь одна человеческая жертва. А здесь – целых шесть. И еще одна – Сережа. Тот самый добрый и светлый Повелитель кузнечиков, который был уничтожен и стерт чернотой зимм-мама. Тот самый, к которому она была так привязана.

Пусть все закончится.

Пусть.

– Ты можешь делать то, что задумал.

– Да.

Белка с трудом отлепляется от минаретов и жуков-древоточцев и поворачивается к столу. Теперь она видит его целиком. И свой пустой стул-лодочку.

И – Тату.

Тата сидит на своем месте, откинувшись на спинку так же, как все остальные. Она недвижима, а ее широко раскрытые глаза смотрят прямо перед собой. Выходит, она не поверила Белке и пришла сюда, подписав себе тем самым смертный приговор! Вот только как она попала внутрь?… Неважно, это уже неважно, и не стоило Белке сидеть в буфетной так долго, – быть может, тогда жизнь Таты была бы спасена! Вдвоем они могли бы справиться с убийцей. Но жалеть о несовершенном поздно. Белка опоздала везде, и лишь стул-лодочка терпеливо ждет ее.

Ноги у Белки подкашиваются, она падает на пол и закрывает глаза. И почти тотчас же ее горло сдавливает петля. Уже не понять, что это – теннисная туфля Маш или ремень с автомобилем-jazz, и кто она сама – девочка, женщина тридцати трех лет или стрекоза «красотка-девушка». Белке не хватает воздуха, в самый последний момент она начинает вырываться, но петля неумолима. Как сквозь пелену, она слышит два легких хлопка, а потом – еще один. И удавка ослабевает, а на Белку валится тяжелое тело, полностью накрывая ее собой.

– Жива?…

Этот голос взрезает ледяную толщу темноты. Он знаком Белке. Еще недавно он истончался, почти исчезал, но теперь звучит в полную силу. С трудом открыв глаза и потирая рукой саднящую шею, она высвобождается из-под груза обмякшего тела Повелителя кузнечиков. Изумление ее так велико, что Белка не может вымолвить ни слова.

Тата, все так же сидящая за столом, смотрит на нее и улыбается. Прямо перед ней, на скатерти, лежит пистолет с глушителем.

– Извини, что не вмешалась раньше. Но очень хотелось досмотреть сцену до конца.

– Ты… Значит, он не убил тебя?

– Как видишь.

– Но почему?

– А ты бы хотела, чтобы он меня убил?

– Нет… Конечно же, нет. Как ты могла подумать?

– Учитывая историю нашей семейки, подумать можно все, что угодно.

Чудом избежав смерти, Белка счастлива, абсолютно счастлива. Если можно говорить о счастье среди мертвых тел.

– Мне очень хотелось дружить с тобой, Белка, – Тата по-прежнему улыбается, но в голосе ее звучит ностальгическая грусть. – Тогда, в августе.

– Все впереди. И… это будет больше чем дружба. Мы ведь семья, родные люди… Ты спасла меня. Я… Я не знаю, что сказать.

– Ничего не говори. Просто послушай.

– Да, да. Конечно. Я слушаю.

– Мне очень хотелось дружить с тобой. Именно с тобой.

– Почему?

– Я уже пыталась объяснить тебе. Старшие были недосягаемы. Это все равно что хотеть дружить с солнцем. Или луной.

– А я?

– Ты тоже была недосягаема. Чуть ближе, чем луна, но сколько ни подпрыгивай, до нее все равно не дотянешься. И ты была занята своим Сережей. Слишком занята.

Белка вздрагивает от одного имени Сережи. Ей хочется, чтобы его не произносили никогда. Стерли из всех свидетельств о рождении, из всех паспортов. Невозможность этого не отменяет жгучего желания. О чем говорит ей Тата?

– Ты даже не замечала меня.

– Все не так. Я всегда знала, что ты умница. Смышленая не по годам.

– Знаешь, что самое удивительное?

– Что?

– Это так и есть.

– Ты не такая, как все. Я говорила об этом Шилу и Маш…

– Я знаю.

– Мы остались одни и теперь должны держаться друг друга. И позаботиться о Лёке.

– Я уже позаботилась о нем.

– Что ты хочешь сказать?

– Ровно то, что сказала, – Тата улыбается еще шире.

И это обнадеживающая улыбка. Из тех улыбок, что всегда приманивают к себе крошек-лемуров и крошек-колибри. Если сейчас в темных глазах Таты зацветет плющ и забьет из скалы водопад, Белка нисколько не удивится.

– Наверное, сейчас не время об этом говорить, но… Ты должна будешь переехать ко мне в Питер. Глупо жить в каком-то Новгороде, если у твоей сестры есть шикарная квартира в Питере, в центре.

– Как часто?

– Не поняла тебя…

– Как часто ты вспоминала о том, что у тебя есть сестра?

– Но… Мы не общались, да. Прости. Теперь у нас будет масса времени…

– Не так много, как ты думаешь. Но время еще есть.

– Когда этот кошмар закончится…

– Ты полагаешь, он закончится?

– Надеюсь. Ведь самое страшное уже позади. И мы живы… Нам нужно о многом поговорить. Это очень тяжелый разговор, но говорить нужно. О том, что случилось в нашей семье когда-то.

– Я знаю, что случилось когда-то в нашей гребаной семье.

– Знаешь? – Белка потрясена.

– И уже давно.

– Но… Я узнала об этом только сегодня.

– Могла бы узнать раньше, если бы захотела. Но ты ведь не хотела. Никто из вас не хотел, кроме разве что полицейской ищейки.

– Это не так, Тата.

– Это так.

До сих пор улыбка маленькой художницы была сочувственной и ободряющей, – когда она успела трансформироваться в саркастическую гримасу?

– Не хочешь взглянуть на своего лучшего друга?

О ком говорит Тата?

О том, кто лежит за Белкиной спиной. О Повелителе кузнечиков, от которого осталась одна оболочка, туго набитая мечтами красотки-девушки. Белка ни за что не обернется, ни за что!

– Не хочу.

– Неужели неинтересно увидеть, как он изменился за столько лет?

– Нет.

– Взгляни. Могу поспорить, ты удивишься.

– Нет.

– Взгляни.

Тата больше не просит, она приказывает. Этой новой, жесткой Тате невозможно сопротивляться, и Белка послушно оборачивается. Увиденное потрясает ее не меньше, чем воскрешение Таты из мертвых. Да нет же, больше, много больше! Ведь на полу в луже крови, раскинув руки, лежит…

Лёка!

Добродушный деревенский дурачок, даунито, безотказный смешной Лёка! Ни разу не ответивший на прямые оскорбления Маш, терпеливо сносящий подколки всех остальных. И пальцы у него совсем не толстые, просто – крупные.

– Вы ведь знакомы? – насмешливо произносит Тата.

– Лёка…

– Может, имеет смысл познакомиться еще раз? Поближе?