Читаем без скачивания Китай. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

Евнухи не были отстранены от государственных дел. В конце концов, как мы уже не раз видели, они не обладали достаточно развитым классовым самосознанием и не составляли единой партии. Зачастую, если подвергалась удару одна из группировок — тем лучше было для другой, стремящейся занять ее место. Но все же император, после всего произошедшего, стал предпочитать другое общество, более ему приличествующее — начались пьянки в компании военных. Его душевным поверенным стал теперь начальник дворцовой стражи, который потчевал государя красавицами-мусульманками, приводил к нему прославленных музыкантов и тибетских магов. Другим близким другом стал выдающийся герой. Во время схватки с бандитами в него впились сразу три стрелы, причем одна пробила лицо и вышла около уха. Он собственными руками выдернул эту последнюю — и снова ринулся в бой.

Под влиянием новых приятелей У Цзун пристрастился к военным походам (или их имитациям в дворцовом парке) и охоте. В 1514 г. его помял и изгрыз тигр, но государь, как настоящий мужчина, не оставил своих увлечений. Еще одной его страстью стали знаменитые китайские фонарики. Он неустанно выдумывал их устройство и форму, и когда происходили специальные праздники, одновременно загорались тысячи этих волшебных светлячков — ночь превращалась в день. Но однажды доигрались: огонь попал в палатку, где был заготовлен порох для фейерверков и потешных сражений, и шарахнуло так, что в последовавшем пожаре дотла сгорело несколько дворцов Запретного города. На восстановление ушло семь лет.

Император же, не очень огорчившись, приказал разбить городок из юрт, в котором и поселился со всеми своими приближенными — и ему там понравилось. С тех пор это стойбище сопутствовало ему во всех разъездах. А они стали довольно частыми. Когда однажды придворные стали упрашивать повелителя поберечь себя — целая сотня из них схлопотала бамбуковых палок за надоедливость. Однажды У Цзун даже лично участвовал в схватке с монгольскими всадниками у Великой стены.

В последние годы своей недолгой жизни он стал попросту спиваться. За ним повсюду следовал слуга с кувшином подогретого вина и чаркой — чтобы государь в любой момент мог дозаправиться. Однажды он вывалился из лодки и чуть не утонул. Вместо того, чтобы заниматься делами, спаивал придворных и издавал совершенно абсурдные указы: например, грозил пожизненной ссылкой любому, кто посмеет забить свинью — при том, что свинина всегда была одним из основных продуктов питания китайцев.

Беспробудный запой закончился в 1521 г., когда император У Цзун, совсем еще молодой человек — ему не было и тридцати — заболел и скончался. Примечательно, что это печальное событие имело геополитический резонанс: оно привело к провалу первой официальной европейской миссии в Поднебесную.

В 1516 г. некий Томе Пирес, сын аптекаря, по повелению португальского короля Мануэла I отправился из Лиссабона в дальнее плавание во главе посольства ко двору китайского императора. Но проделавшим долгий путь португальцам не суждено было лицезреть Сына Неба: сначала, пока У Цзин хворал, они ждали аудиенции, а когда он умер — их спровадили обратно.

У Цзун не оставил наследника, и на престол взошел его двоюродный брат пятнадцатилетний Ши Цзун (1507–1567 гг.). Придворные льстецы со стажем сразу припомнили, что еще его появление на свет сопровождалось необычными явлениями: всегда желтая от лесса Хуанхэ несколько дней несла кристально прозрачную воду, а по небу плыли облака изумительно розовой расцветки.

Но следом во дворце началась дискуссия, на примере которой можно убедиться, насколько сложно нам порою вникнуть в суть китайской цивилизации и насколько бывает иногда стереотипно наше представление о ней. Знатоки законов упрямо указывали на тот факт, что отец Ши Цзуна был сыном наложницы, которая до конца своих дней так и не удостоилась ранга законной супруги императора. А потому если сам он, при определенном стечении обстоятельств, и имел право занять престол, то на его сыновей таковое не распространяется. Отсюда делалось заключение: раз уж такое все же произошло (а произошло это, действительно, после некоторой заминки), то молодой государь Ши Цзун должен при исполнении всех ритуалов, в которых упоминаются имена предков, величать своего деда, покойного императора У Цзуна, отцом, а его жену — матерью. Собственных же отца и мать почитать как дядю и тетю.

Разгорелись жаркие споры, двор разбился на партии. Кое-кто утрачивал чувство меры, распалялся и говорил лишнее — за что подвергался экзекуции (несколько человек забили насмерть). В результате император, скрепя сердце, долгое время выполнял предъявленные ему требования, и не мог даже поставить таблички с именами своих родителей в храме предков династии Мин. Вынужденное забвение отца и матери отравляло ему удовольствие от участия в торжественных церемониях — до которых он был большой охотник. И только спустя двадцать лет, после того, как был отстроен новый величественный храм, Ши Цзун установил на его алтаре вожделенные таблички и стал произносить те ритуальные фразы, которые соответствовали действительности. (Подобным же образом, когда его внук Шэнь Цзун пожелал назначить наследником сына любимой наложницы, который был младше сына нелюбимой императрицы — ему этого не позволили).

Человеком император был не просто нелегким, а с явными признаками психопатии. Был мстителен. Возомнив, что вдовствующая императрица без должного почтения относилась к его матери — по вздорному обвинению осудил на смерть одного ее брата и уморил в тюрьме голодом другого. Вспышки гнева и садистские наклонности довели большинство придворных до такой ненависти к нему, что даже наложницы, обычно способные на что угодно, лишь бы дорваться до государева ложа, всячески старались избегнуть такого счастья.

Несколько раз в императорских покоях вспыхивал пожар, однажды Ши Цзун только чудом остался в живых — и все понимали, что красный петух не сам впорхнул, а кто-то его подпустил. А однажды произошло явное покушение, совершеннейший театр абсурда. Император, проводивший ночь с наложницей, упился вином до бесчувствия и уснул. Тогда в опочивальне появилось еще несколько обитательниц гарема — наложниц и их служанок, и одни из них принялись душить государя шелковым шнурком, а другие тем временем втыкали ему в пах булавки для волос. Но одна из преступниц, вдруг увидев, что Ши Цзун подает признаки жизни — хотя все считали его уже мертвым, издала крик ужаса. В спальню тотчас ворвались стражники-евнухи. Император был спасен, но от пережитого потрясения на время утратил дар речи. Воспользовавшись этим, его жена-императрица издала от его имени указ о страшной казни всех участниц заговора — и включила в их список заодно и любимую наложницу мужа. Этого Ши Цзун ей не простил. Когда через несколько лет, во время очередного пожара, императрицу отрезало огнем в ее покоях — он запретил спасать ее.

Все эти происшествия усугубили состояние психики императора. Он переселился во Дворец Вечной Жизни, находящийся в самом дальнем парке Запретного города, и ограничил свое общение самым узким кругом лиц. А еще стал усердно принимать даосские эликсиры и исполнять магические ритуалы, желая обрести бессмертие. Один маг внушил императору, что он добьется своей цели, постоянно вступая в связь с девственницами. Было отобрано восемьсот девчонок в возрасте от восьми до четырнадцати лет, а когда они закончились — государя снабдили еще двумя сотнями.

В годы долгого (45 лет) правления Ши Цзуна северным провинциям Поднебесной постоянно досаждали своими набегами монголы. Можно было добиться от них мира, пойдя на уступки в торговле. Степняки постоянно нуждались в китайских товарах, они бы пошли на мировую — хотя бы ради одного только чая, к которому давно пристрастились. Но императора трясло от гнева при одном только упоминании о кочевниках, он не желал вступать в переговоры — хотя опустошительные нашествия докатывались до самого Пекина.

На оборону приходилось тратить огромные средства. Вдобавок произошло катастрофической силы землетрясение в долине реки Вэйхэ, унесшее жизни свыше полумиллиона человек и потребовавшее огромных затрат на оказание помощи пострадавшим.

А доходов становилось все меньше. Крупные землевладения поглощали мелкие, а их хозяева, в содружестве с местной бюрократией, виртуозно уходили от налогов. В геометрической прогрессии множился царственный род Чжоу — не только его мужчины, но и женщины имели право на государственное содержание, а поскольку в казне ощущалась постоянная нехватка денег — их претензии удовлетворялись землями, которые после этого подпадали под налоговые льготы. Чиновников, владевших «служебными наделами», тоже освободили от налогов — чтобы не повышать им жалованья. Голь на выдумки хитра: мелкие владельцы сами стали проситься под крылышко к соседям-льготникам — и из-под налогообложения уходили и их наделы.