Читаем без скачивания Соблазнительница - Стефани Лоуренс

Проклиная свою память, которая мгновенно вернулась к тому долгому дню, половину которого они с Люком провели в постели, Амелия надеялась, что ей удалось не покраснеть.

— Да, здесь была пара дней, когда погода стояла очень жаркая. — Она старалась не смотреть на Люка.

Минерва встала.

— Наверное, неразбериха кончилась. Мне пора пойти к себе и отдохнуть часок. В шесть, вы сказали?

Амелия кивнула.

— Увидимся в гостиной. — И, кивнув обоим, леди Калвертон направилась к двери. На пороге она остановилась и обернулась, лицо у нее было озабоченным. — Пока мы одни… — Она бросила взгляд на дверь. — Собираясь, я обнаружила, что у меня исчезли две вещицы. Табакерка, расписанная глазурью, — ты ее знаешь, Люк, — и флакон для духов с золотой пробкой. Эти вещицы маленькие, но старинные и очень ценные. Они были в моей гостиной, и обе именно исчезли, а не затерялись. Что ты об этом думаешь?

Люк нахмурился:

— Мы не нанимали новую прислугу.

— Да, сначала я тоже подумала об этом, но все они рабо тают у нас много лет.

Вряд ли это мог сделать кто-то из домашних.

Люк кивнул:

— Я узнаю у Коттслоу и Хиггс — может быть, кто-то заходил к нам по поводу каминов или чего-то такого.

Лицо Минервы прояснилось.

— Конечно, ты совершенно прав. Наверняка это именно так. И как же это грустно — присматривать за подобными безделушками всякий раз, когда в доме появляется посторонний.

С этими словами она вышла.

Амелия поставила пустую чашку и встала. Они с Люком стояли и смотрели на дверь, за которой исчезла его мать.

Они переглянулись. Ошибиться было невозможно — в его темных глазах бродило желание. Но он сдержал себя.

— Пожалуй, я пойду взгляну, как дела на псарне. Порция и Пенелопа имеют собственные представления обо всем на свете, и обе очень своенравны. А потом мне придется заняться делами в конторе.

Она отнеслась к его словам с легкой улыбкой, взяла его под руку и повернулась к высокому окну.

— Я тоже пойду на псарню — присмотрю за твоими сестрицами, как бы они не испортили Галахада.

Когда они вышли на террасу, она шепнула:

— Давай пройдем через живые изгороди.

Этот путь к псарне был длиннее. Люк подумал и согласился.

Он привел ее во двор, окруженный высокими живыми изгородями. Провел мимо фонтана на другой двор, где пруд с прозрачной водой блестел под лучами заходящего солнца, а в пруду, сверкая серебром, играла рыба.

Она убедила его, что объятия и поцелуи — недолгие — без особого риска могут быть вставлены в график его дел, несмотря на нашествие его сестер.

В тот вечер стало совершенно ясно, с какими проблемами Люку приходится сталкиваться в своем семействе.

Сидя в торце длинного стола, за которым наконец-то собрались все, Амелия изучающе поглядывала на мужа и, несмотря на старания не показывать этого, очень ему сочувствовала.

Он просто задыхался.

Она и не предполагала, что он бывает таким, что подобная ситуация вообще возможна, но так и было: он мужественно пытался поладить с четырьмя совершенно разными по характеру особами женского пола, каждая из которых находилась под его опекой.

Для него вечер начался плохо.

Передав тарелку с фасолью Эмили, сидевшей справа от нее, Амелия снова заметила отсутствующее выражение на лице старшей из сестер мужа. Мысли ее витали где-то в иных местах, она была погружена в приятные воспоминания.

Амелия догадывалась, о чем она думает. Небрежный вопрос, заданный, когда они незадолго до обеда собрались в гостиной и она отвела Эмили в сторону, — вопрос, касающийся лорда Киркпатрика и чувств Эмили к нему, вызвал яркий блеск в глазах девушки, а ее слова подтвердили, что отношения между ней и его светлостью уже определились. Вряд ли здесь возникнут проблемы, учитывая, что Минерва со дня на день ждет от него письма с предложением.

Погладив девушку по руке, Амелия улыбнулась с женским пониманием, а повернувшись, увидела, что темно-синие глаза Люка устремлены на них. Он извинился перед матерью и мисс Пинк и направился к ним. Амелия была уже готова вмешаться и прекратить допрос, который он учинил сестре, однако эта девица, сердито вспыхнув, просто-напросто вздернула нос и отказалась быть покорной.

И в заключение Эмили дерзко сообщила, что находит его светлость весьма мужественным, а только это ей и нужно от мужа.

Амелия заметила, как Люк стиснул зубы, — очевидно, ему пришлось приложить немалое усилие, чтобы удержаться и не потребовать подробного отчета. Это было разумно. Вряд ли, подумала она, рассказ Эмили пришелся бы ему по душе.

Замечание Эмили и то, как она потом смотрела на брата, неизбежно побуждало к сравнению. Киркпатрик был достаточно хорош собой — хорошо сложен и в меру красив, но восхвалять его, когда ты выросла с Люком, — это была чистой воды демонстрация со стороны Эмили.

Именно Люк воплощал собой мужскую красоту — изящество, элегантность и аристократический блеск, не скрывающий твердую и темную, опасную стальную силу и несгибаемую надменную волю. Именно от взгляда Люка у нее по спине то и дело пробегал холодок.

Так было раньше. Так осталось теперь.

— Обед подан, милорд, миледи.

Коттслоу поклонился, стоя в дверях, старательно удерживаясь, чтобы не расплыться в счастливой улыбке. Снова вся семья, за исключением Эдварда, собралась дома, и в мире Коттслоу наступил покой.

Амелия обрадовалась этому вмешательству. Положив руку на локоть мужа, она позволила ему сопроводить себя в столовую. Позволила усадить себя в конце стола, на место, которое она не занимала со дня их свадьбы.

Прикосновение его пальцев к ее руке вызвало воспоминание о восторгах; она хотела было укоризненно посмотреть на него, но утратила всякую способность соображать…

К счастью, трапеза отвлекла ее благодаря присутствию Порции и Пенелопы. Четырнадцатилетняя Порция была жизнелюбом — веселая, бодрая, с острым умом. Внешностью, язычком и остроумием она так была похожа на Люка, что из всех четырех сестер ему было труднее всего иметь дело именно с ней.

Порция все время ставила его в трудное положение. При малейшей возможности.

Несмотря на это, привязанность их друг к другу была очевидна. Только к концу обеда Амелия поняла, что Порция взяла на себя роль Немезиды, богини возмездия, по отношению к Люку, не спуская старшему брату ни чрезмерного высокомерия, ни мужской заносчивой снисходительности.

Никто другой на это не осмелился бы, по крайней мере до такой степени, до какой доходила Порция. Сама Амелия ни за что не стала бы возражать Люку так явно, как это делала Порция, — в присутствии других. Наедине же… наедине у нее было больше власти над Люком, чем у Порции, больше шансов изменить его укоренившиеся привычки. Но Порции всего четырнадцать лет, и как объяснить ей это, Амелия не представляла — едва ли Порция захочет передать дело исправления своего надменного брата в изящные ручки Амелии.