Читаем без скачивания Музы дождливого парка - Татьяна Корсакова

Налетевший ветер взметнул вверх волосы Марты, теперь они колыхались над ее головой полыхающей золотом и багрянцем короной. Зрелище было завораживающим, почти гипнотическим.

— А садовник? — Арсений затряс головой, прогоняя наваждение.

Она не успела ответить. Внизу, на первом этаже павильона, вдруг что-то громыхнуло: раз, потом другой. Мельпомена вздрогнула, диким взглядом обвела смотровую площадку.

— Грим, вперед! — Арсений разжал пальцы, сжимающие поводок, в тот самый момент, когда она метнулась к закрытой двери.

Грим черной молнией сорвался с места, с утробным рыком замер у двери.

— Пусти! Ты пожалеешь!

В этом беснующемся существе не осталось ничего от Марты, но Марта все равно была где-то здесь, и он не мог позволить, чтобы с ней что-то случилось. Грим — умный пес, он не бросится в бой без команды, только лишь в случае, если жизни хозяина будет что-то угрожать. Сейчас главное — не дать ей уйти.

— Секундочку! — Времени у него и в самом деле в обрез, и нет никакой гарантии, что задуманное получится.

— Пусти!!! — Внизу бушевал кто-то неизвестный. Мельпомена рвалась к двери, но обойти разъяренного Грима у нее никак не получалось.

От волнения, от рискованности задуманного руки дрожали так, что флейта едва не упала. В тот, самый первый, раз долго игнорировать зов флейты призрак-перевертыш все равно не смог. Скорее всего, Марта отключилась в тот самый момент, когда Мельпомена покинула ее тело. Ему нужно было только чуть-чуть подождать. Это тогда, а сейчас времени нет!

— Не смей! — Вот она и разгадала его задумку, заполошной птицей заметалась по узкой смотровой площадке.

— Гюльчатай, открой личико… — В этот момент Арсения раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, кураж и острейшее желание довести начатое до конца, а с другой — страх за Марту. — Ну, давай же!

Флейта вздохнула, набираясь сил и жизни, готовясь к рождению новой мелодии.

— Я убью ее, если ты не остановишься! — Мельпомена метнулась к ограждению, обеими руками схватилась за перила. — Ты хочешь увидеть, как она умрет, Крысолов?

В ее голосе были злость и решительность, но Арсений расслышал и другое: Мельпомена боялась его и флейты. Нельзя останавливаться, и нельзя ей верить, сейчас надеяться нужно только на свои собственные силы.

Мелодия набирала силу, вплеталась в завывания ветра, заставляла ауру Марты полыхать нестерпимо ярким светом. На мгновение под окаменевшей маской проступили узнаваемые черты, в черном блеске глаз появился зеленый отсвет.

— Марта! Марта, ты меня слышишь? Не поддавайся!

Воздуха не хватало на крик, его хватало только на музыку, и силы оставались только лишь на единение с флейтой. Только бы она его услышала!

— Глупый, глупый Крысолов! — Одно мгновение — и Марта уже по ту сторону ограждения, точно канатоходец, балансирует на узком карнизе. — Ты не сможешь со мной тягаться! Ты просто не успеешь!

…Руки Марты раскинуты в стороны, словно для полета. И от осознания того, каким будет этот полет, сердце перестало биться. Мельпомена права: он не успеет… Стоит только ветру заинтересоваться этой маленькой птичкой, стоит только Мельпомене захотеть… Бесполезная флейта выпала из рук в тот самый момент, когда Арсений принял решение…

Он опередил ветер, в самое последнее мгновение здоровой правой рукой успел поймать Марту за рукав. Левая рука скользила по прутьям перил в беспомощной попытке удержать от падения сразу два тела. Он бы сумел, он бы нашел в себе силы втащить Марту обратно на площадку. Если бы она не сопротивлялась… Безжалостная Мельпомена не желала отпускать свою жертву. Мельпомена утаскивал их обоих в бездну…

Все изменилось в тот самый момент, когда сил у Арсения уже не осталось. Тело Марты, всего мгновение назад беснующееся и извивающееся, вдруг обмякло, повисло тряпичной куклой. Он еще успел втащить ее на площадку до того, как силы иссякли окончательно.

Она лежала на спине, все так же раскинув в стороны руки, в ее окаменевшем лице не было жизни…

— Марта! — Наверное, нужно было осторожно и нежно, но осторожно и нежно Арсений не мог. В это страшное мгновение ему казалось, что только так, силой и криком, можно вернуть жизнь в это хрупкое тело. — Марта, не умирай! Слышишь меня?! Не смей умирать!

Он уже задыхался от усталости и собственной беспомощности, когда Марта открыла глаза. Глаза были изумрудно-зелеными. Она не стала спрашивать, где они и что делают на смотровой площадке, она с тихим всхлипом обхватила его за шею, прижалась щекой к груди.

— Все в порядке. Теперь уже все в порядке. — Наверное, нужно было сказать что-то более весомое, но слов не было. Те мгновения, когда он считал Марту мертвой, прожгли в душе дыру, лишили не только сил, но, кажется, даже эмоций.

— Я не могла. Честное слово, я старалась, но не могла, — шептала Марта, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Ты видела?

— Я слышала твой голос. Сначала голос, а потом звук флейты. Это было во мне, да? Она была во мне?!

— Теперь это неважно. — Арсений погладил подвернувшегося под руку Грима, огляделся. Марта в относительной безопасности, но битва еще не выиграна. Мельпомена не сдалась бы так просто.

Снова подул успокоившийся было ветер, и ноздри защекотал запах гари. Внизу, у стен павильона, что-то происходило, что-то, не зависящее ни от Арсения, ни, кажется, от Мельпомены. Мягко, но решительно он оттолкнул Марту, придерживаясь за перила, встал, перегнулся через ограждение.

Внизу полыхал костер. Рядом, опираясь на черенок лопаты, безмолвной статуей стоял человек…

— Думаешь, уничтожив меня, ты победишь? — Губ коснулось ледяное дыхание, а вокруг шеи обвились невидимые холодные руки. — Глупый-глупый Крысолов! Ты пойдешь со мной…

Костер взорвался снопом искр, и окружающий мир потонул в нестерпимом сиянии…

Ната. Исповедь

Ната изо всех сил старалась быть Савве хорошей женой, но когда ей уже начинало казаться, что все у них будет хорошо, в мир ее снов врывалось нечто настолько страшное, что утреннее беспамятство казалось настоящим благословением. Только одно она знала наверняка: кошмары как-то связаны с Саввой и парковым павильоном.

Павильон… Сколько раз она, беззаветно влюбленная в астрономию, пыталась воспользоваться подаренной мужем обсерваторией. Не смогла. Мертвые музы Саввы, эти прекрасные и одновременно страшные, словно наделенные собственной волей статуи ненавидели ее так остро и так искренне, что она кожей чувствовала их ненависть. Бывшие жены Саввы не желали пускать в свое царство ее, жену нынешнюю.