Читаем без скачивания Мерзейшая мощь - Клайв Льюис

— Откуда они? — спросила Джейн.

— Сокровища королевства, моя дорогая, — ответила Матушка. — Быть может, с той стороны луны или из земли, до потопа. Теперь вы, Джейн.

Джейн не совсем поняла, почему ей выпало именно это платье. Конечно, голубое ей шло, но она бы предпочла что-нибудь попроще и построже. Но все охали, и она послушалась, тем более, что ей хотелось поскорей выбрать одеяние для Матушки.

— Мне бы поскромнее, — робко попросила м-сс Димбл. — Я старая, незачем мне позориться.

Камилла носилась метеором мимо пурпурных, алых, золотых, жемчужных, снежно-белых одежд, перебирая парчу и тафту, атлас и бархат. «Какая красота! — восклицала она. — Но это не для вас… Ах, а это! Смотрите!.. Нет, опять не то. Ничего не найду…»

— Вот оно! — закричала Айви. — Идите сюда! Скорей! — Словно платье могло убежать.

— Ну, конечно! — воскликнула Джейн.

— Да, — подтвердила Камилла.

— Наденьте его, Матушка, — попросила Айви.

Платье было медного цвета, очень закрытое, отороченное по вороту мехом и схваченное медной пряжкой. К нему полагается большой стоячий чепец. Когда Матушка Димбл все это надела, женщины застыли в изумлении, особенно Джейн, хотя она одна могла это предугадать, ибо видела в своем сне такой же самый цвет. Перед ней стояла почтенная профессорша, бездетная седая дама с двойным подбородком, но это была царица, жрица, сивилла, мать матерей. Камилла подала ей странно изогнутый посох. Джейн взяла ее руку и поцеловала.

— А мужчины что оденут? — спросила Айви.

— Им будет нелегко в таких нарядах, — улыбнулась Джейн. — Тем более, что сегодня им придется бегать на кухню. Может, этот день вообще последний, но все равно обедать надо.

— С вином они управятся, — вслух размышляла Айви. — А вот с пудингом — навряд ли… А, вообще-то, пойду взгляну.

— Лучше не надо, — сказала Джейн. — Сами знаете, какой он, когда ему мешают.

— Очень я его боюсь! — бросила Айви и, кажется, высунула язык, что чрезвычайно шло к ее костюму.

— Обед они не испортят, — сказала Матушка. — И Макфи, и мой муж умеют стряпать… разве что заговорятся. Пойдемте-ка отдохнем. Как тепло!..

— Красота! — восхитилась Айви.

Вдруг комната задрожала.

— Что это? — воскликнула Джейн.

— Прямо как бомба, — испуганно сказала Айви.

— Смотрите! — поманила их Камилла, сразу кинувшаяся к окну, из которого была видна долина реки. — Нет, это не огонь. И не прожектор. Господи! Опять тряхнуло. Смотрите, за церковью светло, как днем! Что ж это я, четыре часа, день и есть. Только там светлее, чем днем. А жара какая!

— Началось, — констатировала Матушка Димбл.

Тем же утром, примерно тогда, когда Марка подобрал грузовик, порядком утомленный Фиверстоун вылез из машины. Бег ее кончился, когда она свалилась в болото, и Фиверстоун, который всегда был оптимистом, решил, что это еще ничего — все ж, не его машина. Выбравшись на твердую почву, он увидел, что он не один. Высокий человек в долгополой одежде быстро уходил куда-то. «Эй!» — крикнул Фиверстоун. Тот обернулся, посмотрел на него и пошел дальше. Человек Фиверстоуну не понравился, да он и не угнался бы за таким быстрым ходоком. Дойдя до каких-то ворот, человек вдруг заржал. И тут же, сразу (Фиверстоун не успел заметить, как это случилось) он уже скакал на коне по ясному, белому полю, к далекому горизонту.

Фиверстоун не знал этих мест, но знал, что надо найти дорогу. Искал он ее дольше, чем думал. Заметно потеплело, всюду были лужи. У первого же холма стояла такая грязь, что он решил с дороги свернуть и пройти полем. Решил он неверно. Два часа кряду он искал дырки в изгородях и пытался выйти на тропинку, которой почему-то не было. Фиверстоун всегда ненавидел и сельскую местность, и погоду; не любил он и гулять.

Часов в двенадцать он нашел проселок, который вывел его на шоссе. Здесь, к счастью, было большое движение, но и машины, и пешеходы направлялись в одну сторону. Первые три машины не отреагировали на него, четвертая остановилась. «Быстро!» — сказал шофер. «Вы в Эджстоу?» — спросил Фиверстоун. «Ну уж нет, — ответил шофер. — Эджстоу там», — и он показал назад, явно удивляясь и сильно волнуясь.

Пришлось идти пешком. Фиверстоун знал, что из Эджстоу многие уезжают (собственно, он и собирался как следует очистить город), но не думал, что дело зашло так далеко. Час за часом, навстречу ему по талому снегу двигались люди. Конечно, у нас нет свидетельств о том, что происходило в самом городе, зато существует великое множество рассказов тех, кто покинул его в последний момент. Об этом месяцами писали в газетах и говорили в гостях, пока слова «Я выбрался из Эджстоу» не стали присказкой и шуткой. Но факт остается фактом: очень много жителей покинули город вовремя. Один получил телеграмму, что болен отец; другой вдруг решил осмотреть окрестности; у третьего лопнули трубы и затопило квартиру; наконец, многие ссылались на приметы и знамения: кому-то осел сказал: «Уезжай!», кому-то кошка. А сотни жителей ушли потому, что у них забрали дом.

Часа в четыре Фиверстоун упал ничком на землю. Тогда тряхнуло в первый раз. Потом было еще несколько толчков, и внизу что-то шумело. Температура быстро поднималась. Снег исчез, вода была по колено, от нее валил пар. Добравшись до последнего спуска, Фиверстоун города не увидел: внизу стоял туман, в нем сверкали какие-то вспышки. Снова тряхнуло. Фиверстоун решил вниз не идти, а свернуть к станции и уехать в Лондон. Перед ним замаячили горячая ванна и комната в клубе, где он расскажет обо всем у камина. Да, это вам не шутка пережить и Беллбэри, и Брэктон. Он многое в жизни повидал и верил в свою удачу.

Однако свернуть ему не удалось. Он почему-то спускался вниз, сама земля несла его. Остановился он ярдах в тридцати и попытался шагнуть вверх. На этот раз он упал, перевернулся через голову, и лавина земли, воды, травы и камней потащила его за собой. Он встал еще раз. Внизу горело фиолетовое пламя. Холм превратился в водопад мокрой земли. Сам он был много ближе к подножью, чем думал. Ему забило грязью нос и рот. Лавина неслась почти отвесно. Наконец, земля поднялась и всем своим весом обрушилась на него…

— Сэр, — спросила Камилла, — что такое Логрис?

Обед уже кончился и все сидели у огня, Рэнсом — справа, Грэйс, в черном с серебром платье, — напротив него. Поленья никто не шевелил, было и так слишком жарко. Парадные одежды светились и сверкали в полумраке.

— Расскажите вы, Димбл, — промолвил Рэнсом. — Теперь я буду мало говорить.

— Вы устали, сэр? — спросила Грэйс. — Вам хуже?

— Нет, Грэйс, — отвечал он. — Я скоро уйду, и все для меня как сон. Все радует меня, даже боль в ноге, и я хочу испить ее до капли. Мне кажется, я чему-то мешаю, когда говорю.