Читаем без скачивания Нищета. Часть первая - Луиза Мишель

— Позвольте, сударь! — возразил граф, стараясь не показать, как его возмутили притязания финансиста. — Я предлагаю вам заключить со мною сделку, но вовсе не прошу оказывать мне услугу.

Мадозе побледнел, но все-таки сдержался и ответил:

— Хорошо, граф, я запомню, что это только сделка. Вы уплатите мне обычный процент. И за деньги, и за свое высокомерие! — добавил он громко, когда дверь за Рош-Брюном закрылась. — За все заплатишь, и дороже, чем думаешь, титулованный гусь! Каков! Я намекаю, что могу превратить его развалины в замок со всеми современными удобствами, могу вернуть ему богатство, которое он безрассудно промотал, а в ответ — язвительная ирония! Не воображает ли он, что мы живем в феодальные времена и меня все еще можно попирать пятой? Нет, разорившийся аристократ, ты забыл, что революция, развенчав столько кумиров, сорвала с тебя бархатный камзол, шитый золотом, и надела его на меня!

Мадозе ходил большими шагами по комнате, гордо выпрямившись; так змея, знающая смертоносную силу своего яда, готовится к нападению.

«Они меня оскорбляют, меня, в ком воплощена власть золота, власть, пред которой ныне склоняются все! — размышлял Мадозе. — Они насмехаются надо мной, эти разорившиеся дворяне, и, занимая у меня деньги, меня же осмеивают! Но деньги теперь — все! Я докажу им это! За деньги они и им подобные продают нам и свои дворянские грамоты, и своих дочерей. Пусть меня повесят, если этот графчик не станет умолять меня жениться на его дурочке, которая приглянулась мне неизвестно почему. Положительно мне не везет! Отчего меня так тянет породниться с этой упрямой семейкой, когда на мои экю зарится столько вдовушек благородного происхождения, с дочками на выданье?»

Глава 14. Претендент

«Теперь, когда мы пишем друг другу без помех, я могу сказать тебе, как меня огорчает твое положение, бедная моя подружка! Будь я еще богата, я немедленно послала бы за тобою и поспешила бы разделить с тобой дары фортуны, открывающие доступ в высший свет. Но, дорогая, я так же бедна, как и ты; возможно, мне самой придется вернуться в монастырь…

Да, жизнь — грустная штука: у вас она слишком спокойна, здесь — слишком бурна… Знаешь ли: Максис, мой славный сумасбродный кузен, уехал… Боже мой, неужели это правда? Я пишу тебе и не могу в это поверить. Уехал! Весь день я повторяю это слово. Уехал! Я думаю только об этом… Максис отправился в Индию охотиться на тигров; так по крайней мере он сказал; но я-то знаю, за чем он охотится!

Теперь нас только трое в милых нашему сердцу развалинах: я, отец и Нанетта. Я стараюсь не показать, как меня огорчил отъезд Максиса. Бедный друг, такой преданный, такой добрый! Сейчас он уже в море… Что, если судно потерпит крушение?.. Помолись за него, дорогая Люси; пусть огорчения твоей подруги помогут тебе забыть о собственных горестях!

Но, чу! Кто-то приехал. Я в доме одна; придется на время отложить беседу с тобой…»

Закончить письмо Валентине помешал Мадозе. Делец был одет элегантно, со вкусом; придав своему хитрому лицу добродушное выражение, он поздоровался с мадемуазель де ла Рош-Брюн почтительно и в то же время непринужденно. Валентина старалась вспомнить, где ей встречался этот господин. Обманутая его светскими манерами, она приняла Мадозе за незнакомого родственника и пригласила в свою комнату — единственное приличное помещение старого замка. Гость последовал за молодой хозяйкой и уселся напротив нее, возле пианино, подаренного Максисом.

На Валентине было черное платье, как нельзя лучше обрисовывавшее ее поистине дивную талию. В белокурые волосы, заплетенные толстыми косами и уложенные короной, она небрежно воткнула две белые розы и была чудо как хороша. Мадозе видел ее и раньше, но только издали. Тогда она показалась ему достаточно миленькой, чтобы приволокнуться за нею. Но сейчас красота Валентины буквально ослепила его. Глаза дельца загорелись при виде совершенства форм, чистоты линий, грации и молодости, воплотившихся в девушке. В эту минуту золото утратило для него ценность; его многочисленные имения показались ему недостаточно обширными (даже если объединить их в одно), чтобы устроить парк для Валентины. Стоило ему увидеть ее вблизи, как вся его расчетливость исчезла, все планы спутались, и в один миг он позабыл превосходно усвоенные им математические правила. Ему пришло в голову, что граф ошибся, расценив его притязания как наглость. Словом, в сердце Мадозе появились чувства, доселе ему неведомые. Все же он оправился от волнения и стал украдкой разглядывать эту простодушную и в то же время обольстительную Еву, которая, сама того не ведая, помешала ему наслаждаться золотыми плодами его сада.

Чтобы завязать беседу, он стал искать интересную для девушки тему. Невольно ему пришло в голову заговорить об отъезде Максиса. Он знал характер своего бывшего хозяина, знал, что свое презрение к кому-либо тот обычно выражал молчанием. Поэтому Мадозе не сомневался, что Валентина никогда не слыхала от кузена о том, как новоиспеченный финансист когда-то нагрел себе руки, управляя имениями барона.

— Мадемуазель, — начал Мадозе слащавым тоном, — вы, вероятно, очень сожалеете, что лишились такого интересного собеседника, как барон Максис де Понт-Эстрад?

При напоминании о дорогом ее сердцу человеке в глазах Валентины заблестели слезы, и хитрое лицо дельца показалось ей почти симпатичным.

— Вы его знали? — спросила она с волнением, не ускользнувшим от Мадозе. — Вы были знакомы с ним? Правда, он славный?

Чувства-молодых девушек похожи на реку в полноводье: препятствие может сдержать их, но если найдется хоть малейшая щель, они бурно изливаются потоками признаний.

— Вы его знали? — вновь сказала Валентина, не дав собеседнику времени ответить. — Вы сумели разглядеть его душу под маской легкомыслия?

— О, да, это благородный человек, — заметил Мадозе с притворным сочувствием, — и очень великодушный! — Он повторил, подчеркивая слова: — Столь великодушный, что расточал все свои богатства…

Но удар не попал в цель: Валентина была ангельски наивна. Она ответила:

— О сударь! Сколько бы Максис ни расточал, беднее он не становился, таким неисчерпаемым кладом было его сердце!

Мадозе, как мы упоминали, был проницателен, даже чересчур; тотчас же угадав, что Валентина и Максис — герои идиллического романа, он решил попытаться порвать первые его страницы, чтобы сделать невозможным продолжение.

— Конечно, мадемуазель, — заметил делец, — барон — выдающийся человек, быть может, далее слишком широкая натура для нашей прозаической эпохи, когда деньги являются единственным способом преодолеть препятствия, встающие перед нами на каждом шагу. Господин де Понт-Эстрад с царственной щедростью сорил деньгами, не щадя ни жизни своей, ни здоровья… Если бы он послушался моих советов, он был бы богат по-прежнему, а любимая им женщина…