Читаем без скачивания Молчаливая слушательница - Лин Йоварт

– Заскочу. Кстати, беда не только здесь. Нам сейчас радировал другой отряд: ферма Джорджа Хендерсона, у холма, тоже сгорела. И по соседству с ней ферма Ларсенов. Учитывая направление ветра, думаю, все это один пожар, и начался он у Хендерсонов.

Алексу стало плохо.

– Случайность? Или поджог?

– Выводы делать рано. Хочется верить, что случайность, но как оно на самом деле… – Пожарный покачал головой. – Если все началось с фермы Джорджа, то, наверное, проводку замкнуло. Жаль, что он умер. Хороший был мужик, много для округи делал… Я приду на его похороны, и не я один. Народу будет море, точно.

В конце подъездной дорожки Вики поднесла палец к указателю поворотов и вопросительно глянула на Шепарда. Тот кивнул, и машина свернула направо, а не налево. По обеим сторонам дороги тлели черные деревья. Пожар явно пришел отсюда.

– Где носит Джой, черт возьми?

– Не знаю, Шеп. Если она хоть что-то соображает, то держится отсюда подальше. Я больше переживаю за миссис Б.

Проехав около двух миль от фермы Боскомбов, повернули за угол, и Вики ударила по тормозам.

В пяти метрах впереди стояла машина – точнее, обугленный перекошенный каркас. Они кинулись туда, надеясь, но не веря, что люди успели спастись.

Алекс добежал первым, хотя на это ушла вечность. Дернул дверцу, обжигая ладони и сыпля проклятиями. Просунул голову в машину, в ужасе отпрянул, попятился. Согнувшись пополам, изверг на землю содержимое желудка и упал на колени. Ему не доводилось сталкиваться с обугленными трупами, он не представлял себе ничего подобного. Выходец из Ада… Вики заглянула в салон, с каменным лицом подошла к нему. Она, конечно, повидала немало покойников, но это зрелище наверняка останется с ней надолго.

Шепард уперся руками в горячую черную землю. Он и не знал, что земля может гореть…

Глава 79

Джой и Рут

1961–1964 годы

При пылкой поддержке Рут Джой начала совершать небольшие акты возмездия под маской добродетели.

Первым делом взялась за таблетки. По совету сестры вытряхнула из коричневой бутылочки, спрятанной за упаковкой соды, одну капсулу и осмотрела ее. Затем аккуратно провернула две половинки в противоположные стороны, высыпала в раковину белый порошок и заменила его парой щепоток соды. Соединить вновь две половинки оказалось трудно, но вскоре Джой сообразила, что одну можно чуть сжать и легко ввести внутрь другой. Она проделала то же самое еще с двумя капсулами и вернулась в прачечную. Когда родители приехали домой, девочка развешивала мокрые полотенца на заднем дворе. В последующие несколько недель она при каждой возможности заменяла порошок в одной-двух капсулах. Могла даже отличить поддельные – по крошечной предательской вмятине на сжатой половинке.

У Рут имелось еще много идей, но сестры сошлись на том, что сперва Джой надо довести до совершенства собственный образ. Медленно и постепенно, чтобы не возбуждать подозрений, она становилась все более набожной, скромной и послушной христианкой. Если не молилась горячо в пределах отцовской слышимости (о Венди и всех язычниках Африки), не благодарила Бога от всего сердца, не пела воодушевленно – хотя не слишком громко – в Церкви, то повиновалась каждому слову отца. В том числе читала и перечитывала Библию, заучивала из нее стихи и произносила их одними губами вместе с Преподобным Брейтуэйтом (Джой даже вернула ему заглавную «П»). Как она и предвидела, ей легко удалось убедить отца в том, что его требования читать исключительно Библию – вкупе с многолетней религиозной обработкой и наказаниями – наконец себя оправдали. Двуличие Джой, по словам Рут, было великолепно.

Ближе к зиме сестры почувствовали, что Джой может без опаски продолжить возню с таблетками. Когда у отца в следующий раз началась мигрень, она радостно подала ему капсулы с вмятинами. Проще простого, как заметила Рут.

Шли месяцы и годы, разматывались, словно изгородь из колючей проволоки. Для Джой не имело значения то, что у нее выросла грудь и начались кровотечения из нечистого родового канала; что ей теперь приходилось регулярно таскать к вонючему мусорному баку омерзительные прокладки, завернутые в газетный лист. Не имело значения то, что дождь и домашние дела не кончались, а любой сторонний наблюдатель назвал бы ее жизнь бесконечной бурой каторгой. Не имело значения то, что школа стала не более чем коротким перерывом между актами возмездия, которые она разрабатывала вместе с Рут, а осуществляла сама. Единственное, что имело значение, это то, что отец был одурачен.

Однако, несмотря на внешнюю набожность и скромность, Джой не удавалось избегать его гнева. Наказания продолжались, рубцы и шрамы росли и уплотнялись, приобретали фиолетово-красный оттенок родимого пятна Рут.

Клумбы выполи и присыпь мульчей, но не вздумай пропустить хоть один сорняк или выдернуть растение, которое разводит мама. Камелии, розы, телопеи, гипсофилы, тюльпаны, маки, гвоздики и хризантемы бережно срежь, уложи в коробки и отнеси в мастерскую, но не вздумай помять хоть один цветок. Летние фрукты собери, вымой, очисть, свари и законсервируй, но не вздумай испортить хоть один кусочек. Яйца принеси, обработай воском на зиму и приготовь отцу на завтрак, но не вздумай уронить хотя бы одно. Ведь парящий Христос знает о каждом нарушенном правиле, и горе тебе, если ты проявишь глупость или беспечность.

Хотя наказания продолжались, каждый новый акт возмездия был на вкус слаще предыдущего – даже слаще темного шоколада с клубнично-сливочной начинкой.

Как-то вечером, промокая истерзанное кровоточащее тело, Джой задумалась. Почему отец не послушал мистера Фелисити и не прекратил ее пороть? Или мистер Фелисити решил хранить молчание? Невозможно, ведь тогда он оказался бы ничем не лучше отца!

Осторожно укладываясь в постель, она размышляла: значит, не только Ларсены скрывают происходящее в их доме, в их жизни. Так делают все. Даже семья Фелисити показывает другим лишь то, что хочет показать. Между тем аннотация на книге, написанной мистером Фелисити, упоминала какие-то «личные трудности автора». Еще был обрывок спора – его невольной свидетельницей Джой стала во время одного из своих воскресных визитов в их дом.

– Он не станет меня слушать ни за что на свете! – долетел сердитый голос миссис Фелисити из-за дверей библиотеки, куда Джой направлялась за книгой.

– Ну а что могу сказать я? Он добрый христианин, Женевьева. Господь его наставит.

– До сих пор Господь не очень-то хорошо справлялся с этой задачей…

Даже сквозь закрытые двери Джой ощутила волны злости, всколыхнувшие воздух. Наконец мистер Фелисити произнес:

– Надеюсь, сама ты сейчас молишься как раз о прощении и наставлении.

– Я хотела сказать, что он не следует наставлениям Господа.

Когда Джой передала беседу Рут, та заметила:

– Они обсуждали нашего отца, ты же понимаешь.

– Нет, не отца, – возразила Джой.

– Ну, конечно. Кого же тогда? – поинтересовалась Рут вкрадчивым шелковым голосом.

– Не знаю. Только не отца.

* * *

Как-то утром Джой, которой было уже пятнадцать, развешивала свои окровавленные простыни после очередного наказания и думала: сколько лет ей должно исполниться, чтобы отец счел неприличным видеть ее обнаженное тело, перегнувшееся через край кровати, и тем более применять к этому телу насилие? Позже Рут шепнула:

– Слушай, он никогда не наказывает тебя во время месячных.

Видимо,