Читаем без скачивания Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие - Пелам Вудхаус

Что тут скажешь? Есть беды и поглубже. Мрачно думал я о крахе двух юных жизней, когда услышал стук в дверь. Уилмот пошел открыть и вернулся с письмом. Такого лица я у него не видел с тех пор, как он промазал у последней лунки и, соответственно, не получил медали на весенних соревнованиях.

– Вот что, – сказал он, – у вас, часом, нет цианида?

– Цианида?

– Или мышьяка. Прочитайте. Нет, я сам расскажу. Там есть выражения, предназначенные мне одному. Гвендолин просит прощения и восстанавливает помолвку.

– Она вас любит, как прежде?

– Насколько я понимаю, еще сильней.

– А вы…

– Я…

– Запустили…

– Запустил…

– Мячом…

– В старого Поскита, когда он наклонился…

– …и он промазал, а потому сыграл вничью.

Я не думал, что чья-то челюсть может настолько отвалиться.

– Вы что, серьезно?

– Да. Хемингуэй мне только что звонил. Завтра у них матч.

– О Господи!

– Вот именно.

– Что же мне делать?

Я положил ему руку на плечо.

– Молитесь, мой мальчик, чтобы Поскит выиграл.

– Но и тогда…

– Нет. Вы не знаете психологии плохого игрока. Если он впервые в жизни выиграет кубок, он простит жесточайшую обиду. В час триумфа Поскит смягчится. Так что молитесь, мой друг.

В голубых глазах Уилмота что-то сверкнуло.

– Уж я помолюсь! – обещал он. – Когда вы уйдете, сразу начну. А как – мое дело.

Назавтра, в одиннадцать часов, я пришел к первой подставке, где ждали Поскит с Перси, и через несколько минут игра началась. Сразу стало ясно, что предстоит битва стилей. На поле сошлись люди с прямо противоположными методами.

Поскит, д’Артаньян от гольфа, перенес сюда тактику, которая помогала ему, когда он метал молот. Он закрывал глаза, стискивал зубы, вращал клюшку вокруг головы и с дикой силой опускал ее вниз. Обычно удар приходился по мячу, но сверху или, если он действовал нибликом, раскалывал мяч надвое. Иногда, по таинственной милости Промысла, получалось как надо, и зрители с удивлением видели, что мяч пролетает триста ярдов. Он сам признавал, что все это – чистый случай. Им руководила мысль «Надейся и положись на лучшее».

Метод Хемингуэя был прямо противоположен. Прежде чем сделать удар, он стоял над мячом, слегка трясясь и пристально глядя на него, словно это – сложный пункт закона. Когда наконец он начинал, темп его наводил на мысль о швейцарских ледниках. Сделав небольшую паузу, он опускал клюшку, и мяч пролетал по прямой пятьдесят ярдов.

Словом, соревновались человек, который перед длинной лункой делает от трех до сорока двух ударов, и человек, который неуклонно делает двенадцать. Казалось бы, просто дух захватывает; но я не ощущал приятного волнения. Для него необходимо, чтобы поединок вели по законам благородного турнира, а не корсиканской вендетты. Сейчас было ясно, что царит дух обиды и вражды.

Начнем с того, что право первого удара выиграл Хемингуэй, а Поскит тут же придирчиво осмотрел монету с обеих сторон. Неохотно убедившись, что дело чисто, он немного отступил. Перси сделал свой классический удар, пришла очередь Могильщика.

Замечали вы странную вещь – иногда острая боль души придает игре невиданный блеск? Так случилось и теперь. Ударив по мячу с патологической силой, Поскит отправил его почти на самый газон, а через несколько мгновений его соперник, откашливаясь каждый раз, сделал три неудачных удара.

Но странность, о которой мы говорили, действует и в хорошую, и в плохую сторону. Она помогла при первом ударе и подвела при втором. Пролетев сто семьдесят ярдов, мяч долетел до леса, и раньше, чем Поскит его высвободил, Хемингуэй достиг газона. Перед третьей лункой они снова были равны.

Потом Поскиту пришлось извлекать мяч из зарослей, что потребовало семи ударов. Хемингуэй сделал шесть ударов и вырвался вперед.

Путь к четвертой лунке сворачивает под прямым углом. Хемингуэй выбил мяч из бункера. Поскит сделал удар, какого я в жизни не видел, – мяч, словно взорванный динамитом, полетел влево, но через сто пятьдесят ярдов, словно заметив, где лунка, остановился в воздухе, резко свернул направо и опустился на газон.

Снова ничья. Седьмую лунку Поскит выиграл, но соперник его отыгрался на восьмой.

Девятая – почти у воды. Поскит сделал мощный удар, и казалось, что победа – за ним. Если ему придется сделать еще четыре длинных и три коротких, всего получится восемь, что его противнику недоступно. Посмотрев на то, как Хемингуэй загнал мяч прямо в воду, он удовлетворенно хмыкнул и покинул было газон, но услышал:

– Минуточку!

– Что?

– Вы не собираетесь делать длинный удар?

– Так я же сделал.

– Не думаю. Удар – да, но незаконный. Вы били первым, не имея на это права. Если помните, последнюю лунку выиграл я. Боюсь, мне придется просить вас о повторном ударе.

– Что?

– Правила совершенно ясны.

Хемингуэй достал замусоленную книгу. Повисло неприятное молчание.

– А что говорят ваши правила о тех, кто кашляет тебе под руку?

– Ничего.

– Вот как?

– Общепризнано, что бронхиальный катар – болезнь. Он должен вызывать не гнев, а жалость.

– Во-от как?

– Да. – Хемингуэй посмотрел на часы. – Замечаю, что с моего удара прошло три минуты. Если вы потеряете еще пять, вы автоматически проигрываете лунку.

Поскит вернулся к подставке и положил на нее мяч. Вскоре раздался всплеск.

– Третий удар.

Поскит ударил снова.

– Пятый удар.

– Вам непременно нужно считать?

– Здесь нет правила.

– Уступаю лунку, – сказал Поскит.

Перси Хемингуэй был впереди на один удар.

Ничто (продолжал старейшина) не развлекает так, как скрупулезный подсчет ударов в течение всего матча. Мне говорили даже, что я слишком придирчив. Но один матч я так описать не смогу, именно этот. Слишком больно все вспоминать. Я уже говорил, что плохая игра очищает душу; глядя на нее, ты становишься лучше, терпимей. Но тут, после десятой лунки (ничья), все отравляла установка соперников. Сражались человек большой души, превзошедший себя, и мелкий крючкотвор, который непрестанно прибегал к своду правил.

Скажу лишь, что Поскит запустил мяч на двести шестьдесят ярдов (одиннадцатая лунка), но проиграл, поскольку уронил клюшку в бункер. Сделав такой же прекрасный удар (двенадцатая), он неосторожно спросил, может ли взять клюшку с железной головкой, и оказалось, что просить совета дозволено только у кэдди. Тринадцатую он выиграл, а вот у четырнадцатой снова сплоховал, так как соперник откашлялся, когда он делал короткий удар.

Однако Джозефа Поскита голыми руками не возьмешь. Пятнадцатую лунку, длинную, он выиграл по праву. Я не ожидал, что на шестнадцатую он потратит всего семь ударов, а когда перед семнадцатой он выбил мяч из бункера так, что тот пролетел сто пятьдесят ярдов, я ощутил, что все может кончиться хорошо. Видно было, что Хемингуэй сильно ошарашен, подойдя к восемнадцатой с равным счетом.

Лунка эта принадлежала к тем, которые, на мой взгляд, позорят игру игр. В десяти ярдах от подставки поднимался пригорок, увенчанный площадкой с короткой травой. До флажка было, я думаю, не больше пятидесяти ярдов. Если ты наверху – три удара, не больше; если нет – сколько угодно.

Такая лунка не годилась для стиля, присущего Поскиту. Ему было нужно что-то вроде прерий, уходящих в лиловую даль. Сейчас он оказался в положении маляра, который должен создать миниатюру. Я заметил, что он был растерян, когда клал мяч на подставку, и огорчился, хотя не удивился, когда тот упал в густую траву у самого пригорка.

Но и Хемингуэй изменился. Неприятно смотреть, как противник выбивает мяч из бункера. Сохраняя свою осторожность, он все же поднял голову. Ударил он неплохо, но пользы это не принесло, поскольку мяча он не затронул. Тот как был, так и остался на песчаной горке.

– Промахнулись, – сказал Поскит.

– Знаю, – сказал Хемингуэй.

– Странно… Если бить в пустоту, толка не будет.

– Вы не могли бы помолчать? Я снова ударю.

– Что ж, не промахнитесь.

– Я вас прошу!

– Вам никогда не выиграть. Первое дело – бить по мячу. Иначе далеко не уйдешь. Казалось бы, это ясно.

Хемингуэй воззвал ко мне:

– Судья, вы не могли бы урезонить моего противника? Иначе я объявлю, что выиграл и лунку, и матч.

– Правила, – сказал я, – не запрещают выражать сочувствие и давать советы.

– Вот именно, – сказал Поскит. – Вы же не хотите промахнуться? Очень хорошо. Я и говорю вам: «Не промахнитесь».

Я поджал губы. Я знал Хемингуэя. Другого в его положении отвлекала бы эта болтовня; его она подзадорила. Гнев и досада изменили игру Поскита. То же самое, думал я, произойдет с его соперником.

И не ошибся. Он сосредоточился, собрался – и мяч, пролетев по воздуху, упал в трех футах от лунки. Поскиту предстояло выбить мяч из зарослей в два удара. Высокие травы оплели мяч, цветы прикрыли, какая-то букашка села на него. Кэдди вручил хозяину ниблик, но я ощущал, что тут нужен экскаватор. Игроку такой удар не под силу. Больше подошла бы хорошая компания, занимающаяся раскопками.