Читаем без скачивания Счастливая куртизанка - Даниэль Дефо

Что касается первого моего опасения, я знала, что капитан пробудет в городе не более недели, так как он уже погрузил товары и судно его, снявшись с якоря, плыло к устью Темзы, а следовательно, капитан должен был в самое короткое время на него вступить; поэтому ближайшей моей заботой было увезти мужа на несколько дней куда-нибудь за город, дабы предотвратить всякую возможность такой встречи.

Я ломала голову, куда нам ехать, и наконец остановила выбор на Нортхолле[131] — не потому, сказала я, что намерена пить целебные воды, а затем, что тамошний воздух мне кажется полезным для моего здоровья. У мужа моего была только одна мысль — как бы лучше мне угодить, поэтому он тотчас согласился и велел заложить карету на следующий же день; но, когда мы обсуждали с ним все эти дела, он обронил одно страшное для меня замечание, которое лишало мое предприятие всякого смысла: он сказал, что предпочел бы ехать не с самого утра, так как ему нужно до отъезда повидаться с капитаном, дабы дать тому кое-какие письма; с этим делом, сказал он, ему удастся управиться к полудню.

— Помилуй, друг мой, как тебе будет угодно, — отвечала я. Однако это было с моей стороны чистое лицемерие, и голос мой был в полнейшем разладе с сердцем, ибо я про себя положила помешать этому свиданию во что бы то ни стало.

Поэтому вечером, незадолго перед тем, как лечь, я сказала, что передумала и хотела бы вместо Нортхолла ехать в другое место, да только боюсь, как бы это не расстроило его дел. Он спросил, куда же мне угодно ехать. Я с улыбкой отвечала, что не скажу, дабы не вынуждать его менять его собственных планов. Он отвечал мне тоже с улыбкой, — но только бесконечно более искренней, чем моя, — что у него нет столь значительных дел, кои могли бы ему помешать ехать со мной куда только мне будет угодно.

— Да, но ведь ты хотел перед отъездом переговорить с капитаном, — сказала я.

— Это так, — сказал он и задумался. — Впрочем, я могу написать записку своему поверенному и попросить его зайти к нему вместо меня; мне всего-навсего надо подписать накладные, а это и он может сделать.

Когда я убедилась, что одержала победу, я стала жеманничать и ломаться.

— Друг мой, — сказала я, — не откладывай из-за меня свои дела хотя бы и на час, прошу тебя! Я могу повременить со своей поездкой и неделю, и две, лишь бы не причинить ущерба твоим делам.

— Ну, нет, мой друг, — возразил он. — Я не допущу, чтобы ты прождала меня и часу, ибо через доверенное лицо я могу вести все свои дела, кроме дел с моей собственной женушкой.

С этими словами он крепко обнял и поцеловал меня. Кровь так и бросилась мне в лицо, когда я подумала, как искренне, с какою ласковостью этот добросердечный джентльмен обнимает самое презренное и лицемерное существо, какое когда-либо обнимал честный человек! Он был весь нежность, доброта, искренность; я вся — притворство и обман; все, что я говорила и делала, было построено на расчете и уловках, имеющих целью скрыть жизнь, исполненную греха и порока, и помешать мужу обнаружить, что он держит в своих объятиях дьявола в женском обличье, что все мои поступки в течение двадцати пяти лет были чернее самого черного закоулка преисподней, что все мое существование было цепью преступлений и что всякий честный человек, узнав о них, не мог бы не возненавидеть меня и даже самый звук моего имени. Что делать? Переменить свое прошлое я не могла, и единственное, что мне оставалось, — это быть такой, какою я сделалась в последнее время, а прежнюю себя предать забвению; это было единственное, чем я могла его вознаградить, — не покидать впредь стези добродетели, на которую я вступила. Но, как ни тверда была моя решимость, полной уверенности, что ее не поколеблет достаточно, сильный соблазн, если таковой встретится (как оно впоследствии и случилось), у меня не могло быть. Об этом, впрочем, речь впереди.

После того, как мой муж с такой предупредительностью отказался ради меня от своих планов, мы положили выехать на следующий день поутру. Я предложила мужу, если только он не возражает, поехать в Тэнбридж[132]; будучи покорен моей воле во всем, он охотно с этим согласился, прибавив, однако, что если бы я не назвала Тэнбридж, он предложил бы Ньюмаркет[133], где, сейчас находится двор и можно увидеть, много интересного. Я еще раз слукавила, сделав вид, будто согласна ехать туда, раз ему это угодно, меж тем как на самом деле я бы и за тысячу фунтов не рискнула показаться в месте, где пребывает двор и где столько людей могли меня узнать. Поэтому, поразмыслив, я сказала мужу, что в Ньюмаркете, по всей видимости, будет очень много народу и мы вряд ли найдем, где остановиться; что до меня, прибавила я, то ни двор, ни толпа не представляются мне интересным развлечением, и если бы я поехала, то только ради него; если же он не возражает, продолжала я, то мне кажется лучше отложить поездку в Ньюмаркет до другого времени; так, когда мы поплывем в Голландию, мы отправимся из Гарвича и можем перед тем завернуть в Ньюмаркет и Бери и оттуда двинуться к морю через Ипсвич[134]. Мне без труда удалось его отговорить, как, впрочем, всегда удавалось отговаривать от всего, что было мне не по душе. Итак, с величайшей готовностью, какую только можно вообразить, он заверил меня, что на следующий день с самого утра мы с ним отправимся в Тэнбридж. Я преследовала двоякую цель — во-первых, помешать моему супругу видеться с капитаном, а во-вторых, самой поскорее убраться — на случай, если эта дерзкая девчонка, которая отныне сделалась для меня хуже чумы, вздумает, как полагала моя квакерша (и как оно и случилось несколько дней спустя после моего отъезда), вновь меня проведать.

Итак, поскольку отъезд мой был делом решенным, мне теперь предстояло научить моего верного друга — я имею в виду квакершу, — что сказать злодейке (ибо отныне она в самом деле сделалась моим злым гением) и как с ней обращаться, если она повадится сюда ходить.

Я подумывала оставить в помощь квакерше также и Эми, ибо она отличалась замечательной находчивостью в трудных обстоятельствах, да и сама Эми уговаривала меня ее оставить. Однако, не знаю почему, какие-то скрытые силы в моей душе этому воспрепятствовали; я не могла на это решиться из страха, как бы жестокосердая негодница не разделалась с моею дочерью, а одна мысль об этом была невыносима моей душе; впрочем, впоследствии, как о том будет рассказано подробнее, Эми удалось осуществить свой замысел.

Это верно, что я жаждала избавиться от своей дочери, как жаждет больной избавиться от лихорадки, что треплет его уже более трех суток; и если бы та нашла смерть честным, как я это называла, путем, иначе говоря, если бы умерла от какого-нибудь недуга, я бы не слишком много слез пролила над ее могилой. Но я не настолько закоснела в злодеяниях, чтобы пойти на прямое убийство, тем более на убийство родного дитяти, нет, я и в мыслях не имела столь чудовищного намерения! Но, как я уже сказала, Эми все это проделала впоследствии без моего ведома, за что я ее прокляла всей душой — и это все, что мне оставалось; ведь если бы я набросилась на Эми, я бы погубила себя окончательно. Впрочем, эту трагическую историю следует рассказать пространней, а сейчас для нее нет места. Возвращаюсь к моему отъезду.

Милый мой друг квакерша была женщиной весьма доброй, но при этом и чрезвычайно правдивой. Для меня она была готова на все, что не выходит за пределы честности и добропорядочности. Она просила меня даже не сообщать ей о моем местопребывании, дабы с чистой совестью сказать моей девице, если та придет, что оно ей неизвестно; для вящей убедительности я разрешила квакерше сказать, что из моих разговоров с мужем она поняла, будто мы намеревались ехать в Ньюмаркет. Это квакерше понравилось. В остальном я предоставила ей действовать по ее собственному усмотрению; единственное, о чем я ее попросила, — это не поощрять девчонку, если та вздумает распространяться о своем житье на Пел-Мел; напротив, говорила я, следует ей дать понять, что все мы были в некотором недоумении, слыша, с каким видимым удовольствием она смакует подробности этого житья; я просила ее сказать также, что миледи (то есть я) отнюдь не в восторге от того, что в ней находят сходство с какой-то куртизанкой, актеркой и так далее. Быть может, сказала я, такая отповедь заставит ту в дальнейшем попридержать свой язычок. Хоть я и не сказала моей квакерше, как адресовать ко мне письма, у ее служанки я, однако, оставила для нее запечатанный конверт с адресом, по которому она могла снестись с Эми, а таким образом и со мною.

Дня через два или три после моего отъезда моя неугомонная девица притащилась к дому квакерши справиться о моем здоровье, узнать, намерена ли я ехать и так далее. Мой преданный друг квакерша оказалась на ту пору дома и приняла ее весьма холодно, в дверях: леди, которую та, имеет в виду, сказала она, уехала.