Читаем без скачивания Московский процесс (Часть 1) - Владимир Буковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отделом пропаганды и Международным отделом ЦК КПСС совместно с МИД и КГБ СССР предусматривается выработать дополнительные меры по разоблачению враждебного провокационного характера деятельности организаторов и участников указанной акции, а также по предотвращению подобных акций в будущем.
Это была, пожалуй, единственная серьезная попытка объединить независимую оппозицию внутри страны. Что они могли сделать — горстка людей пред лицом всей гигантской машины удушения, без средств, при полном равнодушии (а то и враждебности) и Запада, и собственного общества? Кому нужны были их самодельные журналы, малотиражные газетки, если любой перестроенный орган издавался миллионными тиражами? Времена, когда одно слово правды было сильнее ядерной сверхдержавы, канули в лету: теперь все говорили «правду», много разной «правды», и притом одновременно. Только слушай! Советская перестроечная пропаганда научилась врать вразнобой, создавая многогласность «социалистического плюрализма». И, сколько ни напрягай связки, твой голос оставался лишь одним из многих, твоя правда одной из множества. Разве их всех перекричишь?
Более того, уж если раньше человек ухитрялся найти себе оправдание, лишь бы избежать конфликта с властью, то теперь и искать было не надо. Зачем, скажите, лезть на рожон, под дубинки ОМОНа, ради правды 100-процентной, если за 75 % можно стать государственным мужем с персональной машиной! Куда торопиться, если то, что сегодня нельзя, завтра станет можно? Особенность горбачевской «демократизации» состояла в том, что контролируемым позволяли гораздо больше того, за что неконтролируемых разгоняли с беспримерной жестокостью.
Комитетом государственной безопасности СССР получены данные о том, что экстремистски настроенные участники так называемого семинара «Демократия и гуманизм» (…) планируют провести 30 октября сего года провокационную демонстрацию.
Эту акцию они замышляют осуществить под лозунгом «Требуем освободить всех политзаключенных», «Требуем политической амнистии», «Реабилитировать узников совести», «Прекратить удушение свободной мысли», «Отменить статьи 70, 72 и 1901 УК РСФСР».
С целью придания провокации массового характера ими намечается распространение «объявления» и «декларации участников демонстрации за освобождение политических заключенных в СССР». Ее устроители рассчитывают на участие лиц, ранее отбывавших наказание за антисоветскую деятельность и находившихся по приговору народных судов на принудительном лечении. О времени и месте проведения акции ими оповещены иностранные корреспонденты. Ожидается появление там туристов из западных стран.
Организаторы намереваются обратиться в исполком Моссовета за получением официального разрешения на проведение демонстрации.
Комитетом госбезопасности совместно с Министерством внутренних дел принимаются меры по недопущению замышляемой провокации.
А в это же время и политзаключенных вроде бы освобождают, и уголовный кодекс собираются пересматривать, но демонстрация по этому поводу «провокация экстремистов», ее запрещает Моссовет, разгоняет милиция. (По сообщению «Русской мысли» от 6 ноября 1987 г., около 25 человек были задержаны еще до демонстрации и развезены по разным отделениям, где пробыли более трех часов.) Обыватель недоумевает: зачем же драться с полицией на площадях за то, о чем можно написать в официальной прессе? Напугана интеллигенция: «Ах, как бы это не повредило Горбачеву!» Недоуменно разводит руками Запад, приписывая все проискам «консерваторов» в политбюро. Где уж тут было образоваться единой, сплоченной оппозиции? Даже те, немногие, кто пытался ее создать, понимая, что в одиночку — смерть, разбрелись по своим республикам, разбились на кучки. Но и в таком, практически безвредном виде, режим не мог их потерпеть. При всем хаосе перестроечных лет, при всех хитроумных зигзагах Горбачева неизменным и последовательным оставалось только одно: не допустить формирования действительно независимых общественных структур, не дать консолидироваться реальной оппозиции. Даже за два года до краха, рекомендуя создать специальное «Управление КГБ по защите конституционного строя», тогдашний глава КГБ Крючков докладывал своему главнокомандующему:
…спецслужбы и подрывные центры противника переводят свою деятельность против СССР на новую стратегическую и тактическую платформу. (…) Путем оживления национализма, шовинизма, клерикализма (…) пытаются инспирировать очаги общественной напряженности, антисоциалистические проявления и массовые беспорядки, подстрекать враждебные элементы к действиям, направленным на насильственное свержение советской власти. С особой настойчивостью они стремятся сформировать легальные и нелегальные группирования антиконституционной направленности, осуществлять непосредственное руководство ими, оказывать материальную и идейную поддержку, подстрекать к экстремистским акциям. (…)
В таком же русле осуществляют свою противоправную деятельность антисоциа-листические элементы. Используя некоторые из самодеятельных образований, вызванных к жизни политической активностью граждан, прикрываясь лозунгами демократизации, обновления советского общества, они в антиконституционных целях ведут работу по созданию оппозиционных КПСС структур (курсив мой — В.Б.), других организованных группирований.
Даже отмена 6-й статьи Конституции, в результате которой такие попытки перестали быть «антиконституционными», не изменила этой «генеральной линии» горбачевских реформ. Вплоть до конца под прессингом КГБ оставались любые независимые «группирования», в том числе и те, что вполне были готовы на какие-то формы сотрудничества с перестроечной властью. Скажете, случайность? И обманутый «консерваторами» Михаил Сергеевич об этом не ведал? Как бы не так.
По полученным данным, подстрекаемые из-за рубежа антиобщественные элементы из числа так называемых «правозащитников» и еврейских националистов планируют провести в Москве в первой декаде сентября международный семинар на тему «КГБ и перестройка».
Организаторы семинара, маскируясь процессом гласности и демократизации, ставят своей целью «дискредитировать Комитет государственной безопасности СССР» путем привлечения к его «деятельности и преступлениям» внимания широких кругов советской и международной общественности. Предусматривается, в частности, публичное обсуждение таких докладов: «Функция КГБ в эпоху нового мышления», «Роль КГБ в кризисных ситуациях», «Монополия на информацию», «Преодоление таинства и страха перед КГБ», «КГБ и национально-демократическое движение в СССР», «КГБ и антисемитизм». В качестве спонсоров рассматриваются возможности таких организаций, как «Международная амнистия» и «Международная хельсинская федерация», достаточно проявивших себя в качестве «защитников прав человека в социалистических странах».
Для участия в семинаре планируется пригласить известных западных политических деятелей и советологов, в том числе З. Бжезинского и Р. Пайпса, а также бывших граждан нашей страны Алексееву, Буковского, Гинзбурга, Орлова, Плюща и других, занимающихся за рубежом антисоветской деятельностью. Предполагается, что в семинаре примут участие известные «правозащитники» Григорьянц и Тимофеев, представители «национально-демократических» движений Азербайджана, Армении, Грузии, Молдавии, Прибалтики и Украины, «авторитеты» из числа крымских татар и религиозных деятелей.
Организаторы семинара намерены направить приглашения Чебрикову, Крючкову, Сухареву, начальнику УВИР МВД СССР, народным депутатам СССР Адамовичу, Афанасьеву, Власову, Гдляну, Иванову, Коротичу, писателю Семенову, поэту Дементьеву, бывшим Председателям КГБ Семичастному и Шелепину, (…) а также редактору газеты «Московские новости», телевизионным программам «Взгляд» и «Пятое колесо».
На докладе стоит резолюция:
Это мероприятие надо просто сорвать. М. Горбачев.
15. Агония
Какие уж там «подрывные центры»! Какие «происки»! Это было чудовищное время: чем больше и изощренней лгал режим, тем больше восторгались на Западе. Вчерашние палачи рекламировали свои былые преступления, а мир умилялся, ах, какая откровенность, какие перемены! Мало того, они продолжали убивать людей, давить оппозицию, издеваться над заключенными у всех на глазах, а мир волновался, как бы это не повредило главному палачу. Точно как недоросль Фонвизина, которому было ужасно жаль маменьку, она так притомилась, бивши папеньку.
— Почему вы не хотите признать очевидное? Ведь стало лучше? спрашивали меня на лекциях.
— Иногда смертельно больному становится лучше перед самой смертью, отшучивался я, впервые в жизни не зная, что ответить. Если они до сих пор не поняли, что такое коммунистическая система, то теперь этого уже не объяснишь. Для меня лично это были самые тяжелые, самые горькие годы моей жизни. Я и всегда-то труднее всего переживал предательство, даже предательство одного человека; тут же нас предал практически весь мир, польстившись на ложь, на обещание чудесного исцеления от общего недуга, да еще и обещание-то мелкого жулика. Один за другим исчезали союзники, люди, которых я считал друзьями, на которых полагался в трудную минуту и которые — я так думал — должны были бы мне верить столь же безгранично. Ведь мы вместе столько всего выдержали, столько пережили. Но, словно сраженные вирусом безумия, они вдруг предпочли верить тому, кого никогда даже не встречали, кому никогда не взглянули в глаза.