Читаем без скачивания Земля Четверых (СИ) - Ерма Фау

Лишь Дариус испытывал к Химмелю подобие симпатии. В конце концов, в какой-то степени они оба были очень похожи. Некромант, адепт смерти, желающий помогать людям и быть полезным в обществе, и странствующий целитель, практикующий порицаемое обществом искусство, дабы облегчать страдания людей. Теперь, когда маски были сброшены, Химмель с радостью рассказывал молодому фавну о себе, своих умениях и историях из жизни, а тот жадно слушал, в надежде чему-нибудь научится.

Вальдо не знал, сколько прошло времени с начала его пути. Даже во сне дни сменялись мраком беспросветной ночи. Приходилось сражаться в полной темноте. Льющийся с укрытого тучами неба свет пропадал неожиданно и непредсказуемо, иногда лишь на один бой, и как только противник был побеждён, вокруг снова становилось светло. Парень уже давно сбился со счета побеждённых им скелетов. Первые несколько сотен поединков он провёл именно с ними. По первой, с простой нежитью, чьё обмундирование с каждым новым противником менялось и улучшалось, вместо тряпок появлялись хлипкие, ржавые доспехи, мертвецы начинали использовать самые разные виды оружия и щиты. В один момент костяные болванчики начали обрастать узловатыми мышцами по всему телу. Это были не простые зомби, как могло показаться на первый взгляд — их интелект многократно возрос, мертвецы начали подавать какие-то признаки тактического мышления, больше не ломясь напролом в самоубийственной попытке зарубить вооруженного когтями юношу. Когда Вальдо наткнулся на первого подобного «улучшенного», как он их назвал, то тут же поплатился за нерасторопность и короткий меч скелета вошел ему прямо между рёбер, убив на месте. Самое обидное было, на последнем издыхании добить противника, но умереть от обильно кровоточащих ран, распластавшись на тропе, не успевая их залечить. В таком случае, того самого врага приходилось убивать заново.

— Не достаточно просто победить. Ты должен оставаться в живых при любых обстоятельствах. — раз за разом повторял Мастер.

Смерть в этом вымышленном мире была отвратительной, прямо как и в мире настоящем. Влад был прав, боль можно было научиться игнорировать, хотя её куда удобнее было использовать. Боль подстёгивала, мотивировала, заставляя быть проворнее, быстрее, злее. Кровоточащие раны затягивались медленно, но если парень концентрировался, и усилием воли желал залечить их, то процесс ускорялся. Но смерть… Смерть просто калечила парня, заставляя его забиться в самый тёмный угол своего подсознания. Здесь, он проходил сквозь те же ощущения вновь и вновь, как в первый раз, десятки, сотни смертей, когда тысячи цепких рук тянули его в низ, бесцеремонно вырывая душу из тела. Это холодное, мерзкое, стальными иглами проникающее даже в кости ощущение полной беспомощности. Её бледная, вездесущая тень, каждое мгновение боя нависающая над парнем заставляла его тело дрожать, а сердце болезненно сжиматься, когда он в самый последний момент уклонялся от атаки, которая могла стать смертельной. И хотя парень умер уже несколько десятков раз, ни одна из этих смертей не могла сравниться с его первой, от руки учителя. Вальдо до сих бросало в мелкую дрожь, стоило ему лишь вспомнить то короткое, мимолётное мгновение когда клинок пронзил его голову и его разум впервые поглотила бездна.

Краем сознания Влад присутствовал на каждом поединке ученика, внимательно наблюдая за ним, и Вальдо это чувствовал. Каждый раз выслушивая наставления и замечания, мысль о том, что кто-то вкладывает в него столько сил и времени, пусть и столь жестоким образом, где-то глубоко внутри, грела его сердце, заставляя раз за разом идти навстречу новым врагам, становясь лучше и сильнее, делая выводы из собственных ошибок.

Вот так и проходило его обучение. Кнутом служила адская боль и повторяющаяся раз за разом смерть, а пряником… А пряников не было.

Тяжело дыша, Вальдо прикончил очередного улучшенного. Только самый отъявленный садист и психопат мог создать что-то настолько мерзкое, в самой своей природе жестокое, кровожадное и противоестественное. Эта тварь еле походила на человека, как если бы с того спустили кожу, вытащили все внутренности, деформировали кости и замотали в пропитанные воском бинты. Вместо кистей у него были два изогнутых железных лезвия, напоминающих крюки, которыми нежить отлично орудовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Парню пришлось с ним повозится. Поразительно быстрое и хитрое, неживое существо всё время оставалось на расстоянии и низко пригнувшись, нарезало круги вокруг жертвы, щелкая полой челюстью, атакуя лишь когда Вальдо меньше всего этого ожидал, а затем вновь разрывало дистанцию, не давая юноше возможности контратаковать. Мерзкий противник. Вальдо понадобилось несколько мучительных попыток, прежде чем он сумел искромсать уродца настолько, что тот перестал подавать признаки жизни.

В первый раз, тварь, всадив в руку Вальдо свой крюк и вывернув её, повалила юношу на землю. Затем, под громкие крики и мольбы, пытающейся вырваться из захвата жертвы, медленно вонзила парню под подбородок второе лезвие. Боль невозможно было описать. Вальдо ощущал вкус металла на рассеченном языке, вместе с тем, как его рот наполнялся кровью. Затем, резким движением, чудовище вместе с плотью и мышцами вырвало его нижнюю челюсть, разбрызгивая кровь во все стороны. Страшная смерть. Ужас, безысходность и беспомощность, испытываемые им в те секунды, Вальдо запомнит ещё надолго.

Вторая попытка закончилась тем, что, истекающий кровью, ослабевший от ран парень, вновь попался в захват. В порыве животного ужаса он без раздумий пожертвовал своей рукой, дабы высвободится, а затем, понимая, что шансов победить у него больше нет, самостоятельно прикончил себя, пронзив когтями собственное сердце.

После этого, чаша терпения юноши переполнилась. Вновь встав напротив уродца, он со звериным рёвом бросился на противника, вкладывая всю имевшуюся ненависть и ярость в каждый удар. Неживой противник уклонялся, пятился, отступал, но в один момент, резко крутанулся и прыгнул к Вальдо пытаясь зацепить его крюками-лезвиями. От такой наглости у юноши только прибавилось злобы. Он ухватил уродца за одну из его конечностей, и тут же её оторвал, всадив прикреплённый к ней крюк под ребро противнику. Тот попытался, отскочить, но его же крюк ему этого не позволил. Вальдо крепко держал его на привязи, полосуя монстра когтями, до тех пор, пока тот не развалился на части.

Наслаждение от победы было неописуемым. Словно совершенная месть, к которой парень готовился долгие годы. И Влад был доволен, как кот, которому дали целую миску сметаны, особенно тем, как решительно и быстро парень убил себя дабы избежать пыток.

— Ты делаешь из меня чудовище. — безучастно бросил Вальдо, шагая дальше по тропе. Его било не прекращающейся мелкой дрожью. Лорд плыл в тумане рядом с ним, словно мираж.

— Чудовище? — переспросил учитель. — Я делаю из тебя паладина.

— И в чем разница, если добиваешься ты этого такими методами?

— Чудовища глупы, их можно напугать и они сбегут, в бой их ведут низменные желания, вроде голода, жажды крови и насилия. Чудовище не является злом, оно сражается чтобы выжить. Паладин не подчиняется чувствам. Весь свой жизненный путь он проходит бок о бок со смертью, злом, насилием и жестокостью, борясь с их проявлениями. Он живёт ради сражений. Ради долга. И даже в заведомо проигранном бою, когда шансов на победу нет, паладин не отступит, не даст взять страху над собой верх, он хладнокровен, расчетлив, не поддаётся сомнениям и смятению. И эта холодная расчетливость поможет ему выжить даже в самой безысходной ситуации.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Миновав короткий отрезок тропы, Вальдо вышел на укрытый сочной травой луг, по которому вперёд уходила тропа. Силуэт Мастера растаял в тумане, оставляя его наедине с противником. В самом центре луга стоял простой мужик в клетчатой рубахе, закатанной до локтей. Крепко сбитый, с пивным пузом и широкими волосатыми руками. Его рыжая, кустистая борода была вся в опилках, а из-под толстых насупленных бровей на юношу смотрели два цепких глаза. В нём не было ничего особенного, только в руках мужик сжимал рукоять увесистого, скорее предназначенного для рубки голов, чем леса, топора.