Читаем без скачивания Несущественная деталь - Иэн Бэнкс

Светло-вишневый огонь наполнил помещение вокруг нее, и она ощутила сильнейший удар грома, пытающийся выдавить воздух из ее легких. На мгновение воцарились абсолютная тишина и темнота. Потом ее неожиданно сжало, спрессовало до такой степени, что ее кости начали гнуться, она услышала, как хрустнул ее позвоночник, и поняла, что если бы у нее не включился режим контроля боли, сейчас бы она кричала в агонии.

Потом она то ли расхлопнулась, то ли разорвалась в мягко освещенной главной гостиной ВСК «Бодхисаттва», кожа ее горела чуть не по всему телу, все основные кости ломило, а в голове стоял звон.

Она лежала на животе на плотном, пушистом ковре, и ее рвало водой. Спина у нее болела. Она посмотрела на свои запястья в тех местах, где они плотно прижимались к ногам. Кожа на них была ободрана. Кровь уже сворачивалась, сочилась из ободранной кожи площадью около трех квадратных сантиметров на наружных складках обоих запястий. В ногах у нее было такое же ощущение боли и слабости. Из правого виска капала кровь, частично перекрывшая видимость одному глазу. Она приложила палец к тому, что на ощупь казалось еще горячим куском металла, торчащим из ее черепа, и вытащила его. Она все еще слышала тихий скрипучий, скрежещущий звук у себя в голове. Отерла кровь с правого глаза и посмотрела на осколок. Длиной в сантиметр. Может быть, не стоило его вытаскивать. Кровь на его блестящей серой поверхности парила, дымилась. Кончики пальцев, державшие осколок, начали приобретать горелый коричневатый цвет. Йайм уронила осколок на ковер, который тут же начал гореть. Преодолевая боль, она приложила руку к затылку. Оказывается, она была частично скальпирована.

Корабль производил шум — низкий, сильный, гудящий шум, который становился все громче. Она никогда прежде не слышала, чтобы корабль Покойни производил такой шум. Не было еще случая, чтобы она вступила на борт и ее тут же не приветствовали бы. К тому же приветствовали очень вежливо. Но пока здесь ничего такого не произошло. Видимо, дела пошли отчаянно плохо.

Потом центр гравитации вроде бы сместился, и она заскользила по полу вместе с пушистым ковром, пока не ударилась об стену. Ее перевернуло, она распростерлась на перегородке. Ощущение было такое, будто корабль встал точно на хвостовик. Она почувствовала невыносимую тяжесть и снова сжатие.

Значительное ускорение внутри корабельной полевой структуры. Это был крайне плохой знак. Она подозревала, что дальше будет хуже. Ждала, что поле схлопнется вокруг нее.

Так и случилось, и она потеряла сознание.

Он догнал доктора Мьеджейар, поднялся к ней, и они оба устремились вверх в теплом воздухе к кроне громадного, невероятного дерева.

Он прокричал: «Привет». Она снова улыбнулась, сказала что-то в ответ. Они поднимались в восходящем потоке, легкие, как перышки, и шум ветра был не так уж громок, но ему хотелось слышать, что она говорит. Он приблизился к ней на расстояние приблизительно метра.

— Что вы сказали — не расслышал? — спросил он.

— Я сказала, что я не на вашей стороне, — ответила она ему.

— Правда? — Он одарил ее скептической, снисходительной улыбкой.

— И Соглашение о методах и средствах ведения войны не действует за пределами оговоренной территории конфликции.

— Что? — переспросил он. Неожиданно вингсьют на нем превратился в лохмотья, словно порезанный сотней острых, как бритвы, ножей. Он, беспомощно кувыркаясь и крича, полетел с небес. Воздух, облака, небо — все внезапно почернело, и за время одного кувырка, отчаянного, с обдиранием ногтей, невероятное дерево превратилось в нечто огромное, расщепленное, лишенное листьев, повсюду на нем полыхали языки пламени, курились дымы, большинство прутьев и веток были отломаны или висели, раскачиваясь на сухом ветру, словно парализованные, сломанные конечности.

Он неудержимо несся вниз, разодранный вингсьют трепыхался на ветру, обрывки материала, словно черные языки пламени, хлестали его по ногам.

Он кричал, заходился хрипом, набирал в грудь новую порцию воздуха и начинал кричать снова.

Темный ангел, который только что был доктором Мьеджейар, плавно спикировал вниз, спокойный, размеренный и изящный в той же мере, в какой он был поражен ужасом и потерял контроль над собой. Она теперь была очень хороша — руки, превратившиеся в огромные черные крылья, струящиеся темные волосы и короткий костюм, оставлявший обнаженной большую часть ее роскошно-матового коричневатого тела.

— То, что вы сделали, полковник, называется взлом программы, — сказала она. — Это против правил войны, и, согласно тем же самым правилам, вы лишаетесь защиты. Это равносильно шпионажу, а шпионам нет пощады. Смотрите вниз.

Он посмотрел вниз на ландшафт, который полнился дымами, огнями и мучениями: огненные ямы, кислотные реки, леса острых пик, на некоторых из них уже корчились тела. Они быстро приближались к нему, до них оставались считаные секунды.

Он снова закричал.

Все замерло. Он продолжал смотреть на жуткую сцену внутри, но она больше не приближалась. Постарался отвернуться, но не мог.

Раздался голос темного ангела:

— Мы не хотим расходовать это на вас. — Она щелкнула языком — и он умер.

Ватюэйль сидел на трапеции в Пространстве трапеций и медленно раскачивался в ожидании, напевая себе под нос.

Стали один за другим появляться и остальные. Кто из них его враг, а кто — друг, можно было понять по тому, встречались они с ним взглядом или нет. Те, кто всегда считал попытки взлома программ пустой тратой драгоценного времени и всего лишь неловким способом сообщить врагу, что они находятся в отчаянном положении, поглядывали на него и улыбались, радуясь возможности заглянуть ему в глаза. Те, кто соглашались с ним, удостаивали его короткого кивка и, в лучшем случае, беглого взгляда, тут же отворачиваясь, когда он пытался ответить им взглядом, складывали губы трубочкой, скребли шерсть, чистили под ногтями на пальцах ног.

— Не получилось, — сказал желтый.

И вся тебе преамбула, подумал Ватюэйль. А, да что говорить, они ведь не вели протокол.

— Не получилось, — согласился он и принялся копаться в маленьком спутанном клочке красной шерсти у себя на животе.

— Я думаю, мы все знаем, что представляет собой следующий уровень, последний шанс, — сказал фиолетовый. Все переглянулись, в этих обменах взглядами, кивках, произносимых под нос словах чувствовалась какая-то официозная симметрия.

— Давайте не будем напускать туману, — сказал Ватюэйль несколько секунд спустя. — Речь идет о переносе войны в Реал. Речь идет о нарушении тех правил, которым мы в самом начале всего этого добровольно согласились подчиняться. Речь идет о возвращении к тем обязательствам и гарантиям, что мы приняли с такой торжественностью так давно и с тех пор жили и сражались по этим правилам. Речь идет о том, чтобы сделать всю эту конфликцию, которой мы посвятили три десятилетия нашей жизни, ненужной и бессмысленной. — Он помолчал, оглядел их. — И речь идет о Реале. Перезагрузок нет, и если для кого-то и найдутся лишние жизни, то многие другие будут лишены этой благодати: смерти и страдания, которые мы будем причинять, станут настоящими, как и проклятия, которые обрушатся на нас. Мы что, и в самом деле готовы ко всему этому? — Он еще раз оглядел их всех. Пожал плечами. — Я знаю, что я готов, — сказал он. — А вы?

— Мы уже прошли все это, — сказал зеленый. — Мы все…

— Я знаю, но…

— Не стоит ли?..

— Не могли бы мы?..

Ватюэйль возвысил голос, перекрикивая их:

— Давайте голосовать и покончим с этим.

— Да, давайте не будем больше тратить время, — сказал фиолетовый, глядя прямо на Ватюэйля.

Они проголосовали.

Они некоторое время сидели спокойно или тихонько раскачиваясь на трапециях. Все молчали.

Потом:

— И пусть воцарится хаос, — безропотно сказал желтый. — Война против Ада переносит ад в Реал.

Зеленый вздохнул.

— Если мы проиграем, они нас не простят десять тысяч лет, — сказал он.

Фиолетовый фыркнул.

— Многие из них не простят нас миллион лет, если мы выиграем.

Ватюэйль вздохнул, неторопливо покачал головой.

— Да поможет всем нам судьба, — сказал он.

ГЛАВА 18

Нет ничего хуже лузера, который добился успеха, думал Вепперс. Это было составной частью жизненного устройства, — частью сложностей жизни, полагал он, — и состояло оно в том, что иногда кто-то, не заслуживающий абсолютно ничего, кроме как пребывать среди поверженных в прах, униженных, отбросов общества, вдруг оказывался среди богатых, влиятельных и почитаемых.

По крайней мере, люди, которые были естественными победителями, знали, как вести себя в своем великолепии, понимали, каковы движущие силы их восхождения наверх, — им повезло родиться то ли в богатой и влиятельной семье, то ли честолюбивыми и способными. Лузеры, которые пробивались наверх, всегда были какими-то ущербными. Вепперс излучал высокомерие — он сам по себе в полной мере обладал этим качеством, как ему говорили, — но его нужно было заслужить, на это нужно было поработать. Или уж как минимум на это должны были поработать твои предки.