Читаем без скачивания Глобальное политическое прогнозирование - Александр Панарин

Следовательно, перед Континентом стоит грандиозная задача: не только защитить свое индустриально-просвещенческое наследие и свое право на развитие от расистско-редукционистских "рекомендаций" мирового либерализма, отводящего Континенту роль поставщика сырья и обслуги для "золотого миллиарда", но и преградить дорогу разрушительным инволюционным тенденциям, идущим от "штабной" финансовой экономики. Континенту предстоит свою освободительную борьбу с агрессией Моря превратить в социальную революцию или новый формационный сдвиг, связанный со всемирно-историческим переходом от экономического к постэкономическому обществу.

6.3. Формационный проект Континента

Формационные прорывы человечества всегда совершались не в эволюционистском ключе — в духе непрерывного поступательного развития, а как ответ на вызов уже достигнутым завоеваниям цивилизации, на угрозу инволюции и варварства. Так было на заре европейского модерна, после опустошительных религиозных войн и других вызовов переходного XVI в. Так, вероятно, будет и завтра, после того как человечество соберется с силами ответить на вызовы нового варварства, сопутствующего глобальным перераспределительным практикам тех, кого "медленные" достижения продуктивной экономики уже не устраивают.

Современная тотальная дестабилизация мира связана с закатом прежней формационной перспективы и новым реваншем спекулятивно-перераспределительного начала над продуктивным. Неожиданная доминанта перераспределительства, связанная с ощущениями "пределов роста", привела сегодня к новым геополитическим переделам мира, и вместо демилитаризации, ожидаемой вслед за окончанием "холодной войны", предопределила перерастание последней в новую мировую войну Моря и Континента.

Перспективы долговременного, неконъюнктурного мира могут открыться только вместе с появлением новой формационной перспективы. Ее не могут открыть те, кого настоящее положение в целом устраивает и кто больше полагается на перераспределительные возможности, связанные с преимуществом силы, чем на творческий формационный прорыв всего человечества.

Евразийский континент однажды уже сталкивался с глобальным вызовом перераспределительства, отбросившим его назад, в темную милитаристскую архаику. Он проявился в виде натиска кочевнической империи Чингисхана, задумавшего покорить земледельческие общества Континента и превратить их в придаток своей глобальной империи. Можно сказать, что в те времена роль Океана, откуда на землепашеский Континент пришли "пираты", сыграла евразийская степь. Не случайно в течение весьма длительного времени российская геополитическая и цивилизационная доктрина оперировала дихотомией "Лес — Степь".

Континент, столкнувшись с вызовом интегрированного в единую сверхдержаву кочевничества, сам оставался разъединенным и раздробленным. Это предопределило его тяжелое положение: кочевники разгромили земледельческую цивилизацию России, отбросив Континент в целом далеко назад. На этот вызов необходимо было дать ответ, ибо перераспределительная экономика кочевников закрывала перспективы человечества, истощала его продуктивный материальный и моральный потенциал, привела к невиданному упрощению, ужесточению нравов и закату культуры в порабощенных обществах.

Когда же удалось дать эффективный ответ? Когда Русь, объединенная колониальной администрацией чингизидов, выступила как единый окрепший хартленд — сплоченное ядро земледельческой цивилизации, отстоявшей твердый продуктивный принцип от натиска пиратского перераспределительства. И тотальное столкновение указанных принципов бытия, и победа продуктивного начала как основы цивилизованности совершились именно в России. Россия, собственно, и возникла как евразийское государство в ходе борьбы продуктивного начала с глобальным кочевническим перераспределительством, возглавила эту борьбу и стала олицетворением новой победы человечества.

Это только нашим западникам казалась, что Россия всего лишь прикрыла цивилизованный Запад от натиска кочевнического Востока, одновременно попав в его заложники. На самом деле, если отдавать себе отчет в том, что конфликт продуктивного и присваивающего начал — это главный конфликт во всей истории человечества, то приходится признать, что Россия в качестве пространства, где с таким ожесточением развернулся этот глобальный конфликт и где он получил свое благополучное разрешение, явилось центром мира. Благополучная Европа, отгороженная от этой схватки, по большому цивилизационному и геополитическому счету, вела провинциально-мещанское существование и пользовалась той картиной мира, которая определилась вне ее и сложилась в значительной мере без ее ведома.

Только немногие гении на Западе оценили эту роль России по достоинству. Как пишет А. Тойнби, "в России ответ представлял собой эволюцию нового образа жизни и новой социальной организации, что позволило впервые за всю историю цивилизации оседлому обществу не просто выстоять в борьбе против евразийских кочевников и даже не просто побить их (как когда-то побил Тимур), но и достичь действительной победы, завоевав номадические земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав, в конце концов, кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища — в оседлые деревни" { Характерно, что теоретик мондиализма Ж. Аттали называет новых "граждан мира" — адептов глобального "открытого общества" без государственных границ и суверенитетов — "кочевниками" (Аттали Ж. На пороге нового тысячелетия. М.: 1993. Гл. 4). } .

Сегодня человечество на новом уровне возвратилось к столкновению продуктивного и перераспределительного начал, к вызову, продуктивному принципу, характерному для континентального бытия со стороны нового кочевничества, на этот раз не степного, а морского { Тойнби А. Постижение истории. М.: Наука, 1991. С. 140. } . Причем новая контраверса продуктивного и собирательно-перераспределительного принципов затрагивает не только настоящее положение тех, кто подвергся новому натиску глобального пиратства, но и планетарные перспективы человечества в целом.

Дело в том, что наряду с различиями продуктивного и перераспределительного начал в рамках экономической системы современности существует различие этих начал в более общей космоцентричной перспективе. Индустриальная экономика, возникшая на Западе после известного модернизационного сдвига, никогда не соответствовала последовательному критерию продуктивности. Наряду с элементами воспроизводства, которые капиталистическая экономика оплачивала — сырье и рабочую силу,— они включали и такие необходимые ей базовые элементы, воспроизводство которых считалось бесплатным, и использовалось согласно архаическому принципу присваивающего хозяйства. В первую очередь речь идет об экономических "дарах" природы, все более интенсивно эксплуатируемых, но при этом не оплачиваемых, не воспроизводимых на собственно экономической основе. Если эпохой перехода от присваивающего к производительному хозяйству считать конец мезолита, то приходится признать, что по ряду критериев техническая цивилизация продолжает пребывать в мезолите.

Вторая цепь неоплачиваемых издержек производства относится к человеческому фактору: сам прирост населения, равно как и его здоровье, работоспособность, первичные предпосылки социализации, закладываемые в семье, не входят в исчисляемые издержки капиталистического производства, не финансируются на основе "закона эквивалентного обмена", то есть присваиваются в духе собирательства. На это недвусмысленно указал еще К. Маркс в экономических рукописях 1861—1863 гг.: "Разделение труда и его комбинирование в процессе производства представляют собой механизм, который ничего не стоит капиталисту. Другой производительной силой, которая также ничего не стоит капиталисту, является сила науки. Далее, рост населения тоже является такой производительной силой, которая ему ничего не стоит" { Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М.: 1971. Т. 47. С. 537. } .

Социал-демократический сдвиг в развитии западноевропейского общества ознаменовался переходом от чисто рыночного общества, оплачивающего только те ресурсы, которые успели приобрести выраженную меновую стоимость, к смешанному типу, сочетающему номеналистическую систему рынка с "реалистической" (в смысле учета общих универсалий прогресса, не сводимых к сумме товаров) системой социального государства. И вот теперь от Запада, и главным образом США, идет реванш чисто рыночного начала — иными словами, реванш владельцев капитала, впредь решивших не оплачивать ни в форме дополнительных услуг предприятия как социального института, ни в форме налогов общие "внерыночные" предпосылки своей системы производства богатства.

Цивилизацию хотят вернуть к безответственному "собирательству" тех самых факторов общественного производства, которые стали наиболее хищнически использоваться и превратились в хрупкие и дефицитные. С одной стороны это касается "бесплатного" хищнического присвоения экономических благ, с другой — такого же присвоения общесоциальных предпосылок производительности, связанных с количеством и качеством человеческого фактора, потенциалом культуры, науки и образования.