Читаем без скачивания Улеб Твердая Рука - Игорь Коваленко

Они возбужденно галдели, пытаясь заглянуть в пропасть поглубже, некоторые с этой целью стали на четвереньки, а иные даже легли и свесились со скалы. Наверное, дивились: куда исчез каюк?

Старший огуз призвал остальных взяться за руки, и они послушно растянулись цепочкой так, что двое, самые крепкие, упирались ногами в срезы обрыва, повисли над пучиной, пытаясь все-таки разглядеть внизу лодку.

Улеб кинулся к валявшимся без присмотра сулицам, схватил первую попавшуюся и, разбежавшись, метнул что есть силы. Прицельно пущенное копье поразило третьего в веренице степняков, он рухнул замертво, а двое, ранее удерживаемые им, с ужасным визгом полетели в кипучий поток Пасти Диавола, и он поглотил их.

Потрясенные внезапной гибелью сразу троих, огузы не успели опомниться, как Твердая Рука прыгнул в самую их гущу, с ходу рассек мечом четвертого. Перепуганные лошади бросились врассыпную.

Часть печенегов покатилась с откоса за копьями. Улеб не смог им помешать, поскольку занялся теми тремя в медной броне, что выхватили сабли и уже ринулись в схватку. Он завертелся как юла, отбиваясь и нападая одновременно. И трое вскоре пали под каскадом неотвратимых его ударов.

Между тем подоспели степняки с копьями. Один из них довольно метко бросил свою сулицу издали, и она просвистела так стремительно, что росич едва увернулся. Гонимый неудачей, этот усатый огуз повернул обратно, подхватил два мешка из общей груды и стал улепетывать с ними вдоль берега.

Улеб мечом разнес в щепы легкие копья двух оставшихся, после чего, вложив меч в ножны, шагнул к ним с голыми кулаками.

Тут уж запахло палестрой.

— Ну, охотники до росского добра, вот и свиделись!

Ухватил их за шивороты, как грохнет лбами — испустили дух.

— Вон еще! Вон еще! Убежит! Скорей! — Кифа указывала на улепетывающего усача, волочившего мешки, и протягивала юноше лук.

— Ты зачем здесь?!

— Я моноксил привязала, не бойся.

— Вот я тебе! Кому сказывал: сиди и жди!

— Не сердись, я хотела тебе помочь, но опоздала. Очень крутая гора, пока поднялась…

— Связался с дурехой на свою голову!

— Убегает ведь! Убежит!

— Брысь на место! — Улеб, разгневанный не на шутку, грубо отобрал у нее лук и стрелы. — Еще раз ослушаешься, пеняй на себя!

— Да смотри же, смотри, убежит, бессовестный! Пропадем!

Но обремененный ношей огуз был еще недалеко. Твердая Рука задержал дыхание, натянул тетиву так, что оперенье стрелы прикоснулось к самой его скуле. Молнией сверкнул острый наконечник в лучах заходящего солнца.

— Все, — сказал Улеб, — последний. Ну и воины. И такие-то лезут на Киев.

— Слабые очень нам достались, — с ухмылкой заметила Кифа. — Потому и отстали от своего войска.

Снова двинулись в трудный путь. Ветер им помогал. Камни кончились, Днепр разливался как море, и вставали навстречу зеленые острова, и уходили мимо. День сменяла ночь, а ночь день. Благоухало раздольное лето, будто не было беды впереди.

Витичево городище Куря пожег, как и прочие поселения. Полыхало багровое зарево, с жутким гулом прошивали ветры горящие стены и стрехи. Сколько погублено было людей! Скольких каган полонил, заковал в колоды! Несть числа…

Черной тучей шли печенеги.

— Ах, Улеб, побыстрее греби от ужасного ада, — плакала девушка, — бог отвернулся от жителей этого города.

— Снадобьем от всякой напасти была и есть полоса меча! Где же наши? Где охранная рать?

Улеб резал воду веслами. Плыли ночь напролет, пока не оставили поруганный Витичев далеко позади себя. И посветлу плыли и плыли.

Встречные погосты были безлюдны, заброшены. Вероятно, здесь прослышали накануне о приближавшейся орде. Обшитые бревнами полуземлянки, избы-срубы и приземистые мазанки провожали челн слезливыми глазницами слюдяных окошек. Дверные проемы зияли пустотой.

— Эх, был бы Жар, верхом мы бы живо… Тут еще нету войск Кури. Не спеша ползут, ироды, не боятся: встретить их некому. Неужто великий князь не удосужился оставить хоть малую дружину?..

Улеб ошибся, решив, что враги еще не добрались до этих мест. Он вел суденышко открыто. А возле какого-то сельца вдруг появились печенежские всадники числом не меньше полусотни. Черный каган не забыл выслать вперед головной отряд.

Огузы поскакали вдоль пологого берега, размахивая плетками и саблями. На версту опередили челн. Некоторые, сбросив одежду, полезли в воду с кинжалами в зубах и, держась за шеи лошадей, поплыли наперерез.

Твердая Рука стрелами повернул обратно. Тогда они, выбравшись на сушу, посовещались о чем-то и подались назад, к сельцу.

— Ага, испугались, бессовестные! — Кифа хлопнула в ладоши.

Но Улеб нахмурился, обеспокоился, молвил:

— Плохо, ох как плохо… Я приметил в затоке два струга. Наши не упрятали их, только и всего, что понатыкали пучки сухого камыша с боков, торопились, видать. Как бы степняки не кинулись к стругам, там уключин множество.

— Пусть догоняют. Ты их проучишь, а я посмотрю.

— Уф!.. Что сказать, коли волос длинный, а ум… Пропаду с тобой, шалой, ей-ей, и ты тоже пропадешь. Тебе бы мужиком уродиться, глупенькая. — Веслами резко так зачастил, чуть не лопаются они, длинные и упругие. — Худо дело, коли сядут в струги. Настигнут, сдавят с ходу тяжелыми лодиями — наша хрустнет, как ореховая скорлупа. В волнах барахтаться — какой я воин.

— Не догадаются.

— Помолчи пока, очень прошу.

Произошло, как и предполагал Улеб. Вскоре из-за поворота показались оба струга с печенегами. Мощные и устойчивые, добротно сколоченные росскими умельцами, они скользили резво, точно многолапые водяные пауки. Расстояние между лодкой и ними сокращалось и сокращалось. Что делать?

Улеб задыхался от усилий. Подобную гонку Днепру, наверно, не часто доводилось видеть. Как будто гнались две большие зубастые щуки за обреченной плотвичкой.

Уже различимы затылки, шевелящиеся руки, спины, плечи преследователей. Огузы галдели и оборачивались, показывая лоснящиеся лица под овечьими, заячьими, лисьими, волчьими шапками и зеленовато-медными или ржаво-железными теповерхими шлемами.

— Догоняют! Догоняют! — в отчаянии вскричала Кифа и прикрылась плетеным щитом, ожидая града смертоносных стрел.

— Хотят взять нас живьем, — сквозь стиснутые зубы выдавил Улеб. — Бросай в воду лишнее, облегчим моноксил.

Он перерубил крепления мачты, повалил ее за борт.

— Греби! Я сама!

Улеб снова налег на весла, а она принялась выбрасывать все, что попадалось под руку: моток веревки, второй щит, дубовый черпак. Даже мешочек с солью шлепнула в волны.

— Это тоже?

Под плащом, укрытый от палящего солнца, лежал серебристый сосуд.

— Огонь греков! — воскликнул Улеб. — Как хорошо, что не отдал его Аниту! Ну, степняки, держитесь! Сейчас согреемся! Помянем чеканщика!