Читаем без скачивания Камень звёзд - Элисон Бэрд

— Вот тебе благодарность! — возмутилась Лорелин. — Я прискакала вам на помощь — и помогла.

— Мне помощь не была нужна — я и без тебя отлично справлялся.

— Но когда я появилась, они побежали, — указала девушка.

— Это правда, — поддержала ее Ана. — Они сбежали при ее появлении, Йомар. Не думаю, что им приходилось раньше видеть лошадь. Вполне может быть, что вмешательство Лорелин спасло вас обоих.

Эйлия ощутила укол зависти. Она еще видела мысленным взором, как Лорелин на белом коне смело бросается на помощь мужчинам. Какая храбрость! А Лорелин будто и не взволновала близость опасности. Лицо ее горело восторгом и рвением.

— Когда я села на коня, такое было чувство, будто… будто я выросла. Будто этот конь — продолжение моего тела. Я его ощущала — не под собой, а как-то умом… нет, не объяснить.

— Это элейская кровь. Твои предки обладали многими любопытными способностями, в том числе дар общения со зверями. Даже дикие животные любили элеев. Дельфины, жившие вдоль берегов Тринисии, приплывали к отмелям играть с детьми и плавали перед носом элейских кораблей.

— А может быть, в тебе тоже есть элейская кровь, — предположила Лорелин. — Хотя с виду непохоже, если ты простишь мне такие слова, но твое умение обращаться с животными — просто чудо.

— А эти, как вы их назвали, вернутся? — перебил Йомар, кривясь от боли, когда сгибал правую руку.

— Нет, — ответила Ана. — Антропофаги — трусливые создания при всем их пугающем виде. На это место они вернуться не посмеют.

— Спасибо лошади! — засмеялась Лорелин. Эйлия кое-как поднялась и пошла прочь от лагеря.

Дамион стоял на месте битвы, опустив глаза к вытоптанной и залитой кровью земле. Тела убитых антропофагов уже исчезли, и от этого у Дамиона кольнуло в сердце — напоминание о том, что противники были не зверьми или чудовищами, но людьми. Они унесли своих мертвых.

«И одного из них убил я или смертельно ранил, что то же самое: он должен был умереть. Я убил человека».

Его охватила густая печаль, которую даже лучи вернувшегося солнца не могли рассеять. Не такое ли чувство должно быть у солдата после первого убитого — чувство невозвратимой утраты, необратимого преображения? Дамион стал прохаживаться по поляне. Огромный череп огнедракона будто издевался над ним, скаля челюсти, безглазый взгляд не отпускал Дамиона. Он будто говорил: «Так вот чего стоят все твои священные обеты, твой драгоценный Разум? Налет глянца, не более того. Твоя первая мысль была о мече, как у твоего отца: разве не сразу ты схватился за оружие? Под шкурой у человека и у зверя одно и то же: битва и кровь, победитель и побежденный. Меч — лишь образ когтя или клыка. Называй себя человеком, если тебе угодно, будто это что-то неповторимое и святое, но ты такой же зверь, как и я, и всегда им будешь».

— Нет, — прошептал он.

Но безмолвное обвинение повисло в воздухе вместе с кровавой вонью.

— Дамион?

Он повернулся и увидел Эйлию, которая глядела на него с любопытством.

— Дамион, что случилось?

Эйлию переполняло восхищение. В ее глазах Дамион был героем, достойным встать рядом с Андарионом и Ингардом Храбрым: он рисковал жизнью для спасения ее и остальных женщин от страшных лап антропофагов, и даже рану получил ради них. В ее мыслях царапина на виске стала тяжелой раной, свидетельством стойкости паладина. Отчего же он глядит такими затравленными, почти виноватыми глазами, будто просит у нее прощения?

— Ты был очень храбр, Дамион, — сказала она. — Храбрее любого рыцаря!

Он посмотрел на стоящую перед ним девушку в монастырской рясе, с доверчиво открытыми большими глазами, и невинность ее была ему упреком, будто она пришла из другого мира, из того, от которого он отделил себя навеки.

— Ты не понимаешь, Эйлия, — ответил он. — Я убил человека.

Эйлия при этих словах замолчала. Ей, конечно, неприятно было думать, что Дамион кого-то убил, пусть даже антропофага. Теперь она поняла, что его гнетет.

— Но, Дамион, — серьезно сказала она, — вам с Йомаром пришлось биться. Иначе они бы убили нас. — И она добавила: — Браннар Андарион и его паладины тоже убивали.

Дамион посмотрел на нее в упор с мукой на лице:

— Андарион не был священником.

— Паладины были — они принимали на себя обеты.

— Не те, что я. Я клялся никому никогда не причинять вреда — покуда жив. Не сражаться на войне, не поднимать оружия против человека. И пока верховный патриарх не призовет меня и не разрешит официально мои обеты, я ими связан.

Эйлия застыла, судорожно сцепив руки, ища какие-нибудь слова утешения, чтобы отдать хоть часть того, что ему задолжала, но таких слов не было. И она тихо удалилась, оставив Дамиона предаваться унынию.

«Зачем я вообще здесь нужна? — спрашивала она себя печально. — Я не могу не только помочь ему, никому из них, я даже не могу найти нужных слов. От меня нет никакого толку, только лишний человек, которого приходится защищать. Хотелось бы мне быть смелой как Лорелин. Тогда и от меня могла бы быть польза».

Она брела куда глаза глядят в совершенно разбитом состоянии. Вскоре она заметила впереди каменные развалины. На квадратных постаментах застыли в боевой стойке два каменных дракона: они, как и статуя вставшего на дыбы Халдарионовского дракона, сильно пострадали от непогоды, кожистые нетопырьи крылья отломились, чешую на кольчатых телах почти смыло дождями и ветрами. За ними стояли двойные шпалеры обломанных колонн и осыпающиеся стены, обступившие узкую дорожку, зеленеющую мхом. Шпалеры и дорожка вели к одинокой арке, за которой тоже валялись обломанные колонны и блестела вода.

Потом Эйлия заметила каменные столбы ворот, которые и охранялись драконами: они были обломаны на уровне колена, и к ним вели три низкие каменные ступени. Эйлия затаила дыхание. Она знала это место, хотя никогда здесь раньше не бывала. Когда-то это был храм, и его покрывала крыша. Поднявшись по ступеням, Эйлия зашагала по зеленому пролету.

Ползучие лианы закрыли слоем листьев разбитые стены, где когда-то висели тщательно вышитые гобелены, на растресканных полах со стертыми цветочными орнаментами распускались дикие цветы. Туман рассеялся, и над разбитыми стенами, где когда-то поднимался свод крыши, раскинулось небо, синее, безмятежное, как поверхность спокойного моря, кое-где тронутая пеной облачков. Эйлии подумалось, что всем храмам надо бы быть такими — без крыши, открытыми небесам, с незастекленными окнами, открытыми для ветров и птиц. Конечно, с дождем были бы трудности. И зимой в них тоже служить нельзя. Но в ясный день, такой как сейчас, как легко было бы здесь молиться!