Читаем без скачивания Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

Торквилл тоже натянуто улыбнулся.

— Привет, Грета, — произнес он, мельком глянув на нее, прежде чем переключить свое внимание на Генриетту. — Генриетта, ты сегодня премило выглядишь.

Генриетта засияла от удовольствия.

— Вы слишком добры, мистер Дженсен, — радостно ответила она, втайне наслаждаясь болью, которую этот комплимент причинил Грете, несмотря на то что она знала — позже за этот кайф придется заплатить.

— Генриетта, я хотел бы приступить к своим рождественским закупкам. Думаю, ты сможешь мне помочь. Насколько я помню, когда речь идет о выборе подарков, ты — вне конкуренции.

— Конечно, мистер Дженсен, это будет для меня истинным наслаждением, — сладко протянула она, утопая в зелени его глаз и мысленно сожалея, что Федерика не сможет стать свидетелем момента ее славы.

— Грета, ты выглядишь немного бледной, — заметил он, с улыбкой глядя в ее напряженное лицо. — Должно быть, слишком много работаешь.

— Нет-нет. Я прекрасно себя чувствую, — запротестовала та, но ее лицо, казалось, начало плавиться, как мороженое на летней жаре.

Когда Торквилл и Генриетта зашагали сквозь толпу покупателей, те уважительно уступали им дорогу, но вовсе не в связи со статусом Торквилла, а исключительно отдавая дань его ослепительной красоте.

Грета ощутила, как где-то в животе закипает желчь, и поплелась обратно в офис зализывать раны своей уязвленной гордости.

— Пошел ты на… Я — леди, — протестующе заверещала цыганка.

— Никакая ты не леди, — зашипел Найджел через дверь, надеясь, что никто из покупателей его не услышит. — Я тебя в последний раз предупреждаю, что, если ты не выйдешь, мы выломаем дверь и вытащим тебя силой.

— Почему леди не может мирно справить нужду? — закричала она. — У меня есть права. Мочеиспускание — процесс единый как для герцогини, так и для бродяжки. Я не герцогиня, но я леди от и до.

— Раз так, ладно. Мы начинаем.

— Хорошо, хорошо, — быстро сказала она, открывая дверь. Найджел содрогнулся от сопровождавшего ее шлейфа зловония. — Не дадут даже помочиться спокойно, — вопила она, проталкиваясь мимо него. Покупатели морщились, когда она вразвалочку шествовала по отделу, бросая на них злобные взгляды. — Бьюсь об заклад, что вам-то он позволит спокойно помочиться, — накинулась она с визгом на ничего не подозревавшую пожилую даму, примерзшую на месте от отвращения. — В вашей забегаловке воняет, как у дьявола в заднице! — добавила она напоследок, прежде чем исчезнуть на улице. Весь магазин, казалось, вздохнул с облегчением. Только Генриетта и Торквилл продолжали шопинг, не обращая внимания на возникшую суматоху.

Через пару часов занятий распаковкой фотографических рамок и раскладывания их в аккуратные стопки на полках Федерика была очень рада увидеть возбужденное лицо Генриетты, появившееся в дверном проеме.

— Дорогая моя девочка, ты мне не поверишь, но здесь только что был Торквилл Дженсен и провел два часа вместе со мной, занимаясь покупками, — громко зашептала она, боясь быть услышанной.

— Неужели? — воскликнула Федерика, пытаясь разделить ее радость.

— Он просто размазал Грету по стенке. Видела бы ты ее лицо — она зачахла на глазах. Вот корова тупая.

— Какая прелесть.

— Он такой красавчик, что можно рехнуться. Я хотела бы, чтобы ты его увидела. Он темноволосый и загадочный, с прекрасными зелеными глазами, которые могут становиться голубыми, в зависимости от цвета одежды. Сегодня на нем был зеленый кашемировый свитер, так что они были зелеными, как изумруды. Он такой элегантный и прямо светится богатством и уверенностью. Не могу поверить, что ты его не видела — ты просто не сможешь меня понять. — Федерика пожала плечами. — Как бы то ни было, он накупил массу вещей, их отнесли наверх, а нам с тобой предоставлена честь их упаковать.

— О, за что же мне такое счастье! — саркастически воскликнула Федерика.

— Ты запоешь по-другому, как только его увидишь, — уверила ее Генриетта, глядя на аккуратные стопки рамок. — Знаешь, я не удивлюсь, если Грета послала тебя вниз преднамеренно, как только заметила, что он входит. Ты бы ему наверняка понравилась — блондинки его слабость.

— Не думаю, что он обратил бы на меня внимание, Генриетта. Кроме того, я бы этого не хотела. Мое сердце жаждет кое-кого другого, — сказала она и уселась на стул.

— Кто он? — спросила Генриетта, прислонившись к дверному проему.

— О, это тот, кого я знаю почти всю мою жизнь. Хотя все это напрасно, я его не интересую, — ответила она и улыбнулась подруге, стараясь не раскрывать всю глубину своих страданий.

— Когда ты увидишь Торквилла, то никого другого больше уже не захочешь, — заверила ее Генриетта, зная, что она сама в своей жизни никем так больше не будет восхищаться. — Если Торквилл женится, я должна буду постричься в монахини, — с ухмылкой добавила она. — Пойдем, я думаю, что Золушка уже достаточно настрадалась в подземелье.

У Федерики не было никакого желания встречаться с Торквиллом Дженсеном. Ее сердце принадлежало исключительно Сэму Эплби. Как только она пыталась перенести свои чувства на кого-то другого, ее тяга к Сэму усиливалась еще больше. Ей нравилась его озорная усмешка, копна рыжеватых волос, умные глаза, властный характер и уверенность в себе. И она постоянно тосковала без него.

С матерью она разговаривала почти каждый день. Элен теперь уже не беспокоилась о Федерике, которая с годами превратилась в чувственную молодую женщину, способную позаботиться о себе. Ее беспокоил Хэл. Он никогда не был легким ребенком в отличие от сестры, но зато всегда отличался послушанием. Сейчас у него возникли проблемы в школе, он провалил экзамены и приобрел дурную привычку подвергать сомнению все, что она делала, и спорить с ней только лишь для поддержания имиджа трудного подростка. Она оплакивала потерю того ребенка, который всегда держался за мать и смотрел на нее обожающим взглядом. Теперь его отношение к ней менялось столь же часто, как и настроение: он то огрызался, то выказывал ей свою безграничную любовь. Она обнаружила, что ее жизнь превращается в американские горки, с которых нельзя соскочить. На уик-энды он исчезал с друзьями и возвращался зачастую только к утру, пропитанный запахом спиртного и сигарет, подчас едва способный подняться по лестнице и добраться до постели.

Элен пребывала в отчаянии. Артур окружил ее вниманием и поддержкой, ничего не требуя взамен. Он спокойно выслушивал, как она выгружала ему свои тяжкие мысли, и давал мудрые советы, несмотря на то что знал — она не примет к сведению ни единого его слова. Ее отношение к сыну было слишком предвзятым и не позволяло принять объективную оценку ситуации.

— Игнорируй его, дорогая, — рекомендовал Артур. — Он питается твоей заботой как паразит, и, как только она иссякнет, проблема отпадет сама собой.

— Мой сын — не какой-нибудь паразит! — резко возразила Элен, прежде чем напустить на лицо ледяное выражение ошибочно понятой мученицы. Но Артур прекрасно понимал мотивы поведения Хэла. Этому ребенку потворствовали всю его жизнь, поскольку Элен никогда не переставала ощущать вину за то, что лишила его отца. По мнению Артура, мать, чувствующая вину, являлась очень опасным фактором. Хэлу нужна была железная рука, в противном случае он будет продолжать расширять границы дозволенного настолько, насколько сможет. Но Элен не могла позволить мужу применить свой авторитет и, вместо того чтобы завоевать доверие сына строгостью, пыталась сделать это снисходительностью.

Федерика тоже выслушивала причитания матери с терпеливостью лечащего врача. Вначале, когда дочь только переехала в Лондон, Элен интересовалась ее новой работой и квартирой, но, как только та устроилась, ее любопытство иссякло и единственной темой разговоров стал Хэл. Если Федерика пыталась переменить предмет беседы, Элен ее либо сразу прекращала, либо же снова переводила беседу на тему, касающуюся сына. Хэл перестал быть ее развлечением и стал ее жизнью, а его проблемы поглощали все ее внимание.

Жизнь Федерики в Лондоне была настолько далека от Польперро, что она смогла полностью отделиться от конфликтов семьи. Вначале все было так необычно, что у нее не было времени тосковать по дому. Но позднее, разговаривая по телефону с Тоби и Джулианом, она внезапно стала ощущать тягу к морю и крику чаек, к свежему соленому воздуху и тихим ночам. А еще она очень скучала без Расты, которого пришлось оставить у дяди. Приехав в Лондон, она поняла, что этот город не для таких собак, как Раста, который обожал длительные прогулки по бескрайним полям и игры на морском берегу. Он быстро зачах бы в таком месте, как Лондон, но ей все равно не хватало его компании.

Первое время ей было трудно засыпать в городе из-за шума машин и завываний полицейских сирен в ночи, заставлявших ее кровь холодеть в жилах. Но уже через месяц этот шум стал казаться даже приятным, а свет желтых уличных фонарей, проникавший в маленькую спальню, которую она делила с Эстер, будил уже давно, казалось, забытые воспоминания. Более детально ознакомившись с улицами своего нового места жительства, она ощутила все возрастающее чувство сопричастности к нему. Лондон перестал казаться грандиозным лабиринтом, которого нужно бояться, и превратился в дружелюбный город, которым можно наслаждаться. Она завела новых подруг, с которыми почти каждый вечер ходила в кино, в театр или просто в паб, где они беседовали и играли в нарды до самого закрытия. Однако мысленное присутствие Сэма преследовало ее повсюду, куда бы она ни отправлялась, что заканчивалось, как правило, тем, что она активно отгоняла мужчин, мечтавших добиться ее взаимности.