Читаем без скачивания Дивергент - Вероника Рот

Я знаю, что сейчас не время для разговоров. Но мне нужно кое-что выяснить.

– Мама, откуда ты знаешь о Дивергенции? – спрашиваю я. – Что это такое? Почему…

Она откидывает барабан и смотрит на капсюли, проверяя, сколько патронов осталось. Затем вытаскивает несколько штук из кармана и заменяет израсходованные патроны. Знакомое выражение лица – с таким же она вдевает нитку в иглу.

– Я знаю о Дивергенции, потому что сама – дивергент. – Она вкладывает патрон в барабан. – Меня уберегло только то, что моя мать была лидером Лихости. В День выбора она велела мне оставить свою фракцию и перейти в более безопасную. Я выбрала Альтруизм.

Она убирает лишний патрон в карман и выпрямляется.

– Но я хотела, чтобы ты сама сделала выбор.

– Не понимаю, почему мы представляем такую угрозу для лидеров.

– Каждая фракция обучает своих членов думать и действовать определенным образом. И большинство людей это устраивает. Для большинства несложно научиться отыскать подходящий образ мыслей и следовать ему. – Она касается моего здорового плеча и улыбается. – Но наши умы движутся во все стороны сразу. Нас нельзя заставить думать строго определенным образом, и это пугает наших лидеров. Это означает, что нами нельзя управлять. И это означает, что, несмотря ни на какие предпринятые ими меры, мы всегда будем для них источником неприятностей.

Словно кто-то вдохнул свежий воздух мне в легкие. Я не альтруистка. И не лихачка.

Я – дивергент.

И мной нельзя управлять.

– Они идут. – Мать смотрит за угол.

Я выглядываю из-за ее плеча и вижу несколько вооруженных лихачей, слаженно марширующих к нам. Мать оборачивается. Далеко позади еще одна группа лихачей бежит к нам по переулку, переставляя ноги в унисон.

Мать хватает меня за руки и заглядывает в глаза. Я наблюдаю, как трепещут ее длинные ресницы. Жаль, в моем маленьком, простом лице нет ничего от нее. Но, по крайней мере, у меня есть кое-что от нее в голове.

– Иди к отцу и брату. Переулок справа, вниз в подвал. Постучи два раза, затем три, затем шесть.

Она берет мое лицо в ладони. Ее руки холодные, кожа шершавая.

– Я отвлеку их. Беги со всех ног.

– Нет. – Я качаю головой. – Я никуда без тебя не пойду.

Она улыбается.

– Будь храброй, Беатрис. Я люблю тебя.

Она прижимается губами к моему лбу и выбегает на середину улицы. Поднимает револьвер над головой и три раза стреляет в воздух. Лихачи начинают бежать.

Я мчусь через улицу в переулок. На бегу я оглядываюсь, чтобы проверить, не гонятся ли за мной лихачи. Но мать стреляет в толпу охранников, и они слишком заняты ею, чтобы заметить меня.

Я еще раз оборачиваюсь, услышав ответный огонь. Спотыкаюсь и останавливаюсь.

Мать застывает с выгнутой спиной. Кровь хлещет из раны в ее животе, окрашивает майку алым. Пятно крови расплывается на плече. Я моргаю, и пронзительные алые пятна вспыхивают на изнанке моих век. Я снова моргаю и вижу, как мама улыбается, сметая мои остриженные волосы в кучу.

Она падает, сперва на колени, безвольно свесив руки, затем на мостовую, на бок, как тряпичная кукла. Она не шевелится и не дышит.

Я зажимаю рот ладонью и кричу в нее. Мои щеки горячие и мокрые от неизвестно когда брызнувших слез. Моя кровь кричит, что принадлежит ей, и стремится вернуться к ней, и на бегу я слышу в голове голос мамы – она велит мне быть храброй.

Боль пронзает меня, когда все, из чего я сделана, рушится и весь мой мир распадается в мгновение ока. Мостовая царапает колени. Если я сейчас лягу, все кончится. Возможно, Эрик был прав, и выбрать смерть – все равно что исследовать туманное, неведомое место.

Я чувствую, как Тобиас убирает мои волосы назад перед первой симуляцией. Слышу, как он велит мне быть храброй. Слышу, как моя мать велит мне быть храброй.

Солдаты-лихачи поворачивают, как будто ими управляет единая воля. Мне неведомым образом удается встать и пуститься бегом.

Я храбрая.

Глава 36

Меня преследуют три солдата-лихача. Они бегут в унисон, их шаги эхом разлетаются по переулку. Один из них стреляет, и я падаю, обдирая руки об асфальт. Пуля попадает в кирпичную стену справа от меня, и осколки кирпича разлетаются во все стороны. Я ныряю за угол и взвожу курок.

«Они убили мою мать». Я навожу пистолет в переулок и стреляю вслепую. На самом деле это были не они, но это ничего не значит… не может значить и, подобно самой смерти, не может быть реальным в это мгновение.

Остался всего один враг. Я держу пистолет обеими руками и стою в конце переулка, целясь в солдата-лихача. Палец давит на спуск, но недостаточно сильно, чтобы выстрелить. Ко мне бежит не мужчина, а мальчик. Лохматый мальчик со складкой между бровей.

Уилл. С тусклым и бессмысленным взглядом, но все же Уилл. Он останавливается и, подобно мне, расставляет ноги и прицеливается. В то же мгновение я слышу лязг затвора, досылающего патрон, вижу его палец, готовый спустить курок, и стреляю. Зажмурившись. Задыхаясь.

Пуля попадает ему в голову. Я знаю это, потому что целилась именно туда.

Я поворачиваюсь, не открывая глаз, и, спотыкаясь, бреду прочь. Норт и Фэрфилд. Я смотрю на адресную табличку, чтобы понять, где нахожусь, но не могу ее прочитать: перед глазами все расплывается. Я несколько раз моргаю. От меня всего несколько ярдов до здания с остатками моей семьи.

Я опускаюсь на колени у двери. Тобиас назвал бы меня глупой за то, что я нашумела. Шум может привлечь солдат-лихачей.

Я прижимаюсь лбом к стене и кричу. Через несколько секунд я зажимаю рот ладонью, чтобы приглушить звук, и издаю еще один вопль, переходящий в рыдание. Пистолет с грохотом падает на землю. Я не перестаю видеть Уилла.

Он улыбается в моих воспоминаниях. Вздернутая губа. Ровные зубы. Свет в глазах. Смеющийся, поддразнивающий, более живой в моей памяти, чем я – в реальности. Или я, или он. Я выбрала себя. Но умерла вместе с ним.

Я стучу в дверь: два раза, затем три, затем шесть, как учила мать.

Я вытираю слезы с лица. Мы с отцом встретимся впервые с тех пор, как я его покинула, и я не хочу, чтобы он видел меня рыдающей, в полуобмороке.

Дверь открывает Калеб. При виде брата я впадаю в оцепенение. Он несколько секунд смотрит на меня и затем заключает в объятия, задев рану на плече. Я прикусываю губу, чтобы не закричать, но сдержать стон не удается, и Калеб отшатывается.

– Беатрис. О боже, тебя ранили?

– Давай зайдем в дом, – тихо говорю я.

Он проводит большим пальцем под глазами, ловя влагу. Дверь захлопывается за нами.

Комната освещена тускло, но я вижу знакомые лица бывших соседей и одноклассников, товарищей отца по работе. Отца, смотрящего так, словно у меня выросла вторая голова. Маркуса. При виде него меня скручивает боль… Тобиас…