Читаем без скачивания Купель дьявола - Виктория Платова

— А ползла, лежа на спине, она хотела сбить меня со следа. Ей это удалось.

— Да, ей это удалось…

— Я вымыл пол и как мог застирал ковер. Откуда я мог знать, что она меня проведет? А ты-то зачем полезла под диван?

— Генеральная уборка, Снегирь. Дети не могут жить в грязи. Это ее дети, Снегирь. Наши с тобой крестники… Она ведь назвала их в честь нас с тобой…

— Я не хотел ее убивать, — в голосе Снегиря послышались просительные нотки. — Если бы она не была упрямой дурой… Если бы она была хоть немножко похожей на тебя… Ничего бы не случилось. Твое здоровье, Кэт, — он поднял свой бокал.

— Твое здоровье, Снегирь. Charming friend Bullfinch.

— Что?

— Очаровательный друг Снегирь. Так называл тебя наш добрый голландец. Ламберт-Херри Якобе. Херри-бой, если ты еще помнишь.

— Забавный тип. Он все время вертелся под ногами.

— Почему ты убил ее, Лавруха?

Снегирь поднялся с кресла и мягко прошелся по мастерской. И оказался за моей спиной. Сейчас он опустит тяжелую кофейную мельницу мне на голову.

И я даже не смогу воспользоваться своей собственной кровью, чтобы написать имя убийцы. Не оборачиваться. Только не оборачиваться…

— А с нервами у тебя все в порядке, — шепнул мне на ухо Снегирь.

— Просто я верю тебе, — я с трудом выталкивала слова из пересохшего рта. — Я хочу знать… Последние месяцы я только тем и занималась, что пыталась найти истину.

— А она все это время валялась под ногами, — хихикнул Снегирь. — Ты была права, Кэт. Ты была права.

— Значит, не было никакой мистической картины?

— Конечно, нет. Только такой ненормальный, как Херри-бой, может верить в эти сказки.

— Значит, это сделал ты, Снегирь? Не Лукас Устрица?

— Скажем так, — Снегирь снова показался в поле моего зрения. — Он помог мне. Все это мы провернули на пару. Два художника…

Я позволила себе скептически улыбнуться:

— Ну какой ты художник, Снегирь! Твой потолок — пятьсот долларов за зимний пейзаж жарким летом.

Снегирь присел на корточки передо мной и нагнул лохматую голову.

— Не дразни меня, Кэт. Я не самый плохой художник в этом городе. Если уж на то пошло, ты даже бездарнее меня.

— Сдаюсь. Но я никогда и не претендовала на членство в Союзе. Ты убил их — и Быкадорова, и Леху, правда? И старика…

— Нет, старик умер сам. Я только чуть-чуть подправил, наложил последний мазок.

— Да, ты художник…

— А еще химик и психолог, — добавил Лавруха. — Чему-то же я учился в университете, черт меня дери!..

Химик и психолог. Вот оно что.

Наконец-то я увидела свет в конце тоннеля. Он был таким ослепительно ярким, что я даже зажмурилась.

— Ты ведь расскажешь мне, Снегирь?

— Что я должен тебе рассказать?

— Как ты сделал это. Мы и так зашли слишком далеко. Я хочу узнать тайну этих запертых изнутри комнат.

— Иначе…

— Иначе я просто умру, Снегирь, — совершенно искренне сказала я. — Я должна знать. Я слишком долго мучилась и теперь имею право на вознаграждение.

— Ты хочешь торт? — Снегирь забрался на стол и свесил ноги. Еще в академии он обожал сидеть на столах. — Очень вкусный. “Птичье молоко”.

— Ты знаешь, чего я хочу, Снегирь… Расскажи мне. Порази меня красотой замысла. Я сумею оценить его. Ты же знаешь… Прерафаэлиты — это красиво. И Лукас Устрица тоже. Я знаю толк в красоте.

Лавруха отхватил огромный кусок торта. Зачарованная, я смотрела, как движутся его челюсти. Его чертовы хелицеры, перемоловшие не одну живую душу.

— Все очень просто, Кэт. Я слушал ту лекцию на четвертом курсе. О Лукасе Устрице. Обо всех этих мистических сплетнях, которыми была окружена его жизнь. О людишках, которые дохли, как мухи, от его картин. И секрет его красок, который был утерян навсегда… А может быть, он добавлял в их состав какие-то травы? Какие-то вещества, о которых знал только он? Что-то вроде растительных ядов… Ты как думаешь? — Снегирь подмигнул мне.

— Я… Я не знаю…

— И никто не знает. Это всего лишь мое предположение, Кэт. Иначе смерть его заказчиков не объяснить никак…

— И ты…

— Я попробовал пойти по его следам. Только у меня были другие сильнодействующие средства.

Снегирь спрыгнул со стола и подошел к своим банкам с плотно притертыми крышками. Банкам, которые он привез когда-то из обожаемой им Мексики. Снегирь постучал согнутым пальцем по их стеклянным и глиняным бокам. И принялся перечислять.

— Трава злого Христа… Трава бога смерти Миктлантекутли… Трава еще одного бога преисподней — Тлальтекутли. Ацтеки ушли, потому что узнали о смерти все… А когда ты знаешь о смерти все, становится скучно жить… Правда, Кэт…

— Так ты…

— Ну конечно… Я жрал маис и тортильи, я заливался пульке [25]… И ползал в горах, сельве и этих клятых тропических лесах… Я узнал такое… ты даже не можешь представить себе… Я такое ощутил… Ни один хилый азиатский наркотик с этим не сравнится, Кэт… Я уеду в Мексику и очень скоро.

— А как же Париж и Барселона? — тихо спросила я.

— А ты сможешь полететь со мной в Париж, после того, что написала на полу эта набитая дура?..

Снегирь не стал выслушивать мой ответ, его совсем не интересовал мой ответ. Он приоткрыл одну из баночек и мечтательно раздул ноздри.

— Трава злого Христа. Отличная вещь, если правильно приготовить. Не хочешь нюхнуть?..

— Что-то не горю желанием.

— Возьми, — он протянул банку мне. — Ты же хотела все знать…

Стараясь сдержать бьющееся в горле сердце, я взяла банку: скукоженные черные листья, напоминающие шкурки ящериц, и слабый запах миндаля.

— Они не опасны, Кэт… Пока не опасны… Но стоит только смешать их в определенных пропорциях и приготовить экстракт… Я убил на это четыре года. Я добивался разных эффектов. А потом в десятки раз увеличивал дозы компонентов…

Так вот чем занимался Снегирь в своей мастерской, когда не писал обнаженку, сухие цветы и зимние пейзажи… Так вот откуда эти постоянные мертволицые латиносы… Я сжала спинку кресла так, что побелели костяшки пальцев.

— Ты боишься? — ласково спросил Снегирь. — Ты все еще готова идти до конца, Кэт?

— Конечно, — я поборола тошноту и позволила себе улыбнуться Лаврухе.

— Этот старый хрыч, Аркадий Аркадьевич Гольтман, пригласил меня в феврале. Ванькина наводка, он обожает прикидываться экспертом. Ванька тогда был занят, поэтому поехал я. И сразу понял, что ей цены нет, этой картине. Ты ведь тоже поняла это, когда увидела ее. Тогда я не знал еще, что это Лукас Устрица, я только потом догадался об этом. Когда увидел заколку на плаще Девы Марии. Старику не повезло: он был специалистом по барокко и ни черта не смыслил в Северном Возрождении… Я прокололся только один раз — если, конечно, не считать Жеки… Я ляпнул старику, что это никак не меньше пятнадцатого века. Старик страшно загорелся — уж больно хороша была Мария… Ты — ты! — была хороша… Так вот, он сказал, что сейчас в Питере на каком-то там симпозиуме должен быть один голландец, специалист по пятнадцатому веку. Херри-бой, кто же еще… Наш пострел везде поспел.

Херри-бой! Так вот почему в его паспорте стояла февральская виза… Какая же я дура, черт возьми! Херри-бой был самым безобидным персонажем во всей этой истории, а я умудрилась навешать на него всех собак…

— Можешь себе представить, если бы этот хмырь увидел Деву Марию? Плакала бы моя доска…

— И ты сделал это.

— Точно. Я опробовал свой экстракт. Умная девочка. Доза была не смертельной, но старику хватило… У него было слабое сердце.

— Но почему…

— Почему он так прикипел к картине? Это же не просто быстро разлагающийся на свету яд. Он вызывает очень сильные галлюцинации. — Снегирь осклабился. — Эротического характера. Вот так-то, душа моя. Никаких порнокассет не надо.

— И что же ты сделал?

— Ничего. Просто принес с собой небольшую бутылочку. И смазал ею некоторые участки картины. Я бы сказал — интимные. Об эффекте тебе красочно поведал племянничек. А ты потом — мне, как соучастнику. Продолжать?

— Конечно, — я облизнула пересохшие губы.

— Потом наш друг Быкадоров. Это только вы, две влюбленные дуры, не знали, чем он занимается. А мы поняли друг друга, как только раздавили первую бутылку водки. А потом я написал его портрет, перед которым ты просиживала часами…

— Так это ты навел Быкадорова на коллекцию?

— Твой покорный слуга, — Снегирь тряхнул головой и щелкнул каблуками. — Он и раньше выполнял кое-какие заказы для меня. Вор он был от бога, что и говорить… А потом мы с Ванькой Бергманом…

— И Ванька?

— Нет, что ты… Честнейший человек, не чета нам с тобой. Он не знал ничего. Просто реставрировал кое-какие доски. Вот и все. Быкадоров эту картину подмел. И принес ее мне в зубах. Больше ничего меня не интересовало.

— И вы встретились у Жеки, которая сидела за городом?

— Ну, не к тебе же было его везти. Ты-то всегда дома. При галерее. А я вообще числился в Псковской области, если ты помнишь…