Читаем без скачивания Золотой человек - Мор Йокаи

Тимар остался на острове. Рыбаки отчалили и направились к противоположному берегу. Выдалась дивная лунная ночь. Звонкими трелями заливался над своим гнездом соловей.

Михай побрел вдоль берега, отыскивая ведущую к дому тропинку. Выйдя на лужайку, где он плотничал до самой осени, Тимар заметил, что заготовленные им бревна заботливо укрыты от зимней сырости и порчи камышовыми снопами. Дальше тропинка вела к розарию. Розы давно отцвели, — в пору их цветенья он прохлаждался в обществе Тимеи на даче в Монастырском саду, потом — на морском курорте. В нынешнем году он сильно запоздал с приездом, а здесь его, несомненно, с трепетом ждали. Но что поделаешь, прежде чем бесследно исчезнуть, нужно пускаться на всякие хитрости!

Михай почти на цыпочках приближался к знакомому жилищу. Оттуда не слышалось никаких звуков, но он счел это добрым знаком. Раз Альмира молчит, значит, ее, вероятно, держат ночью на кухне. Хозяйка позаботилась, чтобы собачий лай не будил дитя. Значит, все живы и здоровы.

Как часто, во сне и наяву, представлялось ему это близкое сердцу жилище! Сколько раз чудилось, что вот сейчас подойдет он к хижине… Но порой сновидения рисовали ему и страшные картины. Дом сгорел дотла. У самого порога валяются обугленные бревна. Обвалившиеся стены поросли бурьяном и чертополохом. И никто не скажет, куда делись его обитатели… А еще мерещилось ему, что едва он переступит порог, как на него набросятся свирепые, вооруженные до зубов молодчики, схватят за горло и закричат: «Тебя-то мы и поджидали!» Они свяжут его по рукам и ногам, заткнут рот кляпом и кинут в погреб… Как-то ночью его мучил кошмар. Вот он входит в хижину, и жуткое зрелище предстает перед ним: окровавленные трупы близких, распростертое тело Ноэми. Ее длинные золотистые волосы разметались по полу, к груди припал ребенок с размозженной головой. Михай жестоко мучился после этого видения. Он тревожился за судьбу своих любимых, которых был вынужден покинуть на такой долгий срок. Нередко ему представлялось во сне или просто в растревоженном воображении, что, когда он наконец появится перед Ноэми, его встретит не ласковая улыбка, а безжизненно-холодное, каменное лицо и язвительный вопрос:

— Куда же это вы запропастились, господин Леветинци?

Но вот оно наконец перед ним, родное сердцу жилище! И сразу же все кошмары рассеялись. Все вокруг выглядит привычно. Здесь по-прежнему живут его близкие люди, которые любят его. Как дать им знать о своем прибытии? Как лучше преподнести этот приятный сюрприз?

Михай остановился перед низким окном, полузакрытым стеблями вьющихся роз, и запел знакомую колыбельную песенку:

Хибарка милушки моейДворцов и замков мне милей…

Предчувствие не обмануло его. Не прошло и минуты, как окошко распахнулось, и из него выглянуло сияющее от счастья лицо Ноэми.

— Михай, любимый мой!.. — промолвила она, протягивая к нему руки.

— Да, твой, твой, — прошептал Тимар, обняв выглянувшую из окна милую головку. — А как Доди?

— Он спит.

И чтобы не разбудить мальчика, они заговорили шепотом.

— Входи же.

— Боюсь, еще, чего доброго, напугаю его и он заплачет…

— Ну, теперь он вовсе не такой плакса. Ведь ему как-никак недавно минул годик.

— Да что ты? Уже годовалый мальчишка? Выходит, он совсем большой человечек!

— Доди даже научился произносить твое имя.

— Неужели он говорит по-настоящему?

— И ходить тоже учится.

— Может, и бегает?

— А ест он уже все.

— Да ну? Послушай, а не слишком ли рано?..

— Много ты понимаешь! Если бы ты только видел…

— Подними полог, пусть его немножко осветит луна. Мне хочется взглянуть на малыша.

— Нет, нет, что ты! Лунный свет вреден для спящего ребенка, он непременно захворает.

— Ты сама еще наивный ребенок!

— Знаешь, с детьми связано так много суеверий, что невольно и сама становишься суеверной. За ребятишками потому и ухаживают женщины, что они всему верят. Ты лучше войди в дом и поближе взгляни на Доди.

— Нет, нет. Не хочу его будить. Пока он спит, я останусь тут. Выйди ты сюда.

— Нельзя. Он сразу проснется, как только почувствует, что меня нет. А мама спит как сурок.

— Ну так оставайся с ним, а я побуду возле дома.

— Разве тебе не хочется лечь?

— Ничего. Ведь уже скоро утро. Иди, иди. Только окно не закрывай.

Михай остался стоять у открытого окна, всматриваясь в глубину комнатки. На полу лежали серебристые лунные блики. Михай жадно ловил еле слышные звуки. Вот раздался легкий шорох, ребенок заплакал, — видимо, проснулся. Ноэми стала нежно баюкать его, вполголоса, как бы сквозь сон, напевая любимую колыбельную песенку: «Хибарка милушки моей…» Потом Тимар услышал тихий звук поцелуя — мать целовала засыпающее дитя.

Опираясь локтями на подоконник, Михай прислушивался к дыханию спящих, пока спаленку не осветила утренняя заря. Ребенок проснулся первым, едва лучи восходящего солнца проникли в комнату. Заявив о своем пробуждении веселым, звонким смехом, он как бы давал понять всем остальным, что им тоже нечего лентяйничать, Малыш расшумелся вовсю, без умолку лепеча что-то. Но значение этого лепета понимали только двое, — он сам и Ноэми.

Наконец и Михай смог взять малыша на руки.

— Теперь я пробуду здесь до тех пор, пока не построю тебе теремок. Что ты на это скажешь, Доди?

В ответ мальчуган залепетал еще веселее.

— Доди говорит: «Вот это здорово!» — пояснила Ноэми.

Ноэми

Для Михая настали самые счастливые дни. Ничто не нарушало полноты его счастья. Разве что навязчивая мысль о другой жизни, к которой рано или поздно он должен был вернуться. Если бы найти какой-нибудь способ избавиться от этой второй жизни! Как бы блаженствовал он, оставшись здесь навсегда, думал Тимар.

А между тем, найти такой способ было проще простого. Не уезжать с острова, навсегда поселиться здесь — вот и все. Год его бы разыскивали, потом года два оплакивали, еще три года изредка вспоминали, а потом общество предало бы его забвению, и сам он выкинул бы из памяти тот, другой мир. И осталась бы у него одна Ноэми…

Неоценимое сокровище была эта девушка! В ней сочетались все самые лучшие, привлекательные черты женской натуры. В красоте ее не было ничего броского, вызывающего, — она совсем не походила на ту вечно выставляемую напоказ красоту, которая быстро утомляет своим однообразием. При малейшей перемене настроения обаяние Ноэми приобретало новые пленительные оттенки. В ней сочетались кротость, нежность и пылкость, — она являла собой гармонический образ юной девственницы и пленительной женщины. В любви ее не было ни тени эгоизма. Всем существом растворялась она в любимом человеке, принадлежала ему целиком. Его страдания, его радости были ее страданиями и радостями, других она не знала. Все в доме, до мелочей, должно было создавать для него уют, доставлять ему удовольствие. И в работе Ноэми неутомимо помогала любимому, при этом всегда была в хорошем расположении духа, бодра, полна энергии. Если ей нездоровилось, достаточно было поцеловать ее в лоб, чтобы она мгновенно почувствовала себя вполне здоровой. Ноэми была безгранично преданна и покорна человеку, который, — в этом она была твердо уверена, — сам обожал ее. Когда молодая мать брала на колени своего ребенка и ласкала его, эта трогательная картина сводила Тимара с ума. Но, безраздельно обладая Ноэми, сам он все-таки не решался полностью отдаться ей, Михай продолжал раздумывать, торговаться с судьбой. Цена, которую пришлось бы заплатить за такое сокровище, как эта молодая женщина с улыбающимся ребенком на коленях, казалась слишком высокой. Ведь взамен надо было пожертвовать целым миром. Надо было отказаться от многомиллионного состояния, от видного положения в обществе, от высоких чинов, от знатных друзей — магнатов, забросить грандиозные, снискавшие всемирную славу предприятия, от успеха которых зависела будущность целых отраслей отечественной промышленности. И вдобавок — навсегда отказаться от Тимеи!

Тимар мог бы еще, пожалуй, решиться бросить алчному свету свои богатства. Пусть бы эти сокровища, добытые со дна реки, бесследно сгинули там, вернулись туда, откуда пришли! Но для его мужского тщеславия было невыносимо сознание, что бледнолицая женщина, воспламенить которую была бессильна его супружеская пылкость, найдет свое счастье с другим мужчиной.

Возможно, Тимар и сам до конца не понимал, какие демоны гнездятся в его сердце. Ведь красота не способной полюбить его женщины увядала, в то время как сам он проводил блаженные дни там, где его умели любить…

Между тем строительство домика быстро продвигалось. Умудренный опытом Тимар теперь уже привычной рукой прилаживал шпунты, скрепляя пазы брусьев и досок. Уже выросли стены, сложенные из гладких, превосходно обтесанных ореховых стволов, причем бревна так плотно прилегали друг к другу, что не оставалось ни малейшей щелочки для проникновения ветра. Перекрытие тоже было сделано на секейский манер, из дранки, выструганной в форме рыбьей чешуи. Плотницкая работа подошла к концу. Предстояло заняться столярной. Михай все выполнял самостоятельно, без посторонней помощи. Весело распевая, до самого захода солнца водил он пилой и рубанком в новом, временно приспособленном под мастерскую домике.