Читаем без скачивания Савва Морозов: Смерть во спасение - Аркадий Савеличев

Однако же дружба дружбой, а служба службой. Мануфактур-советника Морозова следует приструнить за излишнее фрондерство. Мало того, что финансирует театр крайне левого направления, мало, что водит дружбу с поднадзорным Пешковым, так в своем особняке устраивает банкет памяти бунтовщиков 1825 года! А уж нежелание приветить в своем дьявольском гнезде генерал-губернатора — это верх величайшего нахальства. Отсюда, после соленой романовской матерщины, и повеление Джунковскому:

— Сегодня же! Девять часов. да не вечера, не вечера же, остолоп! Дня!

К нему шли и секретнейшие донесения из Владимирской губернии — центра всех морозовских мануфактур. Там, под крылышком хозяина, — смутьяны, нелегальные читальни, заграничная литература. Как она туда попадает?

Сергей Александрович решился на эту меру вопреки всякому душеспасительному восхищению великой княгини: «Ах, Морозовы! Ах, истинные патриоты! Больницы, приюты, родительные дома, богадельни, музеи строят! Истинные столпы нашего московского общества! Не правда ли, Серж?»

Он в это утро встал явно не с той ноги, велел даже заспавшихся гимназисток выгнать — когда уж тут женам потрафлять.

Савва Тимофеевич Морозов, бесясь от такого оскорбительного приглашения, тем не менее успокаивался. Решил: «Надо! Чего доброго, фельдъегеря за мной пришлют. А той околоточного. Держись, Савва, не вешай нос».

Он спокойно сел в пролетку, запряженную лучшим рысаком. В таких ближайших разъездах, да если выпивки серьезной не предполагается, он обычно без кучера ездил. Не изменил себе и на этот раз.

Но перед выездом на Тверскую, еще у Никитских ворот, его остановил какого‑то английского обличия человек. Сняв котелок, даже выкрикнул его имя. Англичанин? Савва Тимофеевич насмотрелся в свое время англичан. Нет, истинный джентльмен не позволит себе заговаривать на улице с незнакомым.

— Что вам угодно? — сдержал Савва бег рысаков.

Странный англичанин каким‑то юношеским движением вспрыгнул к нему в пролетку — там, разумеется, было и второе место.

— Не ездите к губернатору, Савва Тимофеевич, — без обиняков заявил он. — Вас хотят арестовать.

— Меня? Вы шутите! Никто не может арестовать Морозова.

— Могут. У меня точные сведения.

— Откуда? Какие? Да и кто вы. дьявол вас бери?

— Да, я истинно дьявол во плоти. Джеймс Галлей, англичанин.

Он заговорил по-английски:

— Мне известно, что и вы хорошо знаете английский. Впрочем, здесь некому подслушивать. Откроюсь перед вами: я Борис Савинков. Не удивляйтесь.

— Как не удивляться! Савинков. о господи!

— Да. Спасибо за деньги, которые вы отвалили нам за убийство Плеве. Пустили мы его собакам на мясо пятнадцатого июля нынешнего, то бишь 1904 года, а сейчас — август? Срок небольшой. А нам предстоит длительная подготовка. Однако ж к зиме все кончится. Великий князь Сергей будет убит точно так же! Но. — На закаменевшем, бледном лице не дрогнул ни один мускул. — Но прежде он может арестовать вас. Опасайтесь пидораста Джунковского! Он не просто ухаживает за вашей женой — он лезет вам в жопу... пардон! Люблю во всем ясность. А яснее не скажешь. Через него великому князю все известно. В вашем доме слишком много болтают. Губернатор, например, знает, что вы даете деньги на нашу боевую организацию — БО, как мы ее называем. Я один из ее руководителей. В сущности, сейчас единственный, поскольку мой сопредседатель подозревается в сотрудничестве с полицией, и от греха подальше сбежал.

— Ну, дела!

— Дела правильные. Чувствую, что я вас не отговорю. В таком случае заверяю, если хоть единый волос с вашей головы упадет, возмездие свершится досрочно. Жаль, покушение еще как следует не подготовлено, будут с нашей стороны жертвы. Так вы все‑таки едете?

— Еду.

— В таком случае, с богом! Хоть я и не верю в бога. Мы проследим ваш обратный путь до самого дома. Можете поверить: я не один на этой улице.

Он тем же неуловимым движением спрыгнул на тротуар и поправил сбившийся котелок. Но никого более, хотя бы немного приметного, Савва Тимофеевич не заметил. Обычные извозчики, разносчики пирожков, служащие, бабы в платках. Он помотал в недоумении головой и хлестнул рысака:

— Э, милый, где наша не пропадала!

Лихо подкатил Савва Морозов к розовому с белыми колоннами дворцу московского генерал-губернатора. Доводилось ему и раньше бывать по делам, но тогда все решали конторские крысы, которым приходилось отщипывать добрые кусочки на жратву. Сейчас надо было подняться по парадной лестнице. В такую‑то невозможную рань! Неужели великий князь опять с похмелья?

В дверях стоял капитан Джунковский, как всегда по-гвардейски элегантный, приветливый:

— Я рад проводить вас, Савва Тимофеевич, в кабинет его высочества.

Будто и не было оскорбительного телефонного разговора.

Мимо часовых в вестибюле, мимо лакеев на ковровой лестнице. Прямиком на второй этаж.

При виде Морозова Сергей Александрович слегка приподнялся над массивным письменным столом. Легким кивком ответил на сдержанный поклон фабриканта. Савва Тимофеевич устроился в кресле, нога на ногу. Страха в душе не было, а была лишь брезгливая мысль: «Раззолоченная кукла». Многих Романовых доводилось видеть, даже изгоев, как туркестанский великий князь, но никто из них не вызывал такой непримиримой антипатии.

Великий князь преисполнен своей высокородной значимости. Говорил с подчеркнуто затяжными паузами. Приятно ему вслушиваться в свою речь.

— Господин мануфактур-советник. Мне хочется поговорить. с вами. по душам.

Морозов, как воспитанный человек, в знак согласия склонил голову:

— Я весь внимание, ваше высочество.

— Ваше Орехово-Зуево оказалось на первом месте. да, по степени неблагонадежности. — Ему показалось, что он удачно сострил. — По крамоле ваше фабричное село обогнало многие города. Что позволяет ваш рабочий люд!.. — Бесцветные, разгульные глаза теперь выражали холодное негодование.

— Не буду оспаривать, ваше высочество. Лишь замечу, что по степени концентрации этого, как вы говорите, рабочего люда Орехово-Зуево стоит в ряду с Москвой и Петербургом.

Великий князь, кажется, даже заскрипел раззолоченным мундиром.

— Так что же — обе столицы должны брать пример с Орехово-Зуева? Пор-распустились!

Морозов с трудом себя сдерживал, осаживая своей бизоньей, бычьей волей. Истинно, на бычьих вожжах и замер.

— Не кажется ли вам, ваше высочество, что претензии властей к рабочим — это не претензии к самим предпринимателям?

Мундир скрипел в кресле все сильнее и сильнее.

— Забываетесь, господин мануфактур-советник. забываетесь, да. За потворство бунтовщикам хозяева могут быть наказаны наравне с рабочими. да, да.

Морозов понял, что с этим золотым истуканом в куклы играть не стоит.

— Как? — выразил он на лице самое искреннее изумление, — знакомство с артистическим миром не прошло даром. — Как?.. По роду своих занятий мне приходится иметь дело с юристами, доводилось и самому с головой влезать в законы. Грешен человек, не знал, что существует закон об ответственности хозяев!

Туп, туп великий князь, у которого в глазах к тому же от прошедшей ночи вместо чертиков гимназистки зареванные прыгали нагишом, а сообразил: кажется, лишнего хватил.

Морозову же попросту надоел этот бессмысленный разговор. Он ускорял неизбежную развязку:

— Так что же вы хотите от меня, ваше высочество?

Великому князю тоже хотелось как‑то закруглить беседу с невозможным человеком, которого при всей княжеской власти нельзя же выпороть на конюшне.

— Хочу я не так уж многого... господин мануфактур-советник. Извольте распорядиться, чтоб ваша администрация. да, уволила бы всех смутьянов. находящихся под подозрением. Да-да!

— Сущие пустяки, ваше высочество, — с наигранным безразличием (господи, наука Костенькина!) ответствовал Морозов. — Однако же незаконно. Не толкнет ли это рабочих в суды? Не исключено, что суд примет решение в их защиту?

Каждый очередной вопрос разрушал деланное безразличие. Ядовитое спокойствие попадало в точку. Раззолоченный мундир уже как‑то ржаво скрипел, не притираясь к креслу.

— Возможен и другой вариант: рабочие будут уволены без всяких эксцессов. Смею заметить, ваше высочество, бунтуют лучшие рабочие, грамотные. Цену себе знают. С кем же мне работать? Набирать заново голь перекатную?

Он уже заметил, что великий князь боится, когда его шпыняют такими вот вопросами. На них ведь надо отвечать, хотя бы себе самому. А у него как со вчерашнего начали визжать перед глазами приведенные Джунковским гимназистки, так и не отставали. Вот дурехи!

Он вроде и позабыл, что перед ним сидит мануфактур-советник, которого он вызвал для острастки, для чего был приглашен в соседнюю комнату и обер-полицеймейстер, чтобы в нужное время погреметь своей саблей.