Читаем без скачивания Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - Чарльз Рууд

Возникли также трудности с паспортами, и Сытин получил разрешение на выезд лишь через месяц после отбытия всей делегации. Вслед за остальными он отправился поначалу в Ригу за американской визой, поскольку РСФСР не имела дипломатических отношений с Соединенными Штатами[575]. Для пожилого советского гражданина путешествие в одиночку по чужим пределам могло оказаться весьма хлопотным делом, тем не менее Сытин решил по пути в Нью-Йорк заехать в Берлин и Париж. Как написал своей жене один из членов делегации художников Игорь Грабарь, когда Сытин был уже в дороге: «Не правда ли, старик замечательный?[576]» После двухнедельной медицинской проверки во французском портовом городе Шербур Сытина признали здоровым, и он отплыл в Америку на пароходе «Маджестик» – это произошло за несколько дней до или сразу после 21 января, когда умер Ленин, а молодое Советское государство преобразовалось в Союз Советских Социалистических Республик[577]. Прибыв к концу месяца в Нью-Йорк, Сытин уверенно пообещал чиновникам на Эллис-Айленде, что пробудет в стране не более полугода, и затем переправился на пароме в Манхэттен, где обнаружил, что его соотечественники уже «по-русски ведут ссоры».

По свидетельству Сытина, к тому времени делегация успела снять помещение для выставки, но не откликнулась на предложение помощи со стороны нью-йоркского отделения Русского Красного Креста. Когда по прошествии еще некоторого времени Сытин и несколько членов делегации все же связались с представителями этой организации и встретили «недружелюбный прием», Трояновский поспешил на следующий день договориться с ответственными сотрудниками Красного Креста, чтобы они занялись рекламой выставки. В ответ художники из делегации потребовали, чтобы прессу организовал Сытин, – мол, «Америка его знает, и каждая газета его поддержит», – ибо только его именем устроители этой акции по сбору средств могли отгородиться в глазах публики от Советской власти. Однако, продолжает Сытин, «клякса уже свое огорчение оставила… попали мы в сомнительные… Кроме… евр. газет, где нас особенно усердно хвалили и делали анонсы, а другие наоборот…»[578]м 19 февраля и 2 марта первые статьи о приближающейся выставке опубликовала «Нью-Йорк тайме», и оба раза в качестве главного ее организатора упоминался «состоятельный русский издатель» Сытин. После открытия выставки 4 марта в Гранд-Сентрал-Палас «Нью-Йорк тайме» посвятила этому событию репортаж, где рассказывалось, как Сытин, стоя у входа, приветствовал сына Льва Толстого – графа Илью Толстого, жившего тогда в Соединенных Штатах. В последний раз они встречались десять лет тому назад, когда Сытин издавал полное собрание сочинений Льва Толстого. Илья Львович, по словам американского репортера, наслаждался старым московским говорком Сытина и был изумлен тем, как мало переменился издатель, разве что поседел[579].

Как всегда непоседливый, Сытин между тем успел обойти несколько школ и фабрик города, и во время одного из таких визитов, рассказывает он, профессора Нью-Йоркского университета предложили направить в СССР выставку своих методических разработок и учебников[580]. Под впечатлением от увиденного он безотлагательно написал своему внуку «Димуше», уговаривая его получить образование в Америке. «…Не надо здесь жить, а учиться надо», настаивал Сытин, ибо «что здесь видеть можно, того нигде не увидишь» и к тому же можно завязать знакомства на будущее. Правда, на взгляд Сытина, американцы маловато внимания обращают на «богатырский светлый дух» человека, но в конце письма он отдал должное кипучей жизненной энергии Нью-Йорка: «Твой дед помолодел»[581].

Что касается художественной выставки, которую помог организовать Сытин, его не удивило, что посетителей ходит мало, а покупателей – и того меньше, б апреля «Нью-Йорк тайме» поместила по этому поводу статью на первой странице под заголовком: «Долги развеяли мечты русских о золоте». Представитель Красного Креста в Нью-Йорке, обвинив во всем делегацию из России, сказал, что к концу марта общая сумма поступлений составила 2 тысячи долларов[582].

К середине апреля, как сообщали сами русские, им удалось выручить 30 тысяч долларов, то есть гораздо меньше, чем они рассчитывали, и было решено разбить экспозицию на несколько выставок для показа в других городах Северной Америки. Не имея более обязательств перед художниками, Сытин съездил на Ниагарский водопад и послал оттуда домой несколько красочных открыток. Затем они с Грабарем тронулись в обратный путь и 26 июня 1924 года прибыли в Ригу.

В течение этой полугодовой поездки Грабарь время от времени писал на родину о своих впечатлениях и в одном из писем он выразил разочарование тем, что «Сытин, к крайнему моему сожалению, оказался при ближайшем рассмотрении человеком глубоко сдавшим… где прежний ум, талант, острота?.. Он совершенно отпадает в качестве серьезного дельца…»[583] В другом случае Грабарь признал, что вся делегация чересчур переоценила прибыльность выставки, поскольку «золотые дни художественной торговли в Америке уже миновали»[584]. В свою очередь, Сытин не видел собственной вины в том, что «дело это оказалось малоудачным». В воспоминаниях, предназначенных для издания в СССР, он писал даже: «Когда я приехал в Америку и разобрался в положении, было уже ясно, что выставка, как она предполагалась, не удалась. С чувством неудовлетворенности по поводу постигшей нас неудачи я покинул Америку и возвратился в Россию»[585]. Издатель предпочел уверить своих читателей в том, что он не вывез из Америки вообще никаких впечатлений.

Очутившись снова дома, в Москве, Сытин ощутил возросшее недоверие к себе со стороны властей, упадок собственных сил и увидел, как мало у него осталось возможностей для работы. Теперь он уже не мог обратиться за помощью к Ленину, а от Сталина, начавшего прибирать к рукам партию, ждать милостей не приходилось. А тут еще в отсутствие Сытина в Петрограде произошло наводнение, и на Васильевском острове затопило его склад, до верху загруженный бумагой[586]. Потом свалилась самая страшная беда: в сентябре скончалась Евдокия Ивановна, с которой Сытин прожил сорок семь лет. В 1924 году он выпустил свое последнее издание – тонкий каталог с перечислением тех немногих книг, что ему оставалось продать из своих некогда огромных запасов.

В следующем году Сытин написал близкому другу крайне мрачное письмо, где жалуется на острую нужду в деньгах для помощи младшему поколению своей семьи. Если б только его «устарелой машине» нашлось хоть какое-то место в «новом боевом аппарате», не так было бы «тяжко» искать работу, хотя «довольно большой срок 75 лет». Но, признается он, «пора и устареть, нужно на отдых». Сытин удручен убыточностью двух оставшихся в его распоряжении тюремных типографий и боится, что со смертью Евдокии Ивановны и жены второго сына беды не кончатся. «Все это печально и неизбежно надо переживать».