Читаем без скачивания Татьянин день. Иван Шувалов - Юрий Когинов

За три дня до сего печального известия, отрезвившего всех, мушкатеру Державину исполнилось девятнадцать лет.

В августе он получил отпуск. Но тут было объявлено, что полк выступает в Москву на коронацию новой государыни. Чтобы явиться вовремя и не отстать, как в тот день, когда его обокрали, он отправился в первопрестольную, как говорится, своим коштом, «снабдясь кибиточкою и купя одну лошадь».

Попутчик, тоже солдат из дворян, по дороге перебрал у него почти все деньги взаймы, разумеется без отдачи. Довелось бы голодать, как бы не поселился он у двоюродной тётки Фёклы Саввишны Блудовой. Жила она на Арбате, в собственном доме, и слыла женщиной умной, хотя и необразованной. Зато отличалась благочестием и властным характером.

   — Живи тута. Стерплю, — сказала она. — Но чтоб ни приятелей, ни, хуже того, девок каких в дом не водил. И вообще, не дай Бог, с франкмасонами[24] не знался, — предупредила она своего племянника.

А у него, как только объявился на Москве, засела в голове одна мысль, лишившая его вдруг покоя. И мысль была о том, чтобы непременно попасть в дом к Шувалову, куратору Московского университета. Узнал случайно, выполняя обязанности рассыльного по городу, что сей достославный вельможа вскоре собирается за границу в длительное путешествие, и было бы очень здорово упросить сего мужа взять с собою и его, бывшего казанского гимназиста.

Что ж так вдруг бедный солдат связал свою судьбу с планидою куратора? А вовсе и не вдруг: ещё когда учился в Казанской гимназии, был удостоен чести отправиться в качестве лучшего ученика в столицу империи, чтобы быть представленным ему, вельможе. Но тогда встреча сорвалась. Почему бы ей не случиться теперь, уже в Москве, когда оба оказались здесь вместе в одном городе и в одно и то же время?

У дверей шуваловского кабинета ожидало уже пятеро или шестеро посетителей, когда туда пришёл и Державин. А вскоре с улицы появился и сам хозяин. Он тут же обратил внимание на преображенца и, услыхав, что солдат не так давно был учеником Казанской гимназии, обрадовался:

— Как же, помню: Державин. Мне о вас писал господин Верёвкин. Проходите, проходите. И давайте рассказывайте, что и как там у вас...

Сыну бедного гарнизонного офицера было пятнадцать лет, когда в его родном городе Казани открылась гимназия. Было сие учебное заведение не само по себе, а относилось к Московскому университету, при котором там, в белокаменной, значилось ещё две такие гимназии.

Отца, давно страдавшего чахоткой, уже не было на свете. А как же хотел родитель, чтобы сын овладел науками и вышел в люди, перестав мыкаться, как он, в бедности и по чужим углам.

Когда заходили разговоры, Роман Державин мог рассказать, что предок их рода, в честь кого он и сам назван, был когда-то мурзою в Золотой Орде и владел несметными пастбищами и стадами. Ему же самому ни имения, которые значились лишь по названию, ни служба ничего не дали. Умер, оставив молодой вдове долгу пятнадцать рублей ассигнациями. Потому так обрадовалась мать, что хотя сама станет перебиваться с хлеба на квас, но сына отдаст в гимназию. Пусть выучится, и тогда минует его нужда.

С самого начала учёбы мальчик обратил на себя внимание своею пытливостью и немалыми способностями. Директор гимназии господин Верёвкин вскоре поручил ему начертить карту Казанской губернии. Зачем, почему?

— Вскоре собираюсь я поехать в Петербург к куратору Московского университета его превосходительству Ивану Ивановичу Шувалову, — разъяснил директор. — Вот и похвастаюсь перед ним, какими талантами обладают мои ученики.

Кроме учебных предметов, в гимназии особое внимание обращалось на занятия танцами, музыкой, фехтованием и рисованием. Музыки Державин не любил, а танцевать разные менуэты и фехтовать на эспонтонах хотя ему и нравилось, однако ни то и ни другое ему не давалось. В рисовании же показал хорошие успехи. С красками было не просто — на них недоставало денег. Приходилось всё больше использовать средства попроще — карандаш да перо.

Именно пером особенно виртуозно владел юный рисовальщик. Он, к примеру, так скопировал портрет императрицы Елизаветы Петровны, что все заговорили о нём в гимназии как о будущем знаменитом живописце. А директор даже сказал, что непременно возьмёт с собою и сей портрет в поездку в Петербург. Однако вскоре другие учителя его отговорили, заявив, что будет ли прилично представить куратору портрет императрицы, рисованный простыми чернилами, когда её величество пишут маслом самые именитые европейские живописцы.

А вот губернскую карту директор с собою захватил. Вернулся Верёвкин домой сияющий, вручил подарки Державину и другим самым лучшим ученикам. И заявил, что все они за прилежание записаны рядовыми в разные гвардейские полки. Только Державин, как проявивший себя в чертёжном деле, удостоен звания кондуктора Инженерного корпуса.

Теперь-то мы знаем, чем сие обернулось, а тогда все завидовали: «Будет Держава у нас первым инженером и станет строить мосты и дороги, а то и самые грандиозные дворцы и соборы не только здесь, в Казани, но, даст Бог, и в самом Петербурге!»

Вскоре от Шувалова пришло в гимназию письмо, в коем он предложил гимназистам и их учителям провести исторические исследования и подробно описать развалины старинного города Болгары[25], находящегося на берегу Волги. Тут-то и пригодилось умение Державина чертить и рисовать. Потому в той увлекательной экспедиции и был он определён правою рукою самого господина Верёвкина.

Гимназистов вывезли из города на приволье, чему они несказанно обрадовались. Верёвкин привёз с собою карандаши, настоящие альбомы для рисования и даже краски, и всё это отдал под начало Державину. А вскоре сделал его главным и во всей экспедиции, сдав ему все дела и уехав в Казань.

Покинули экспедицию и другие учителя. Так что юноши, предоставленные самим себе, приступили к исследованиям и раскопкам.

Лето стояло чудесное. А что ещё можно было желать отрокам, когда рядом просторы полей, гладь широкой Волги и много жаркого солнца! И — рядом ещё чья-то давняя, исполненная подвигов и трудов жизнь, в которую следует проникнуть и следы её занести на бумагу.

Державин зарисовал все древние развалины, которые уцелели от прошлых веков, тщательно скопировал удивительные рисунки и надписи на совершенно не известном никому языке. Наконец, раскапывая курганы вместе с нанятыми крестьянами, он с товарищами обнаружил целое сокровище — кучи древних монет и различные украшения, принадлежавшие жителям этих древних поселений.

Воротившись осенью в Казань, Державин привёл в восторг директора гимназии, рассказав о своей работе и показав всё то, что было обнаружено на развалинах некогда могучего поселения.

Верёвкин потирал руки:

— Как знатно мы обрадуем господина Шувалова, когда предстанем вскоре пред ним с нашим отчётом! Готовьтесь, господа, к поездке со мною в Петербург, а теперь — за дело! Надо быстро привести в порядок все материалы экспедиции, составить каталоги и так далее.

Поездку наметили на Рождество. Но чтобы хорошо к ней подготовиться, взялись за дело, не откладывая его в долгий ящик.

Сколько радости принесла Державину со товарищи поездка в центр древнего и некогда богатого ханства на берегу Волги! Теперь же предстояла встреча с самою столицею Российской империи, о которой каждый из них так много слышал, но никогда не видал. Ради этого стоило, не считаясь со временем, оставаться в классах после занятий и усердно приводить в порядок то, что они собирались взять с собой в Петербург.

Главная работа, конечно, выпала на долю Гавриила Державина. Он сам и составлял черновые списки каталогов, и переносил их содержание красивым почерком на огромные листы плотной бумаги. Надписи он сопровождал необыкновенно искусными рисунками.

   — Гляди, Гавриил, — говорили ему товарищи, — увидят плоды твоего усердия в Петербурге и определят в главные художники Петровской кунсткамеры.

   — Ладно вам зубоскалить! — серьёзно замечал господин Верёвкин. — Предстать пред его превосходительством Шуваловым с отчётом о том, как ревностно гимназия, вверенная под моё начальство, справилась с его повелением, — уже немалая награда.

К началу декабря 1761 года у Державина всё было готово. Даже мундир новый сшит. А поездку тем не менее господин Верёвкин откладывал — кто-то заболел у него в семье. Наконец определили срок — после Крещения. Но тут такая обрушилась на всех беда, что о поездке не могло идти уже и речи. В Петербурге окончила свой земной путь обожаемая монархиня, двадцать лет державшая в своих руках судьбы империи.

И уже в северную столицу восемнадцатилетний юноша вскоре попал не так, как было задумано. Не с отчётом куратору Московского университета, а рядовым в лейб-гвардии Преображенский полк. Там его каллиграфическим способностям суждено было найти совершенно новое применение — составлять солдаткам письма на родину, а вместо раскопок древнего города рыть канавы для спуска талой воды вокруг казармы.