Читаем без скачивания Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Реги-Мона была неподалёку в комплексе общественных столичных зданий культурного назначения маленькая мастерская. Вечный скиталец по своим вечно меняющимся увлечениям он обретался тут. Он оказался талантлив, и его картины, а также каменные поделки пользовались спросом у элитной публики. Может, и простым людям он нравился, да где у них были деньги на покупку его творений, да и мест в их хибарах для них бы не нашлось.
Я призналась ему, что рисую тоже. Но для себя. И картины Нэиля я храню. У меня целая комната завалена только его картинами. К сожалению, лучшие вещи остались у Тон-Ата. В цветочных плантациях. Но кое-что оставалось и в старом доме в посёлке. Их я и перевезла в своё маленькое новое жильё. Сама ютилась в одной комнатке, а его картины хранила в другой комнате.
— Зачем они тебе? — спросил Реги-Мон.
— Просто, — не нашлась я с ответом. — Они красивые, и в некотором роде это его оставленные вещественные следы в мире, который он покинул, — тут я загрустила. — Я, когда смотрю на них, не чувствую себя одинокой в мире, где у меня не осталось ни единой родной души.
— Отлично, что ты сохранила его работы, — озарился Реги-Мон. — Мы их продадим!
— Кому? — не поняла я.
— Ты не представляешь, — ответил Реги-Мон, — какие капризы порой одолевают состоятельных людей. Техника Нэиля так и осталась не разгаданной никем. То, что он когда-то продал, получило известность, и его творения пытаются разыскивать, но безрезультатно. А тут ты! Тебе зачем то, для чего у тебя нет ни дворцов, ни личной галереи, как например, у Миры. Мира когда-то знала Нэиля. Теперь её муж арендует здешние выставочные площади и на днях тут будет континентальная выставка, и ты продашь картины ценителям. Они должны радовать людей, а не пылиться и гаснуть от времени, сваленные без пользы. Главное, не стремись отдать дёшево. Это вызывает презрение, неуважение. А поставишь высокую цену и увидишь, как они будут востребованы! — У Реги-Мона были свои договорённости с этой Мирой, управляющей делами Творческого Центра, и он пояснил, что с меня за аренду выставочной площадки ничего не возьмут, — Ну, если пару шедевров из всей коллекции. В зависимости от твоей удачи. Не будет её, ничего не изымут.
Я была застигнута врасплох, но подумав, согласилась с Реги-Моном. Наследие Нэиля было тем самым обременением для меня, которое в целом мешает, а выбросить невозможно. Я вызвала к себе домой мастера по дереву, и он обрядил картины Нэиля в изукрашенные рамы, чьи заготовки привёз с собою. Особый сорт лёгкой и кружевной по узору древесины был очень дорог, и если картины заиграли в своём новейшем обрамлении, то я осталась практически без денег. После этого ко мне и прибыли потрёпанные грузчики и уволокли все картины Нэиля, заодно и мои красочные полудетские, если честно, творения, побросав их в наполовину разломанную машину подобно дровам. После чего уехали, оставив пыль и сиротскую пустоту в том помещении, где они хранились. Я одновременно была огорчена тем, что с такой поспешностью рассталась с наследием брата, а с другой была рада возможности попасть на публику после многолетнего затворничества.
Как и предполагал Реги-Мон, картины Нэиля сразу привлекли внимание. Его красочные миры были настолько необычны, настолько завораживали глаза и притягивали посетителей, что и мои рядом с ними не прошли незамеченными. И мне удалось сразу же продать несколько своих раскрашенных наивностей, если говорить совсем уж начистоту. Особенно они, красочные и сентиментальные, нравились юным девушкам, пришедшим на выставку с состоятельными мамами. Я продала их дёшево и была счастлива не меньше покупательниц. Но за картины Нэиля я выставила очень высокую цену, как и учил Реги-Мон. Одни рамы для них чего стоили. Да и жалко мне было их продавать даже дорого. Только нужда и заставила.
Я нарядилась в своё лучшее платье, сшитое ещё в плантациях Тон-Ата, где у меня было и время, и вдохновение. Свои платья в отличие от картин я не собиралась продавать по дешёвке каким-нибудь любительницам чужой роскоши, не ими сотворённой. Я ценила своё творчество, даже стоя на краю падения в нищету. Думала тогда, пусть умру, пусть беднота растащит после меня всё! А к наглым содержанкам тащить с поклоном своё творчество не пойду. И так, думала с обидой, одной такой своим рабским трудом поспособствовала пройти в мир за высокой стеной. И почти плача смотрела на исколотые руки. Одно и утешало, что её там быстро раскусят.
Поседевшие столь рано волосы я красила. На туфельки, тоже сохранённые от жизни с Тон-Атом, я прикрепила бабочки-брошки, как делала в своё время Гелия. Все её кристаллические шедевры создавал для неё Нэиль, а сами кристаллы она приносила в изобилии из лабораторий Рудольфа. Эти бабочки я нашла после гибели Нэиля у нас в том доме с лестницей на улице. Он не успел их отдать Гелии.
Я порхала из зала в зал, испытывая радость от внимания к себе людей. Впервые после возвращения в столицу я так нарядилась. Стоя возле картин Нэиля, делая вид, что я тоже посетитель и их рассматриваю, следила за реакцией людей, впитывала их впечатления и слушала замечания.
Театр теней опрокинут
Вдруг я заметила, что кто-то высокий встал рядом со мной, но чуть позади. Шагов я не услышала. Видимо, задумалась и отвлеклась. Обернувшись, я едва устояла на ногах, настолько сильно меня повело в сторону от неожиданности.
Я не могла его спутать с кем-либо ещё. И уж тем более, не могла ни узнать. Одежда удивляла своей простотой, пограничной с небрежностью. И в этом смысле он выглядел, примерно, как среднестатистический житель столицы, где-то ближе к торгово-ремесленному сословию, затесавшийся из любопытства на отнюдь не простонародную экспозицию. Если же учесть, сколько экзотически разряженных людей бродило по залам, он ничем не привлекал к себе внимания, сливаясь с теми, кто являлись
