Читаем без скачивания Жизнь поэта - Арнольд Гессен

Остались лишь первые две, предельно обобщенные строфы, которые можно было отнести не к давнему увлечению Марией Раевской, а к новому, возникшему в сердце поэта чувству - увлечению Натальей Гончаровой.

При этом Пушкин изъял из первой строфы и упоминание о Кавказе, где он встретился с Марией Раевской, обозначив местом действия Грузию и берег Арагвы. После всех этих изъятий и исправлений стихотворение опубликовано было в таком виде:

На холмах Грузии лежит ночная мгла:

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой... Унынья моего

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь горит и любит - оттого,

Что не любить оно не может.

* * *

«Кавказ нас принял в свое святилище. Мы услышали глухой шум и увидели Терек, разливающийся по разным направлениям... Чем далее углублялись мы в горы, тем уже становилось ущелье...» - записал Пушкин. Величавая, суровая природа, населяющий его свободный, гордый народ произвели на поэта большое впечатление.

Он очень мало написал в 1829 году, до поездки на Кавказ.

Направляясь по Военно-Грузинской дороге, Пушкин поражен был величием Дарьяльского ущелья, видом развалин крепости на крутой скале, где, по преданию, скрывалась какая-то царица Дария, именем этой царицы и было названо ущелье. Пушкин часто «шел пешком и поминутно останавливался, пораженный мрачною прелестию природы». Вот эту «мрачную прелесть природы» он и отразил потом в стихотворении «Кавказ»:

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины:

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.

Отселе я вижу потоков рожденье

И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;

Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;

Под ними утесов нагие громады;

Там ниже мох тощий, кустарник сухой;

А там уже рощи, зеленые сени,

Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,

И ползают овцы по злачным стремнинам,

И пастырь нисходит к веселым долинам,

Где мчится Арагва в тенистых брегах,

И нищий наездник таится в ущелье,

Где Терек играет в свирепом веселье;

Играет и воет, как зверь молодой,

Завидевший пищу из клетки железной;

И бьется о берег в вражде бесполезной,

И лижет утесы голодной волной...

Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:

Теснят его грозно немые громады.

* * *

Встреча А. С. Пушкина с телом А. С. Грибоедова. С акварели П. Бореля.

Пушкин приближался к Тифлису. Здесь надеялся он найти своего старинного друга Николая Раевского, но, узнав, что полк его уже выступил в поход, решился просить у главнокомандующего Кавказским корпусом графа Паскевича позволения приехать в армию.

В ожидании ответа знакомился с Тифлисом. Его дружески встретили виднейшие грузинские поэты Александр Чавчавадзе и Григорий Орбелиани. Передовая русская и грузинская молодежь устроила в его честь торжественный праздник в загородном саду за рекой Курой. Пушкина осыпали цветами, к нему «подходили с заздравными бокалами и выражали ему, как кто умел, свои чувства, свою радость видеть его среди себя и благодаря его от лица просвещенных современников и будущего потомства за бессмертные творения, которыми он украсил русскую литературу».

Пушкин был взволнован:

- Я вижу, как меня любят, понимают и ценят, - говорил он, - и как это делает меня счастливым...

Наконец пришел от Николая Раевского ответ. Он просил Пушкина спешить к Карсу, потому что через несколько дней войско должно было идти дальше.

Пушкин сразу же выехал. На границе Грузии с Арменией, у крепости Гергеры, он неожиданно увидел, как «два вола, впряженные в арбу, подымались на крутую гору. Несколько грузин сопровождали арбу».

- Откуда вы? - спросил их Пушкин.

- Из Тегерана.

- Что вы везете?

- Грибоеда, - последовал ответ.

Это было тело убитого в Персии поэта А. С. Грибоедова.

Еще так недавно Пушкин встречался с ним в Петербурге, читал в его присутствии, в доме графа Лаваля, своего «Бориса Годунова»...

«Он был печален и имел странные предчувствия, - записал после этой встречи Пушкин. - Я было хотел его успокоить; он мне сказал: «Vousne connaissez pas ces gens-la: voas verrez quil faudra jouer des couteaux»15. Он полагал, что причиною кровопролития будет смерть шаха и междоусобица его семидесяти сыновей. Но престарелый шах еще жив, а пророческие слова Грибоедова сбылись. Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею.

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году... - всё в нем было необыкновенно привлекательно...

Он... уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия «Горе от ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его на ряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом... он назначен был посланником...

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...»

* * *

13 июня 1829 года Пушкин добрался, наконец, до лагеря русской армии. Генерал Раевский поселил его в своей палатке, и здесь он встретился с братом Львом, с лицейским товарищем Вольховским, с декабристом Михаилом Пущиным.

Пред Пушкиным сразу встал лик войны. В первый же день он увидел на склоне горы отряд казаков, а на вершине хребта - турецких всадников в высоких чалмах и красивых доломанах. Они с большой дерзостью прицеливались в казаков и, выстрелив, скакали назад. На горе лежал труп обезглавленного казака.

И тогда родились строфы стихотворения «Делибаш», что по-турецки означает «отчаянная голова». В одной из них Пушкин изобразил виденное: