Читаем без скачивания Жабжабыч метит в президенты - Эдуард Успенский

— Слишком смело, Кресттопорыч! — сказал Василий. — Но очень заманчиво. Дай подумать.

— Думай, думай, — сказал Барсуков, — пока я здесь мэрю. А то, глядишь, меня перевыберут, — он мрачно посмотрел на Балаболкина, — тогда все. Никаких особнячков.

— Газету надо скромнее назвать, — рискнул вмешаться Балаболкин. — Например, «Правда».

— Кажется, такое название уже было, — сказал Проценко. — А впрочем, пусть будет «Правда».

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Встреча с отцом Евлампием

Папа и Жабжабыч подъехали на машине как можно ближе к церковному входу, чтобы не привлекать внимание. Это была старая, резко подновленная церковь Бориса и Глеба. Своими корнями она уходила в грубое средневековье, а верхней, сильно подновленной частью устремлялась в светлое будущее. Всюду видны были медь, пластик и дерево. Чувствовалось, что люди, давшие деньги на евроремонт, внимательно следили за тем, чтобы их большим трудом нажитые грешные деньги не были потрачены кое-как.

Жабжабыч быстро поковылял к дверям, чтобы особенно не светиться перед верующими, а папа торжественно шел близко сзади, загораживая его. Они выбрали самое малоприемное церковное время — начало дня.

В храме было солнечно и тенисто. И как-то очень объемно.

Жабжабыч и папа Устинов робко топтались внутри у дверей. Жабжабыч так всего боялся, что готов был замереть от ужаса минут на сорок.

Мрачные старухи, продававшие свечки и иконы, как-то неуютно косились на них. Но когда папа купил десяток свечей и положил крупную купюру на восстановление храма, их взгляды помягчели.

Один самый сметливый служащий спросил:

— Вы к отцу Евлампию?

— К нему.

— По поводу крещения?

— Нет. Мы по выборам, — прямолинейно ответил папа.

— Тогда не здесь. Давайте я вас к нему проведу.

Они прошли в какую-то пристройку в храме. Она была светлой, уютной и спокойной.

Их встретил доброжелательный священник в рабочей льняной рясе, как положено, бородатый и неожиданно ухоженный.

— Здравствуйте, — сказал отец Евлампий. — А я вас давно жду.

Папа и Жабжабыч удивились.

— Сегодня? — спросил папа.

— Нет, не сегодня, — сказал отец Евлампий, — а давно.

— Давно? — еще больше удивился Пал Палыч. — А почему?

— Потому, что я газеты читаю.

— Ничего не понимаю, — сказал папа, — при чем тут газеты.

— При том. Как только появились первые заметки о вашем Жабжабыче, я стал думать: «А у него душа есть?»

— Конечно, есть, — сказал папа.

— Еще как есть, — добавил Жабжабыч.

— Да? — спросил отец Евлампий. — А кто ему ее дал? Кто ее в него вселил?

— Господь Бог, — сказал папа.

— Старший научный сотрудник Круглый, — поправил его Жабжабыч.

— Вот видите, — сказал Евлампий.

— Значит, дело было так, — поправился папа. — Душу в него вселил Господь Бог руками старшего научного сотрудника Круглого.

— А вы не помните инициалы этого Круглого? — спросил отец Евлампий.

— Он был Круглый Д. У. — сказал Жабжабыч. — А что?

— А то! Что же Господь Бог не мог найти кого-нибудь поумнее для такой операции? — спросил священник.

— Может быть, он спешил, — сказал папа, — а никого другого под рукой не было.

— Целый институт у него под руками — сказал отец Евлампий. — Вон сколько они чудес натворили, а тут никого не нашлось. Значит, с душой у нас вопрос темный.

— Минуточку, — сказал папа, — а что у вас есть об этом в главном учебнике, ну, в этом… в первоисточнике.

— Там мало чего сказано, — ответил отец Евлампий. — Я нашел только в книге Екклезиаста.

Он прочитал по памяти:

— «…участь сынов человеческих и участь животных — одна, как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом… Все произошло из праха, и все возвращается в прах. Кто знает — дух ли человеческий восходит вверх, или дух животных сходит вниз, в землю…» Так что с крещением мы повременим.

— А с выборами? — спросил папа.

— С выборами проще.

— Как проще? — спросил папа.

— А так. Вам же реклама нужна, помощь наша. Мы вам и поможем.

— Значит, вы за нас? — обрадовался папа.

— Конечно, за вас. Что мы, звери какие. Мы же видим, что вокруг творится. Я тут узнал, что ОНИ готовятся городской парк распродать.

Он не сказал, кто это ОНИ, но всем в городе было понятно, что, когда говорят ОНИ, подразумевают всю городскую администрацию во главе с Барсуковым и Кабановым.

Отец Евлампий зря бы не стал говорить. Он знал все, что происходит в городе не хуже ФСБ. Потому что к нему приходили на исповедь не только бандитские грешники, но и милицейские и кабэбэшные.

— Неужели парк?

— Вот именно парк. А ваш Жабжабыч хоть и без души, но все же с совестью. Его весь город уважает.

— Совесть без души не бывает, — ворчливо сказал Жабжабыч, и отец Евлампий посмотрел на него с уважением.

— И что будем делать? — спросил папа.

— Вот что, — сказал отец Евлампий. — В субботу у нас футбол с младшими школьниками на стадионе. Пусть ваш Жабжабыч приходит на воротах постоять за малышей. Вот тут-то вы нас и фотографируйте, сколько хотите.

— Отлично, — сказал папа Устинов. — На матче будет сто фотоаппаратов.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Прием населения

В небольшой однокомнатной квартире на окраине города Магдат Магдатыч Жабов — начальник электросети города беседовал с маленьким Магдатиком.

— Ну, и что там у вас нового в вашем предвыборном штабе.

— Готовимся к приему населения.

— А где будете проводить?

— Еще не решено.

— Давайте в Клубе энергетиков.

— Кто ж нас туда пустит?

— Никто вас туда пускать не будет. Я вам дам ключи от клуба, а вы уж командуйте.

— Отлично, папочка. Спасибо за помещение, — сказал Магдатик. — Ты нас ужасно выручил. А милиция туда не придет разгонять?

— Как операцию проведете, — ответил отец. — Расклеите афишы по всему городу, так и придет. А сделаете грамотно, никто не помешает. Надо без шума, чтобы только население знало. Конспирацию надо соблюдать.

Население очень быстро узнало, что будет его прием кандидатом. Две женщины полушепотом говорили об этом на центральном рынке. А так как они были глуховаты, разговор слышал весь базар.

— Слышь, Антоновна, новый мэр будет население принимать.

— Сама ты Антоновна, а я Андреевна. Откуда у нас новый мэр? Выборов вроде не было.

— Не было выборов, а прием будет. Он хочет нужды народа узнать.

— Хочет, так узнает. У нас этих нужд завались, у нас этих нужд как селедок в бочке. У нас из двух человек трое в нужде живут. Ну, я пошла, Сергеевна, спасибо тебе.

— Сама ты Сергеевна, а я Еремеевна. Где они принимать-то будут?

— В Клубе нергетиков, вот где.

И прием в Клубе «нергетиков» состоялся. Жабжабыч был при галстуке и при столе.

Стол стоял на сцене клуба на фоне красного занавеса, и посетители по одному подходили к столу. Их была целая очередь.

Первой подошла к Жабжабычу бабушка с клюшкой.

— У меня такая, милок, история. У меня есть племянник. Он всегда говорил: «Перепиши на меня, тетя, свою квартиру. Перепиши на меня, тетя, свою квартиру — я тебя буду всю жизнь кормить до самой смерти». Я и переписала.

— И что? — спросил Жабжабыч.

— Ничего, милок. Сейчас он меня выталкивает. Говорит: «Проваливай, бабка, ты мне жениться мешаешь».

— Не может быть! — расстроился Жабжабыч. — Это же нечестно.

— Еще как может. Он мои вещи на улицу вынес.

Жабжабыч сильно опечалился:

— Ты, бабуся, в мэрию ходила?

— Ходила. Они говорят: «Давай, бабка, взятку, мы тебе поможем». А пенсия у меня маленькая.

Жабжабыч еще больше опечалился. Он достал большой, размером в квадратный метр, платок и стал прикладывать его к глазам. А бабушка говорила:

— И лет мне много.

Жабжабыч еще больше опечалился.

— И здоровье у меня плохое. Никудышное.

Платок не спасал. Из глаз Жабжабыча слезы потекли ручьем.

— И никого-то у меня больше нет.

Жабжабыч уже всхлипывал. Он сказал:

— Хорошо, бабушка. Я займусь этим вопросом. Напиши мне на бумажке все как есть.

Жабжабыч горько плакал. Прием населения был прекращен на целый час.

Когда прием возобновился, рядом с Жабжабычем уже сидел папа Устинов, для его отрезвления, и представительница от молодежи — Люба Кукарекова, для большей решительности.

Первым после перерыва на Жабжабыча насел крепкий автомобильный пенсионер:

— Второй год не могу «ракушку» поставить. ОНИ говорят, вопрос с «ракушками» не решен и никогда решаться не будет. А мне что делать? Мой «Запорожец» насквозь прогнил. Просто одни опилки остались.

— Ну, если он уже совсем прогнил, может, и беспокоиться не о чем, — сказал Жабжабыч.