Читаем без скачивания Продюсер - Павел Астахов

Панихида

— С Новодевичьим не получилось, Викуля, прости.

— Да уж. Юрий Михайлович отказал. Припомнил какой-то недострой на Пресне.

— Ну, не скажи! Он же потом смягчился и дал местечко на Ваганьковском.

— Спасибо ему и на этом! Все же рядом.

— Но только по коммерческим ставкам. Да и то ничего.

— Ты не волнуйся. Все оплатили, — наперебой шептали с двух сторон Медянской ее верные подружки Юля и Женя, на плечи которых неожиданно свалилась вся забота о похоронах и поминках. Подлец Митя Фадеев совершенно устранился от этого и куда-то исчез.

Удивительно, но они самоотверженно занялись организацией всех скорбных мероприятий и теперь отчитывались вдове. Впрочем, Виктория восприняла это как должное. Сейчас, сидя в Театре эстрады, задрапированном траурными полотнами, она лишь молча кивала и так же молча принимала соболезнования идущих бесконечным потоком людей. Рядом — подруги. Впереди на постаменте — муж в венках и цветах. Справа налево движется вереница знакомых, малознакомых и совсем чужих людей, шедших проститься с великим Шлицем.

Он поистине стал великим в своей профессии. Начав карьеру с заместителя директора единственного клуба-кинотеатра в Жмеринке, Иосиф за двадцать лет покорил всю страну. От него зависели так или иначе сотни и даже тысячи людей. Композиторы, поэты, певцы, прокатчики, режиссеры, журналисты, теле- и радиодеятели, наконец, слушатели и зрители провожали его в последний путь.

Прошла бессмертная примадонна Алла со своим новым увлечением — пародистом Чайкиным. Парочка положила огромный букет желтых роз на пол и, не глядя на вдову, удалилась. Примадонна никогда особо не жаловала Викторию, но со Шлицем сохраняла крепкие деловые отношения.

Иосиф Давыдович, напротив, долго обнимал Медянскую и шептал на ухо слова утешения. Появился и человек, которого она всегда была рада видеть, несмотря на его неуклонную деградацию. Это был первый муж Виктории Медянской — Евгений Кузьмин, в прошлом довольно популярный композитор, давший более двадцати лет назад молоденькой Вике почувствовать вкус богемной жизни. Он пришел без цветов и скромно встал на одно колено перед Викторией:

— Здравствуй, Витоша.

Именно так он называл ее с первого дня знакомства.

— Здравствуй, Кузя, — ответила она ему тем же.

Это было одно из его многочисленных прозвищ. Прежний муж действительно напоминал какого-то сказочного персонажа, вроде домовенка Кузи из одноименного мультфильма. Казалось, что между ними сохранились дружеские отношения. Но это был скорее призрак давно ушедшего чувства, которое ныне сменилось жалостью к невостребованности и одиночеству бывшего когда-то близким человека. Медянская положила руку на голову Кузьмина и слегка поворошила его спутанные длинные волосы. Этот жест не остался незамеченным для окружающих, поэтому она тут же отдернула руку и кивнула:

— Спасибо, Женечка. Приходи помянуть вечером в «Бистро».

— Прости, Витоша…

Кузя опустил голову и поднялся с колена. Он был помят, потрепан и выглядел совсем не респектабельно, но голову и спину держал прямо, — этакий списанный за пьянство тапер-интеллигент. А потом его отодвинули наступающие люди, и он затерялся в людской массе.

Четыре часа шел нескончаемый человеческий поток. Помимо тех, кто прямо или косвенно зависел от продюсера Шлица, в очереди стояли и простые женщины, любившие все, что создал за свою творческую жизнь Иосиф. Но их слезы были чистыми и искренними. Они восхищались каждым его проектом, находя в нем отзвуки своих несбывшихся ожиданий и надежд, искры давно погасшей в бытовой рутине любви, отблеск романтических чувств, погребенных под детскими пеленками и бельем надоевшего мужа. В их судьбе, как и в искусстве нашей страны, Иосиф Шлиц оставил самый глубокий след.

— Виктория Станиславовна, позвольте передать официальные соболезнования от Президента страны, — почтительно склонив голову, встали перед ней трое рослых мужчин. Один обращался к вдове, двое других держали венок, который сразу же по едва уловимому движению плеча говорившего поставили возле гроба Шлица.

Медянская медленно кивнула, мужчины отошли, и она увидела знакомые хитрые черные глаза-бусинки и роскошную челку во весь лоб. Не узнать это сочетание было невозможно. Леня Булавкин, с некоторых пор ставший придворным модельером, видимо, и организовал это «внимание» высших сфер. Заметив ее взгляд, он быстро подошел, приложился к щеке Виктории и так же молча удалился.

Виктории вдруг пришла мысль, что многие из тех, кто стоял в общей очереди, в отличие от VIP-очереди, готовы были лечь сейчас рядом с покойником или поменять свою жизнь на безвозвратно закатившуюся звезду продюсера. Эстрада, шоу-бизнес, искусство тревожить сердца и души людей действительно понесли невосполнимую в ближайшее десятилетие утрату. А вот для VIP-очереди физический уход Шлица из нашего мира, скорее, стал событием бизнеса, юридически значимым фактом.

Едва подумав об этом, законная наследница Медянская увидала сразу двух адвокатов, которые прошли с цветами и, положив их, на несколько минут задержались в почетном карауле. Это был мэтр Генри Резник и его коллега, считавшийся его же учеником, Артем Павлов. И тот и другой были очень хорошо знакомы с Шлицем. Хотя постоянно ни один, ни другой с ним не работали, но регулярно что-то ему подсказывали. Виктория пару раз принимала их в загородном доме, а Павлов даже приезжал на Лазурный Берег в Антиб, где сразу же после кризиса девяносто восьмого года Иосиф купил за бесценок дом разорившегося олигарха. Он как раз советовался с адвокатом за завтраком, как поступить с наследством отца, умершего тем же летом на Украине в Виннице.

Виктория хорошо запомнила, как размеренно рассказывал Павлов, что-то рисуя на листке бумаги и показывая Иосифу какие-то тексты из Интернета на своем ноутбуке. Шлиц молча кивал, и было заметно, что он доволен. А затем адвокат исчез, и поскольку Иосиф ничего не комментировал и не посвящал жену в свои дела, то и она про него больше не спрашивала.

— Здравствуйте, Виктория. Наши искренние соболезнования. Крепитесь!

— Мы с коллегой всегда очень уважали Иосифа и сожалеем о его смерти. Простите! — дуэтом вывели адвокаты и, чуть поклонившись, отошли.

Виктория заметила боковым зрением, что Павлов скрытно перекрестился.

«Это хорошо, что хоть кто-то просит боженьку за моего Иосю! А то ведь с отпеванием так девчонки и не решили вопрос. Вроде он и не крещен был вовсе. Правда, и иудеем тоже так и не стал. Сколько ни звали в синагогу, даже просто на праздник не приходил…» — пронеслось в голове у Виктории, и она вздрогнула. Иосиф лежал в гробу, но она вдруг остро почувствовала, что он вовсе не умер, а находится совсем рядом и даже как будто смотрит на нее со стороны. Она оглянулась: никого. Только сочувствующие грустные лица.

«Господи… как же я без него?!»

Звонок

Митя спрятался дома у родителей. В минуту опасности ноги, а вернее — колеса его спортивного «Порше» сами принесли Фадеева на окраину города, где он вырос и провел лучшие годы своего детства. Автомобиль он загнал в «ракушку» отца, которая пустовала вот уже два года после смерти родителей, а сам по возможности незаметно проскользнул в подъезд стандартной девятиэтажки спального района столицы. Холодильник был пуст, но и есть не хотелось. Митя налил воды в чайник, поставил на газ и встал у окна, разглядывая двор, в котором когда-то гонял с пацанами шайбу, мяч и девчонок. Деревья, посаженные в скверике двадцать пять лет назад, выросли и доходили уже до пятого этажа, но горка, песочница и теннисный стол остались те же и там же. И все-таки все это было из какого-то параллельного мира; сказка, закончившаяся много лет назад. Даже на скамейке возле песочницы, где любили сиживать пацанами, теперь сидел одинокий мужчина.

Фигура его показалась Мите знакомой, но разросшийся вяз скрывал его больше чем наполовину. А потом сидящий на лавочке вдруг поднял голову и посмотрел прямо в Митино окно, приложив руку «козырьком».

Митя похолодел: так делал иногда, в минуты сосредоточенного наблюдения за концертом или выступлением интересовавшего его исполнителя, его шеф, убитый и похороненный накануне Иосиф Давыдович Шлиц. Засвистел закипающий чайник, но Митя так и смотрел на разглядывавшего его окно знакомого незнакомца, и лишь звонок телефона в коридоре вернул Фадеева к реальности.

Митя напрягся: об этой его вечно пустующей квартире не знал практически никто, а звонок не умолкал, словно звонивший точно знал, что квартира не пуста. «Минута, две…» — отсчитывал Фадеев, а звонок требовал и требовал ответа. Митя прошел в коридор, поднял трубку и, изменив голос, по-девчоночьи пискнул:

— Алло!

В ответ послышался треск и щелчки переключаемого соединения, и к нему обратился строгий голос: