Читаем без скачивания Огненный плен - Вячеслав Денисов

Чекист улыбнулся. Я сжал челюсти.

– И пока мы сейчас беседуем с вами о случайностях и предаемся философским утехам, в палатке, из которой я был взят, проповедует смерть. Наверняка профессор Канин занял мое место, но он стар для бесконечной работы. Кроме того, последние десять лет он не практиковал. Как вы думаете – теперь спрашиваю я вас, – сколько людей умрет, пока мы с вами вспоминаем первое декабря того года?

– Еще много кто умрет, – неожиданно резко произнес он.

Я с нескрываемым интересом посмотрел на его губы. Сытые, влажные, розовые безупречные губы. Такими бы баб взасос целовать.

– И пусть умрут тысячи, – сказал он. – Главное – цель. Смысл существования единиц значительнее смерти миллионов. И одно большое дело стоит, чтобы умерли многие. Касардин, я хочу задать вам несколько вопросов.

Хвоя, определенно – хвоя. Я понял. Лучшие гробы – сосновые. Здесь пахло могилой, в которую только что опустили домовину.

– Расскажите мне правду о том дне.

– Я вас не понимаю.

Чекист вышел из-за стола, обошел его и опустился на край, оказавшись передо мной.

– Хорош ваньку валять, доктор… – прошептал он. – Ты оказался не в том месте в ненужное время. Та самая случайность. Случайности цепляются одна за другую, но за некоторые из них нужно отвечать. Скажи мне, что ты видел первого декабря тридцать четвертого в Смольном. Где ты был в тот момент, когда стреляли в Кирова, – расскажи.

– У вас есть документ…

Я качнулся. Его рука крепко держала мое горло.

– Я могу удавить тебя прямо сейчас. И я давно бы это сделал, поскольку мне неважно, что ты видел. Но я обязан знать, кто был с тобой в тот момент. Выстрел в Кирова. Кто видел, как он был сделан?! Кто, кроме тебя?

Я молчал. Он толкнул меня вперед и убрал руку. Вынул белоснежный платок – я оказался прав насчет аккуратности – и вытер руку.

– В Кирова стрелял Николаев, – кашлянув и чуть охрипнув, произнес какой-то другой хирург, не я. – Я вышел с секретарем Ленинградского горкома Угаровым из приемной…

– Лжешь!.. – На этот раз хватать меня чекист раздумал. Ему хватило и одного прикосновения к моей потной, грязной шее. Наклонившись ко мне – я почувствовал мимолетный запах одеколона, – он едва слышно прошептал: – Угаров сказал, что ты появился потом… Ты выходил из приемной… доктор… а потом зашел… и грянул выстрел…

Покачав головой, я обреченно выдавил:

– Я не понимаю, о чем вы…

Чекист резко повернул голову и замер. Подняв взгляд, я увидел, что он, покусывая губу, смотрит в окно. Кажется, он думает, как со мной поступить.

– Ты был в том кабинете. Ты все видел. – Он говорил, не отрывая от окна взгляда. – Мне нужно знать, кто тот второй, что вошел в кабинет Кирова с тобой…

– Послушайте, я не знаю вашего имени…

– Владимир Шумов.

– Товарищ Шумов, сейчас идет война. Я врач. Я оперирую на передовой людей. Вы снимаете меня с рабочего места и задаете вопросы, от которых у меня на голове шевелятся волосы. – Я облизал сухие губы. Черт возьми, меня лихорадило… – Вы произносите речи, которые повергают меня в шок. Что вам от меня нужно?

Он медленно повернулся ко мне:

– Когда в кабинете Кострикова раздался выстрел, там были… Помимо Николаева там были вы и еще четыре человека. Имена всех вы знаете. Не был известен вам только Николаев. Вам повезло, что суд обошелся без вашего участия. Но сейчас ситуация немного изменилась. – Шумов покачал головой. – Александр Евгенич, Александр Евгенич… Что вы с собой делаете…

– Я? Что с собой делаю – я?

Шумов вынул платок и вытер лоб.

– Просто скажите, кто первого декабря тридцать четвертого вошел в кабинет Кирова с вами под руку. И можете отправляться отрезать конечности.

Я покачал головой.

– Вы можете делать со мной что хотите, но правда вся – в документах, мной подписанных.

– Мазурин!..

Холод пробежал по моему телу.

Веде словно ждал, что его вызовут. Не успел крик Шумова прокатиться по кабинету, как дверь распахнулась.

– Товарищ Мазурин. – Чекист бросил взгляд на наручные часы. – У нас осталось не больше двух часов. – И – мне: – Очень жаль.

Ответить я не успел. Удар сзади по шее вытряхнул из меня сознание, как мельник вытряхивает из пустого мешка мучную пыль…

//- * * * -// 

Очнувшись, я понял, что по-прежнему сижу. Только теперь руки и ноги мои были привязаны к стулу, а сам стул придвинут к стене. Из носа противной струйкой сочится кровь. «Надо же так мастерски сзади ударить, чтобы нос разбить», – корявой походкой прошлась по закоулкам моего соображения мысль. Но вскоре, ощутив боль, в самурайских возможностях Мазурина я разочаровался. Мой нос был разбит не ударом сзади, а расквашен о столешницу, на которой сидел Шумов.

А вот и сам Мазурин. Странным делом он занимается. Скрутил патрон с проводки, свисающей с потолка, и теперь широкими движениями локтей что-то прикручивает на его место. Опустив, точнее, уронив голову – я все еще ее не контролировал, – я заметил длинный двухжильный провод. Метров пять-шесть, наверное.

Странно все, что со мной сегодня происходит. Но еще страннее люди, которые рядом со мной в этот день.

Мазурин между тем закончил свои дела и вышел в коридор. Сквозь далекий шум разрывов я слышал его звонкие шаги по пустому коридору. Где-то внизу кипела жизнь. Кричали в трубки телефонисты, полковники просили помощи, звучали цифры, названия населенных пунктов, но здесь, на втором этаже школы, было тихо. Так и должно быть, наверное. Учиться математике на втором этаже было бы невозможно, когда бы на первом на уроке пения дети пели «По долинам и по взгорьям».

По долинам и по взгорьям… Кажется, я догадываюсь, что сейчас будет происходить. Такие же чувства я, врач, испытываю в кабинете стоматолога. Непреодолимое чувство страха, которое не может подавить даже медицинское образование. Причиной моей догадки стал грохот и последовавший вслед за ним щелчок в коридоре. Человеческий мозг реагирует на известные звуки безошибочно. Раздалась за окнами трель – не просыпаясь, легко догадаться, что пошел первый трамвай по Садовому. Послышался натянутый хлопок через стенку – соседи откупорили шампанское. Значит, праздник у них. А загремел щиток в подъезде – кто-то снова вкрутил пробки. Значит, будет электричество. Значит, будет свет.

Хотя нет. Света здесь не ожидается. Хотя электричество уже здесь. Пришло и ждет, куда его направят. Оно привыкло терпеливо ждать и начинать свой бег молниеносно. Не разбираясь, для чего этот бег предназначен. Электричество привыкло быть полезным людям.

Захватив со стола графин с водой, Шумов направился ко мне.

– Это очень неприятно, Александр Евгенич. Как врач, вы должны знать это. Я вас спрошу еще один раз. Но только для очистки совести, которую в отношении вас использую просто расточительно: кто был с вами в тот момент, когда раздался выстрел в Кирова?

– Вы с ума сошли, – прохрипел я. Сердце мое выпрыгивало из груди.

Он покачал головой, потом вдруг перевернул над моей головой графин и стал лить воду.

Отфыркиваясь и уводя голову в сторону, я лишь облегчал Шумову работу. Через несколько секунд я промок до нитки.

– Мазурин…

Аккуратно, чтобы, не дай бог, не взяться за оголенный конец, чекист ухватил провод и сразу стал похож на змеелова. Из руки его торчала голова гадюки, а из пасти ее – раздвоенный язык…

Раздался легкий хруст. Я посмотрел на пол. Мазурин ступал по срезанной им оболочке провода. Старательности его можно было позавидовать – оба конца были оголены на пять сантиметров, разведены в стороны и разогнуты буквой П. Острия этой буквы и вонзились мне в правый бок.

Огонь пронзил мой мозг, я дернулся, но кричать не мог. Кратковременный паралич внутренних органов…

Когда провод отошел от моего тела, меня заколотила дрожь. Благодаря воде удар пришелся не в бок, а по всей площади моего тела.

– Касардин, вы умный человек. Назовите имя того человека, и я тотчас отправлю вас на передовую. Даю слово чекиста.

Именно последнее уверило меня в том, что лучше немного помолчать. Поэтому просьба Шумова мной хотя и была услышана, но удовольствия от этого он не получил.

Как-то сразу успокоилось сердце… Просто наступил период плоховизны. Было плохо по всем статьям.

– Мазурин…

И за секунду до того, как жало снова вонзилось в мое тело, мой старый знакомый закричал:

– Кто был в кабинете Кирова в момент убийства вместе с вами?! За минуту до того, как его выволокли в коридор, – кто был вместе с вами?!

И жало укусило меня. Мне показалось, что змея распахнула свою пасть и, прежде чем заглотить, облила ядовитой слюной…

Киров… Звук первого трамвая… Первое мая и – Молотов на трибуне… Оголенные, раздвинутые женские ноги… я вижу даже треугольник волос и взволнованное влагалище… «Товарищи… революция… не будет пощады врагам…» Я, гимназист, стою неподалеку от Зимнего и вижу, как матросы тащат, на ходу срывая с них шинели, плачущих баб из женского батальона… Кто-то кричит, мат… «Убью, сука!.. Раздвинь ноги!..» Киров… запах пороха…